Ну, а вы-то здесь разве из-за денег, Антонина Яковлевна? улыбнулся Бугачевский. Или, может быть, Ляля?
Семён Михайлович, да ведь мы же совсем другое дело! Мы ведь цыгане Нам-то попросту деваться было некуда! Мы так измучились по пивным выступать да статьи разгромные о цыганщине в газетах читать, что уже на всё согласны были! Помните статью эту, года три назад вышла? В которой цыганок проститутками называли? Я после неё света не взвидела!
Нина, хоть мне-то можете не объяснять
Не могу! До сих пор сердце горит! Помню, читаю этот ужас и реву, успокоиться не могу! Дочерей напугала, они чуть мужу на службу не позвонили со страху! «Он обнял Мери и в упор, ловя любящий взор, понёсся влюблённою пылью» Да-да, и такое петь приходилось! На мотив «Авиа-песенки»! Потому-то и студия, потому-то и театр Вспомните, почти все артистки из артелей пришли, из трестов, из контор Я сама в Заготтресте стенографировала! Не кормила нас наша цыганщина, только и всего! А уж вы-то
А я, Нина, человек вообще ужасно непрактичный. Бугачевский, улыбаясь, пустил по клавишам лёгкое арпеджио. Конечно, Большой театр, вторые скрипки, концертмейстерство Но, когда Ваня Лебедев пришёл ко мне и сказал, что нужен музыкальный руководитель в цыганскую студию Я, признаться, уже просто не мог ни о чём другом думать! Я без этих песен ни жить, ни дышать не могу. От цыганской песни умирает каждый русский даже русский еврейской национальности!
Нина тихо рассмеялась. Морщась от шума за спиной, прислушалась к мелодии, которую Бугачевский, говоря, продолжал извлекать из клавиш.
Что вы играете, Семён Михайлович? Знакомое такое
Не помните? А ведь это наша пленительная Калинка пела на прослушивании! «Сыр яда форо Москва». Народная песня о тяжёлой цыганской доле! В глазах музыканта играла добродушная усмешка. Вот ведь положение, Антонина Яковлевна, никогда в цыганских песнях не найти хороших стихов!
Конечно, не найти! смеясь, подтвердила Нина. Музыка у нас есть, талант исполнительский есть, стихов хороших нет и не будет! В ближайших трёх пятилетках, по крайней мере! Потому что, прежде чем стихи писать, надобно научиться их читать! И понимать! А наши сами знаете Потому и тексты для цыганских романсов всегда русские писали. Ну или ваши. Семён Михайлович, вы сами-то никогда стихами не баловались?
Нет, Антонина Яковлевна, я как цыган: больше по музыке отшутился Бугачевский. Я ведь и эту Калинкину песню кое-как перевёл, ничего поэтического в ней не нашёл Она ведь о проверке документов на улицах Москвы? «Лыла» это ведь означает «письма, бумаги», не так ли?
Совершенно верно, Семён Михайлович. Ничего нового. Цыгане ведь песни поют о том, что видят
Да ведь не они одни, Антонина Яковлевна! Любое народное творчество всегда о том, что народ видит вокруг себя. Для анализа высших чувств в стихотворной форме необходимы литературный талант и образование, вы правильно сказали. А у народа, к сожалению Бугачевский вздохнул, шутливо пожал плечами, снова рассыпал по клавишам звонкую капель звуков. Как вы думаете, удастся ли смастерить из этой мелодии увертюру к новой пьесе? Послушайте вот Я сделал в ре-миноре, чтобы нашим гитаристам не пришлось перестраивать позиции
Ну, ребята перестроят не заметят даже.
Кстати, наша Калинка, кажется, собирается выходить замуж? Без её невероятного сопрано хор театра сильно проиграет. Я даже не знаю, кто смог бы заменить
Кто Калинка? Замуж?! Нина в изумлении, разом забыв обо всём на свете, уставилась на Бугачевского. Но откуда же вы Я ничего такого не знаю, она мне не говорила Быть такого не может, чтобы Почему вы так решили, Семён Михайлович?
Ох, так это неправда? Бугачевский страшно смутился и, неловким жестом сняв очки, принялся сосредоточенно их протирать носовым платком. Ужас какой, до чего глупо вышло! Я, кажется, сплетником становлюсь, а вовсе не хотелось бы Что вы теперь обо мне подумаете?
Да какой из вас сплетник, Семён Михайлович! И захотите не сумеете! успокоила Нина. Но любопытство распирало её изнутри. А что Калинка что-то вам говорила?
Нет Конечно же, нет. Должно быть, я её перепутал с кем-то. Вчера, видите ли, я пошёл в парк прогуляться, здесь же очень недурной городской парк. А мне, когда в голову приходят звуки, непременно надо ходить, и желательно одному, чтобы не отвлекали болтовнёй Ну так вот, фланирую по одной из боковых аллей, пытаюсь представить себе оркестровку струнных, на аллее, кроме меня, никого и вдруг вижу на дальней скамейке пара! Женщина ко мне спиной сидела, и я сначала мужчину разглядел И сразу впился глазами: ведь совершенно же цыганская физиономия, да ещё такая яркая, типажная! Не скажу, что красивый, нет, но вот играть у нас всякого рода злодеев, вожаков и проходимцев превосходно бы подошёл! А потом смотрю с ним Калинка! Хотя сейчас, после ваших слов, пожалуй, я уже сомневаюсь Ведь уже вечерело, на аллее было темновато, да и видел я её сзади Скорее всего, ошибся! Антонина Яковлевна, вы уж окажите мне любезность, не рассказывайте никому. Чего бы мне не хотелось так это распускать слухи!
Конечно, не скажу, рассеянно отозвалась Нина. «Ну, Калинка Ну, хитрюга «Никогда замуж не пойду, ничего там хорошего нет» Как бы впрямь из театра-то не сбежала посреди гастролей!»
Как ты в театре оказалась? спросил Сергей. Калинка, не отвечая, молча, внимательно смотрела на младшего брата. Как он изменился, не узнать почти Сколько же они не виделись? Десять лет? Двенадцать? Да, двенадцать. С самой её свадьбы
Вечернее солнце, наискосок пробиваясь сквозь листву старых лип самарского парка, пятнало лицо Сергея: тёмное, резкое, всё, казалось, собранное из острых углов. Накануне он, очевидно, не успел или забыл побриться, и щека его отливала сизой отросшей щетиной. Брат и сестра сидели на самой дальней скамье аллеи: сюда не заглядывали даже влюблённые парочки. В двух шагах белела, полускрытая ветвями акации, старая, потрескавшаяся скульптурная группа. Её подножие было испещрено неприличными надписями.
«Как же она называется? вспоминала Калинка, глядя на уродливое улыбающееся лицо рогатого человека и девушку, которая небрежно оперлась бедром на его плечо. Рука у нимфы была отбита до локтя.
«Эта статуя стояла в Петергофе Мы ходили смотреть на фонтаны и видели её. Ещё были такие стихи, у Тютчева, кажется Или у Фета. «Смотри, как голову откинувши назад, глядит он на тебя и пьёт твой аромат, как дышат негою уста его и взоры Быть может, нехотя ты ищешь в нём опоры»
Калинка сама не знала, почему, словно не слыша слов брата, она всё смотрит и смотрит на полуразрушенную статую, вспоминая строки стихов, и почему это так важно для неё сейчас. Сердитый голос Сергея заставил её вздрогнуть.
Калинка! Ты уснула?! Так я пойду тогда, у меня утренняя смена в шесть
Боже, Серёжка, прости Не вздумай уйти! Калинка, ахнув, вцепилась в рукав брата. Прости, я задумалась О чём ты говоришь?
Я говорю почему ты здесь, с московскими? хмурясь, переспросил Сергей и снова Калинка испугалась, видя, каким чужим, странным, почти незнакомым сделалось его лицо. Я, когда тебя из зала увидел чуть не умер! Ты куда мужа-то дела? Как тебя Лёшка на сцену выпустил? Или он сам вслед за тобой подался? Дети-то здоровы?
Здоровы, а как же, слава богу! с готовностью ухватилась Калинка за последний вопрос. Большие, Коленьке десять лет уже, совсем взрослый! И Наташа выросла, а Оля-то!.. Они в гостинице остались, с нашими Серёжа, а ты разве не слыхал ничего? Про меня, про Лёшку? Ты сам-то что здесь делаешь? Здесь, в Самаре? Про тебя столько лет ничего не
Она не договорила. Сергей тоже промолчал. Тоненько пели комары. Из кустов сирени тенькала невидимая пеночка. Понимая, что невыносимо, невозможно сейчас спрашивать брата о том, где он был, что делал эти годы, Калинка, принуждённо улыбнувшись, сказала:
А я ведь от Лёшки ушла, Серёжа. Давно уж ушла.
А Сергей, казалось, не удивился. Выгнал он тебя всё-таки? Мог бы и пораньше.
Калинка видела: у брата в мыслях нет её обидеть. В голосе Сергея не было насмешки: только горечь. Она пожала плечами. По-прежнему улыбаясь, с напускной лёгкостью спросила:
Помнишь, как мы с тобой собирались убежать? Перед моей свадьбой?
Помню. отрывисто, не принимая её шутливого тона, отозвался брат. Надо было тебя тогда не слушать. Связать, рот заткнуть да увезти. Тогда бы всё совсем всё по-другому было.
Калинка только слабо отмахнулась, понимая, что Сергей прав.
Сама она вспоминала те дни перед свадьбой как полузабытый театральный спектакль. Шум, суматоха, испуганное и взволнованное лицо матери, полный дом сестёр, тёток, племянниц, подруг, родня со стороны жениха оборванные, загорелые дочерна таборные тётки, их навязчивые расспросы, их шумная, крикливая речь Шелест белого платья, разложенного на креслах, старинные, тяжёлые украшения в раскрытой шкатулке, разговоры, разговоры А сама Калинка, шестнадцатилетняя, ходила как во сне, отвечая невпопад на вопросы, почти немая от ужаса и неверия: ведь такого не может быть, не может, не может, только не с ней, как же так И ледяные пальцы никак не могли согреться, и мурашки кололи спину, и мучительно хотелось выскользнуть из дома, тихо прикрыть за собой дверь и идти, идти не останавливаясь, куда глаза глядят
Ночью накануне свадьбы Калинка, без сна провертевшись несколько часов в постели, вышла босиком, кутаясь в шаль, на кухню. Черпнула кружкой из ведра, жадно принялась тянуть холодную воду, и чуть не выплеснула её всю на себя, когда, чуть скрипнув, открылась дверь и в кухню шагнул младший брат.
«Ты чего?»
«А ты чего?»
«Воду вот пью»
«И мне дай.»
Калинка протянула недопитую кружку, и Сергей вытянул воду в два глотка. Он сильно вырос в этот год, вместо четырнадцати ему легко можно было дать восемнадцать. Но ещё по-мальчишески остро торчали плечи и локти из-под наспех натянутой рубахи, и лоб он морщил совсем по-детски. А чёрные глаза смотрели из-под сумрачных бровей хмуро и остро.
«Вот что, Калинка Давай уедем отсюда. Прямо сейчас. А?»
Она даже не сразу поняла его слова. И долго, изумлённо смотрела на брата снизу вверх, тщетно пытаясь поймать в темноте его взгляд, до тех пор, пока Сергей не взорвался яростным шёпотом:
«Ты меня слышишь?! Хватит реветь! Времени нет реветь! Уезжать надо!»
«Серёжа, что ты! Калинка в глубине души гордилась тем, что за всё время этого невозможного, нелепого, чудовищного предсвадебного переполоха не проронила ни слезинки, а сейчас вот разом и растерялась, и обиделась. Что тебе в голову взбрело? Я и не плачу совсем»
«Плачешь. упрямо сказал Сергей, подходя вплотную и садясь на пол у ног сестры. Лунный свет упал на его напряжённое лицо. Неделю уже плачешь. Я же вижу. Ничего там хорошего в таборе не будет. Поехали.»
«Серёжа, да что ты? Что выдумал, боже мой Калинка через силу рассмеялась. Куда я побегу? И тебя ещё с собой прихвачу, да Чтобы мама от горя умерла? А отец»
«Что отец?! Куда он тебя пихает?! К подколёсным?! Босиком по базарам бегать, копейки клянчить? Отец почёта хочет, дурь башку разбила, спьяну тебя просватал, а ты»
«Серёжа, Серёжка, господь с тобой! всерьёз испугавшись, Калинка зажала брату рот ладонью. Он тут же вырвался, по-жеребячьи мотнув головой, вскочил на ноги. Нагнувшись к сестре, почти с угрозой спросил:
«Что неправ я? Вру?!»
Он был прав, прав от начала и до конца, и Калинка сама уже сотню раз повторила про себя те же самые слова, боясь собственных мыслей и отчётливо понимая, что они верны А Сергей, почуяв колебание сестры, схватил её за обе руки и снова торопливо заговорил:
«Калинка, побежали! Я с тобой буду, мы вместе, я мужчина, не пропадём! Я работу найду, устроюсь на завод, скажу, что мне уже семнадцать, в ученики точно примут! И тебя пристроим куда-нибудь! У тебя же семилетка, курсы машинописные, могут даже в контору взять! Бежим, Калинка! Ты же пропадёшь в таборе, понимаешь? Ты же умрёшь там! Отцу наплевать, а мне нет!»
На миг Калинка подумала: «И в самом деле» Но горячность четырнадцатилетнего брата, та лихорадочная сила, с которой он сжимал её руки, всерьёз напугала её, и она осторожно высвободила занывшие запястья.
«Серёжа, ты с ума сошёл У меня ведь синяки останутся! Серёженька, но так же нельзя Нельзя, понимаешь? Мы же цыгане Что про нашу семью скажут, про меня, про родителей? Это ведь какой позор будет, разговоры пойдут! С мамой что будет, с отцом?»
«Ничего с ним не будет, со старым пнём!» почти выкрикнул Сергей. И они оба испуганно обернулись на чёрную дверь. На миг Калинке показалось, что там кто-то стоит: страх ледяной струёй обдал спину. Но в сенях было тихо, темно.
Калинка вздохнула. И, глядя прямо в глаза брата, чётко, раздельно выговорила:
«Забудь всё, что ты сказал. Отец так решил значит, так тому и быть. Я выйду за того Лёшку. Он, кажется, вовсе не плохой. А ты не говори так больше никогда. Мы цыгане. Отец велел значит»
«Дура!» бешено, в полный голос выкрикнул брат ей в лицо. Вскочил и вышел, хлопнув дверью. С крючка сорвался жестяной ковш, загремел по полу, катясь под стол. Калинка упала на колени, схватила ковшик дрожащими пальцами и захлебнулась рыданием
Почему ты меня тогда не послушала? Калинка, а?
Серёжа Ну куда бы мы с тобой поехали? Мне шестнадцать было, тебе и того меньше Подумай, мы бы одни на всём свете оказались!
Так мы теперь и так одни, криво усмехнувшись, ответил Сергей. На всём свете. При своих остались, сестрёнка, разве нет? Только ты бы горя не хлебнула, а я
Он умолк, отвернувшись к гаснущему за крышей Летнего театра солнцу и ожесточённо смяв в пальцах так и не разожжённую папиросу. А Калинка вдруг поняла, что должна спросить брата о том, что три года жгло ей сердце, что если она не спросит сейчас после никогда уже не осмелится
Серёжа Как же так вышло тогда с тобой?
И по взгляду брата она тут же поняла, что он ждал, мучительно и напряжённо ждал этого вопроса. Похолодев, Калинка поняла: если сейчас Сергей встанет и уйдёт, она не найдёт в себе сил броситься за ним и удержать. Но он не ушёл. Не глядя бросил в траву папиросу и упёрся в лицо сестры странным, чужим взглядом, который так пугал её:
Вот если скажу, что сам не знаю, поверишь?
Не знаешь, как человека убил?
Ты почему на суд не приехала?
Калинка настолько не ждала этого вопроса, что не сразу нашлась что ответить. Сергей схватил её за руку, с силой, не жалея, стиснул:
Почему ты не приехала? Все наши были! Из Вишеры, из Пскова, из-под Новгорода! Таборные и те припёрлись! Почему тебя не было?!
Но Серёжа Я же не знала, клянусь тебе, я не знала ничего! Я тогда только-только от Лёшки ушла, в Туле жила, у гаджен Ни с кем из цыган даже не виделась! Когда мне всё рассказали, уже полгода прошло! Я чуть с ума не сошла, ей-богу, правда!
Пальцы Сергея разжались.
Ты не знала? хрипло, недоверчиво переспросил он.
Да клянусь же тебе, нет! с облегчением, едва удерживаясь от желания растереть ноющие пальцы, выпалила она. А ты что подумал? Что я тебя увидеть после этого не захочу? Да? Так ты решил?
Сергей усмехнулся, мотнул головой, и Калинка убедилась, что именно так он и подумал.
Дурак горько сказала она, отворачиваясь. Дурак А ещё брат родной! Да мне вовсе, слышишь ты, вовсе наплевать на Ты ведь всё равно мой брат! И всегда им будешь! Потому что у нас мать одна и отец один! Но как тебе, болван, в голову пришло живого человека зарезать?!
Да ведь мы просто подрались, Калинка, почти спокойно ответил Сергей, доставая измятую пачку «Новой марки». Но пальцы его тряслись, и в конце концов папиросы упали на траву. Сергей не нагнулся за ними. Ты же помнишь Ваську-то Абаурина? Он и трезвым за языком сроду не следил, хуже бабы сплетни таскал по всей Новой Деревне. Не думай, я не потому говорю, чтобы