Ещё раз, огромное спасибо. Вы настоящий рыцарь, без страха и упрёка. Приходите опять на будущей неделе, как сможете. Вечером мы дома.
Петю залил румянец. Не помня себя от счастья, он, окрылённый, полетел домой.
2.
В конце ноября немного потеплело, но задули сильные ветра. С ними по Дону приплыла флотилия из Севастополя. На берег сошли матросы в чёрных бушлатах, с красными бантами и пулемётными лентами крест-накрест, и установили советскую власть, легко и практически без сопротивления. Казаки и солдаты гарнизона отказались поддерживать законно избранного атамана Каледина и разошлись по домам и казармам. Лишь горстка казаков ещё удерживала вокзал. На восточной границе Нахичевани, по Кизитериновской балке, пролегла позиция, образовались окопы и пулемётные гнёзда. Опасались «кадетов» генерала Алексеева и казаков Каледина, со стороны Новочеркасска. До горожан начали доноситься частенько выстрелы, сначала по ночам, а потом и средь бела дня. Городом управляла таинственная «Пятёрка»5, кто они и откуда, никто толком не знал.
Всё это Петя слышал от мамы, соседей и от семьи Вериных. Уроков не стало, всех распустили по домам. Петя перечитывал «Квентина Дорварда» Вальтера Скотта, сравнивал Ксению с Изабеллой Де Круа, и строил с Георгием планы сбежать в Новочеркасск. Но это было невозможно, так как никакого сообщения со столицей Войска Донского не стало.
Мама Пети строчила на машинке. Её последняя работница, Анфиса, ушла от неё
«делать революцию», а она, «эксплуататор рабочего класса», взвалила на себя двойную работу. Она была модистка и шила платья на заказ, для «высшего общества». Заказов, как ни странно, меньше не стало. Высшее общество продолжало развлекаться, а по кафе и ресторанам, по клубам и синематографам сидело много офицеров-фронтовиков, не собиравшихся ни к «кадетам», ни к Каледину.
Мой Саша бы не сидел, обращаясь неизвестно к кому, вдруг вслух обронила мама, и слеза скатилась по её щеке.
Мама, а как погиб отец? Обернулся к ней Петя.
Я тебе уже сто раз говорила, не знаю, ответила мама. Погиб и всё. На японской.
А письмо осталось?
Какое письмо?
Ну такое, какие с фронта присылают. Погиб, мол от пулевого ранения в грудь навылет, в бою под Ковелем, за Веру, Царя и Отечество. Мне Медведев показывал. У него отца как убило, так сразу прислали письмо.
Мама на минуту задумалась.
Ладно, повзрослел ты, можно тебе открыть, поймёшь, она встала, распрямилась, подошла к комоду. Пошелестев там бумагой, вынула письмо и подала сыну.
Петя углубился в чтение.
Через минуту он, гневно отшвырнув письмо, вновь обратился к ней.
Так что выходит, не в бою отец погиб?
В бою, сынок. Только не на фронте и не от японцев, а от наших же русских людей. Его полк возвращался с фронта, из Манчжурии. Везде по дороге бунтовали рабочие, так же, как и сейчас. Полк прибыл в Самару, они должны были помочь властям в наведении порядка. Какой-то бомбист метнул бомбу в казарму. Трое убитых, в числе их твой отец.
Кто это были, революционеры? Большевики?
Я не знаю, сынок. Большевики, эсеры, анархисты один чёрт. Убийцу потом поймали и повесили. А я всем сказала, что на японской погиб, не хотела, чтобы пересуды начались, у нас тут многие революционерам тогда сочувствовали. Прости, сынок.
Мама, я отомщу.
Кому? Говорю же, поймали и
Им всем. За то, что всё ломают, топчут нормальную жизнь. За «Бога нет», за Государя. За отца.
Сынок, Господь заповедовал не мстить. Твой отец писал с войны, как тяжело ему было попервой стрелять в человека, даже во врага, в японца. Только Долг перед Государем и Отечеством его понуждал. А сейчас, и царя уж нет. Скинули
Мама! Не смей так о Государе. К тому же, осталось Отечество.
Петя встал и стал стремительно одеваться.
Боже мой, куда ты?
Не волнуйся мама, я к Георгию. Вернусь, твёрдо и смотря прямо в глаза ей, ответил Петя и закрыл за собой дверь.
«Совсем взрослый стал, мужчина» не без гордости, но с волнением и тревогой подумала мама и вновь села за машинку. Работу надо было докончить до завтра.
До Первой линии6 Петя добрался без помех, доехав на подножке трамвая. По пути он видел патрули матросов в чёрных бушлатах и ещё каких-то личностей в штатском, но с винтовками и красными бантами, пришитыми к пальто. Они важно расхаживали взад-вперёд по Садовой.
Георгий сразу отвёл его в спальню и заговорщицки зашептал:
Петя, я револьвер раздобыл.
Да ну, где?
Тише! У матроса выменял. На папины сигары.
У матроса??
Ага. Он пьяненький был, лыка не вязал, я сказал ему так: «Товарищ, поделись, мол, с товарищем оружием, я, мол, из молодёжной рабочей дружины, нам надо вместе с контрой бороться.» И дал ему сигары, за револьвер системы «Наган». И за патронов коробку в придачу. Выгодное дельце!
Ловко! Не зря ты в коммерческом учишься!
Ага!
И что теперь? В Новочеркасск?
Пока рано. Скоро, я думаю, Каледин их разобьёт. Говорят, казаки просыпаются. А я пока среди своих, в коммерческом, отряд формирую. Уже десять человек записалось.
Ты молодец, Георгий! А я не могу уже ждать, скука одна. К тому же сегодня выяснилось, как погиб отец. Оказывается, его бомбой убили бунтовщики в пятом году. Мама скрывала от меня
Вот как. Сволочи.
Знаешь, мне тоже надо оружие добыть. Только, как у тебя, у меня не получится. Я торговаться вообще не умею. Мама ругается, что на базаре я всё дорого покупаю
И как же ты его добудешь?
А вот как! Одолжи мне револьвер на пару дней, я тебе верну.
Ночью в спальне, тайком от мамы, Петя рассматривал револьвер, открывал и закрывал «дверцу», крутил барабан, извлекал и вновь вставлял патроны, вскидывал в руке, прицеливался. Наутро, когда мама отлучилась за покупками, раздобыл в её коробках красную ленту, сделал бант, достал старую смятую кепку, надвинул на лоб, накинул пальто и выскользнул на улицу. В таком виде он потолкался у Ротонды, где собирались большевики, походил по улицам, пока не приметил одного низенького, сутулого красногвардейца, с винтовкой на плече и револьвером в кобуре на поясе, завернувшего во двор по нужде. Петя юркнул за ним под арку, надвинул шарф на подбородок и окликнул:
Эй, товарищ! Можно вас?
Чего тебе, парень? Не мешай, не видишь, мне приспичило?
Красногвардеец снял винтовку, прислонил её к стене, повернулся спиной, расстегнул штаны и начал справлять нужду прямо на ступеньки наружной лестницы, ведущей на второй этаж.
Петя с трудом сдержался, чтобы не выстрелить ему в спину.
Ну, чего тебе? наконец повернулся к нему большевик, оказавшийся рябым среднего возраста мужиком, с нагловатым лицом, выражавшем крайнее раздражение.
Петя навёл на него револьвер.
Расстегни ремень с кобурой и брось на землю. И уходи. Попробуешь кричать, я тебя убью. Вы моего отца убили. Мне тебя не жалко будет.
Да ты чего, парень? Шутки шутишь? Тебе в гимназию пора!
А тебе на завод. Паровозы клепать. А ты тут дворы обсыкаешь. Делай, что велено!
Мужик, поражённый металлом в голосе Петьки и его бешеным взглядом, нехотя расстегнул ремень и швырнул его на снег.
Теперь уходи, не оборачиваясь. Винтовку тоже оставь. Крикнешь убью.
Красногвардеец насупился и побрёл к арке. Петя посторонился, держа его на мушке.
Всё равно тебя поймаем, щенок. Тебе не жить. В топке паровозной спалим, зло прошипел мужик, входя в арку. Вскоре он исчез за воротами.
Петя быстро схватил ремень с кобурой, покосился было на винтовку, но решил не возиться.
Дворами он выбежал на Сенную7 и был таков.
3.
Двадцать девятого8 вернулась Анфиса, молодая швея, родом откуда-то с Владимирщины, полнощёкая и курносая. Мама нанимала её себе в помощь за жалованье. В октябре она исчезла без объяснений, а после соседи видели её среди рабочих, на митингах. Петя по поручению мамы тогда разыскал её, но она наотрез отказалась возвращаться:
Хватит, попили моей крови, эксплотаторы!
А сегодня она всё же вернулась требовать неуплаченное жалованье за неделю. Видать, средства закончились. Пришла не одна, а с симпатичным лопоухим пареньком с рассеянно-мечтательными глуповатыми синими глазами, в старом поношенном пальто.
Мама пригласила их на чай.
Чаво там церемониться, давайте ужо расчёт, да мы пойдём
Но, видимо по привычке, порог переступила и расселась на кухне. Её кавалер снял шапку и тоже, не снимая пальто, в обуви, бухнулся на стул.
Чем же ты живёшь, Анфисонька? Нашла работу-то? Ласково спросила мама, наливая заварку в чашки.
В комитете я работаю, флаги и транспаранты шью, важно заявила Анфиса.
Хорошее жалованье-то?
А я не за деньги! За идею работаю!
За какую-такую идею?
За свободу и этотсоцализм!
И в чём же идея ваша, расскажи-ка, будь ласкова?
А очень просто: эксплотаторов вон, классовых врагов вон, тогда всё перейдёт в наши, рабочие руки. И фабрики, и заводы, и дома. Всё будет общее, сами себе жалование назначать станем. Заживём!
Понятно. А я значит, по-твоему, эксплуататор?
Анфиса не ответила, кушая бубличек и напряженно работая зубами. За неё ответил её кавалер:
Вы, Марья Ивановна, как вас там? не извольте беспокоиться. Вы, это так, мелкая буржуазия. До вас потом очередь дойдёт. Сначала мы с Парамоновыми, Асмоловыми, Кошкиными9 разберёмся. Пусть с народом поделятся. Попов, паразитов, пощиплем, эвон сколько золота у них! Генералов царских, офицерьё разное. Да много кого! Враждебные классы, иным словом.
И куда же вы их денете?
Как куда? удивился парень. Пущай нам теперь прислуживают. А кто нам служить не будет тех к стенке. Бах! Так нам товарищ Сырцов10 сказали.
Петя стоял в проёме двери в кухню, слушал и смотрел. Страшные слова, слетавшие с уст Анфисыного кавалера, совершенно не вязались с его простым, открытым и добрым лицом. «Как будто чужими словами поёт, не от себя» подумал Петя. «Но ведь скажут и будет убивать, не задумываясь» и вспомнил о припрятанном револьвере.
Мама отсчитала причитающееся Анфисе жалованье. Анфиса с недовольным видом взяла деньги, шепнула что-то на ухо кавалеру. Тот оглядел Петю, наткнулся на его решительный ледяной взгляд, покачал отрицательно головой, попятился Парочка вышла на двор и, скрипя обувью, скрылась под аркой.
Ну мама, ты слышала? Каковы?
Слышала, сынок. У них головы, что вёдра пустые. Что налили то и держится.
Да, но представь, мама, если они победят. И те, кто им это наливает. Кто-то должен их остановить.
Декабрь 1917 г.
1.
Второго декабря все собрались в доме у Вериных. Гостями были Петя и ещё трое студентов Коммерческого училища, друзей Георгия, завербованных им в «боевую организацию», имевшую на вооружении два нагана, два штыка и охотничий нож. В предшествующие дни с окраин Нахичевани непрерывно доносилась стрельба, части Каледина и Алексеева штурмовали город. Петя, пришедший к ним ранним утром, принёс радостный слух: «матросы уходят». Он лично видел, как целый отряд поспешно спускался по Таганрогскому к набережной, где были пришвартованы их «канонерки».
В большом возбуждении прошёл обед. Выдвигались самые решительные идеи помочь наступлению, «ударить в тыл» большевикам, которые умело остужали папа и мама Георгия.
Без вас справятся решительно говорила Елена Семёновна, мне на базаре сказали, что у Каледина целая армия собралась из офицеров и казаков, что там ваши матросы, разве устоят?
Почему наши, мама, обиделся Георгий. А мы могли бы парочку в плен захватить.
Пусть уходят, откуда пришли, вставил реплику папа, Павел Александрович. В клубе сказали, что у Корнилова есть даже броневики. Сила!
Петя обратил внимание, что выстрелов давно не было слышно и предложил выдвинуться на разведку на Соборную улицу11. Мальчишки согласились. Ксения, за всё время беседы не сводившая глаз с Петра и тем самым немало его смущавшая, и родители остались дома.
На улице было холодно и ветрено. Позёмка гнала по мостовой редкий снег, сквозь серые тучи едва пробивалось солнце, быстро клонившееся к закату. На Соборной им встретились такие же как они любопытные мальчишки и несколько взрослых. Все смотрели в сторону Соборной площади. Однако кроме привычных трамваев и извозчиков никакого движения не было.
Рядом с ними извозчик высадил даму, возвращавшуюся с базара с покупками. Ребята тут же атаковали извозчика расспросами:
Ну что там? У собора?
Казаки. Не меньше сотни. И пехота какая-то топает.
Много?
Не знаю. Сами всё увидите. Они сюда идут.
А большевики?
А шут их знает. Говорят, уплыли насовсем.
Петя торжествующе повернулся к остальным. «Вот, я же говорил!» Горело радостью его лицо. Все замерли в напряженном ожидании.
И вот в конце улицы появились конные. Они быстро приближались, уже можно было разглядеть привычную и родную казачью форму. Рысью промчавшись мимо ребят, чуть больше сотни казаков направились к Ростово-Нахичеванской меже12. За ними маршировала пехота, замелькали молодые безусые лица. Казачьих юнкеров немного разбавила крохотная дружина бородатых стариков-казаков из Александровской станицы, шагавших уверенно и важно. Затем снова пошла молодёжь.
Юнкера, шепнул Георгий на ухо Пете. Питерские.
Откуда знаешь?
Выправка. Смотри, как идут! Не то, что наши, вразвалочку.
Мимо шагавшей пехоты стремительно пронёсся автомобиль.
«Каледин, Каледин» зашептались вокруг.
Атаману Каледину ура! что есть мочи крикнул Петя. Несколько робких голосов подхватили. Нестройное «ура» прокатилось и быстро смолкло.
Колонна прошла. В ней было не более полутысячи штыков. Ни одного орудия. Встречать освободителей вышли немногочисленные любопытные дети и подростки. Взрослые остались дома, греться и пить горячий чай с плюшками. Можно сказать, что Нахичевань не заметила смены власти.
Говорят, с других направлений больше зашло, немного растерянно и неуверенно протянул Георгий. Сейчас в Ростове, наверное, их встречают.
Ага, розами! насмешливо отозвался Миша, студент, друг Георгия. С таким войском навоюем.
Петя думал о другом. Он видел в колонне немало молодых ребят, ненамного старше его. Значит и ему можно. Ну и что, что мало? Пока мало? А как начнёт народ записываться, так и много станет. А если ждать, что кто-то за тебя навоюет, а самому чаи распивать
Вскоре, попрощавшись с ребятами, замёрзший Петя побрёл домой, в Ростов, подгоняемый восточным ветром в спину. Он надеялся увидеть ещё войска на Садовой, но застал лишь немногих конных, патрулировавших улицу. Каледин, по слухам, был на вокзале, говорил речь, а после все разошлись по казармам. Садовую вновь заняли прогуливающиеся парочки, призывно горели электрические люстры в ресторанах. Сквозь стёкла была видна нарядная публика, даже офицеры. «Эти тоже ничего не заметили» подумал Петя и побрёл домой.
Дома было всё то же: стрёкот машинки, унылый бой настенных часов, старые занавески на окнах, из которых был виден захламленный двор, кислая мина мамы
Опять по друзьям шатался? Ты знаешь, что в Нахичевани стреляли?
Врут всё. Ничего не стреляли. Я там был. Мама, я Каледина видел!
КалединаВот и хорошо. Со следующей недели возобновляются занятия в гимназии. Хватит болтаться, тебя ждёт класс.
Мама, я сын офицера. Я в армию хочу. Добровольцем.
Чего удумал? «Добровольцем». Победили уже всех. Большевики ушли.
Большевики везде, мама. В Петрограде, в Москве. Я сегодня юнкеров видел, питерских или московских. Георгий опознал их по выправке. Они, мам, сюда бежали, с большевиками биться.
А там отчего не бились?
И там бились, мама. Только мало их было. Им помощь нужна. Добровольцы
Вот заладил: «Добровольцы, добровольцы». О матери подумай. О будущем.