Теперь он выздоравливающий. Всё обработки раны (пуля прошла навылет), смены перевязок, сделанных из белья и простыней уже позади. Но увы, пока не выписывают. А Георгий там за него геройствует. А Ксению он давно не видел, она где-то в другом помещении, с другими ранеными. И отец её с ней. Да поди, уже забыла она его, Петю. Вон вокруг героев-то сколько! Корниловцы, марковцы, партизаны, казаки. Эх
Петя в походе научился курить. Делал, как все, самокрутки, табак доставали в станицах. Он взял одну, заготовленную, поднялся, опёрся на костыль и, переступая через товарищей, направился к выходу.
Погоди, братка, я с тобой.
За ним увязался кубанский казак Степан, из отряда Покровского25. Они познакомились уже в лазаретном таборе, куда Степан попал с ранением предплечья. Тоже пустяки.
Степан был на пять лет старше Петра, но отчего-то тянулся к нему, испытывал расспросами его «учёность и книжность». Вот и сейчас у него к Петру был какой-то вопрос.
Они вышли на крыльцо, затянулись. На Кубани уже отчётливо запахло весной. Вечернюю тишину нарушал лишь лай станичных собак да отдалённые выстрелы, доносившиеся с окраин Екатеринодара. В душе Петра шевельнулось воспоминание о Ксении, сладко заныло.
А скажи, студент, возьмут наши Екатеринодар?
Возьмут. Не могут не взять.
А то, что большевиков там двадцать тысяч, то как?
А никак. Нас всегда было меньше. Во всех боях. И везде они бежали от нас.
Так. Да не совсем. Если у тебя город за спиной, а в городе рабочие за тебя горой, тут расклад другой. И железная дорога за них воюет, и бронепоезда, и техника
Всё это ерунда. Перед русской штыковою атакой никто не устоит.
Так ведь и там русские.
Петя нахмурился.
Я думаю, что штыковая тогда имеет успех, когда подкреплена нравственной правотой. Когда за правое дело, короче. Когда бежишь и чувствуешь с нами Бог. Вот у меня под Кореновской такое было. И у других спрашивал было то же самое.
А я на Германской войне ни разу в конную атаку не ходил. Всё в траншеях сидели, постреливали, да ночами ползали по земле на брюхе, проволоку резали для пехотного прорыва. Мы казаки! Разве так надо воевать нами было?
Каждая война чему-то новому учит. Может, так и надо было. Дотерпеть, а не фронт оставлять.
Не тебе судить, студент! Ты там не был. А как взбаламутились все, так никто, от вахмистра до есаула, уже сделать ничего не смог. Враз всё и обрушилось.
То большевики вас взбаламутили.
Не без них. Да только устали все от такой войны. Окопная грязь, вши, снайперы ихние. Деды говорили, никогда такой сроду не было.
Так и при Наполеоне «никогда такой не было». Враг был у стен Москвы. Ну и что? Никто же не побежал домой, «мама помоги!»
Много ты знаешь, студент. Книжки умные читал
Читал. И не студент я, говорил же тебе. Гимназист. А отец у меня был казаком.
Степан умолк, поскрёб затылок, задумался.
Выходит, смалодушничали все?
Выходит, так. И теперь вот расплата.
Да уж.
Помолчали. Докурили. Вдали буднично рванул тяжёлый артиллерийский снаряд. Петя ещё досадовал, что опять до тетрадки со стихами не добрался. Были у него потуги посочинять на привалах, да так ничего путного не вышло. Обычно кто-то непременно мешал, втягивая его в разговор: то о еде, то о семье, ну а потом тема переводилась непременно на нынешнюю смуту. Сначала он больше слушал, что говорят старшие, потом сам немного поднаторел в спорах. Под них походное время летело быстрее.
Петя боялся признаться себе, что этот поход оказался вовсе не Анабасисом26 античных греков и не боем Роланда в Ронсевальском ущелье. И всё это далеко не Вальтер Скотт. Некоторые добровольцы порою творили такое, что никак не укладывалось в представления Петра о благородных воинах. Взять хотя бы бессудный расстрел пленных в Лежанке. А эта юная баронесса фон Боде!27 Безжалостная мстительница! Петя одновременно восхищался ею, и ужасался. Было что-то неправильное в том, как всё происходило. А самое неправильное творилось в головах.
Петя понял, что таких как он, сторонников свергнутой монархии, в армии не так уж много. А среди генералов пожалуй, ни одного.
За что воюете, братцы? спрашивали их в станицах.
За Учредительное собрание! отвечали им.
Далее следовала немая сцена. Или нудные расспросы. Разве такова должна быть идея, за которую идут на смерть?
Пётр уже слышал от кого-то, что Государь сейчас в Сибири, с семьёй, в заточении. Вот куда надо было идти походом, освобождать живое знамя борьбы. Так ведь нет
Впрочем, большую часть своих размышлений он благоразумно держал за зубами. Не хватало ещё сеять сомнения в походе. Как-нибудь всё образуется. Главное сейчас взять Екатеринодар.
Со следующего утра стали подвозить раненых. Больше, больше. Петя уступил своё место на полу контуженному офицеру. К зрелищу ран, крови, стонам он уже давно привык. Сердце затвердело. Единственной мыслью было поскорее бы отсюда и снова в бой. Он вышел во двор ходить, разрабатывать ногу. Костылём он уже почти не пользовался.
Вдруг он увидел Ксению. Она только что въехала во двор на подводе, с другой сестричкой милосердия, постарше. Петя так и впился в неё взглядом и думал: «Боже, как она красива, в своём сестринском фартучке с красным крестом, в белоснежном платке, худенькая, маленькая, но с удивительно живым личиком, ясными, чистыми глазами, кротко смотрящими куда-то ввысь, в глубину. А ведь сколько ей уже пришлось пережить видов мук, смертей, отчаяния. А ещё совсем ведь недавно она играла в куклы. Сколько же в ней силы, сколько воли, если она продолжает так чисто смотреть на мир?».
Она заметила его и подошла.
Здравствуйте, Пётр. Как ваша нога? тихим голосом поинтересовалась она. Её взгляд из-под сестринского платка был так волнительно прекрасен.
Здравствуйте, Ксения! несколько громковато ответил Петя. Вы к нам, сюда?
Да. Сюда перевели, здесь рук не хватает, а там, во втором лазарете с избытком. Вот, решили поправить. Раненых-то больше к вам везут.
Ксения, я, наверное, вас задерживаю?
По правде говоря, мне надо уже бежать в перевязочную. Говорят, бой идёт жестокий, раненых ещё много будет. Но минутка есть.
Вы не знаете, где Георгий?
Там. С затаённой тревогой ответила она. Сам туда напросился, а половину их батальона здесь, на охрану станицы поставили.
Эх. А я вот тут, как видите, без дела шатаюсь. Так хочется туда, верите?
Верю, Пётр. Вы герой, я знаю. Вы ещё отличитесь. Обязательно.
При этих словах на нетронутых бритвой щеках Петра появился яркий румянец. Он уже мысленно бежал впереди цепей с трёхцветным знаменем, и трусливый враг разбегался перед ним.
Я пойду, Пётр. Может увидимся ещё, когда я освобожусь. Я теперь рядом.
От последней фразы у Пети голова пошла кругом. «Рядом». Рядом с ним? Он понял, что любит её. Но как это сейчас несвоевременно!
Но Ксения так и не освободилась. Поток раненых же всё возрастал. Те из них, кто мог говорить, передавали картину страшного боя, где десятки тысяч красных, ощетинившихся орудиями, пулемётами, поддерживаемые бронепоездами, создавали такой свинцовый шквал, сквозь который было не пробиться белой доблести. Пал Неженцев28, поднимая вновь в атаку свой героический полк. Убита баронесса София Боде, кавалерист-девица, ангел мщения Добровольческой армии. Потери рядового состава были огромны, слишком тяжелы для такой маленькой армии. Но что удалось? Удалось закрепится на окраине. На завтра назначено было продолжение штурма.
«Завтра всё и решится» подумал Пётр и стал с удвоенным усилием разрабатывать ногу.
3.
Георгий уже не помнил, как оказался на позициях Партизанского полка. После нескольких малоуспешных дневных атак части поредели и перемешались между собою. Снаряд и пуля его миловали, лихорадка боя не отпускала. Ему казалось, что одно лишь усилие, и фронт большевиков рухнет, что они побегут. Не могут же быть напрасными столько явленной отваги, столько бесстрашия, столько героических смертей? Наверное, так русские дрались при Бородино, самозабвенно, до последних резервов души.
Своих врагов он практически не видел. Они прятались за оградами домов, стреляли из выбитых окон, строчили пулемётами с чердаков. Добровольцы уже прошли самое трудное открытое место, где их безжалостно косила шрапнель. Осталась ещё одна хорошая атака, и утомлённый, морально сломленный враг будет разбит. Но, господи, как же мало осталось в строю бойцов-добровольцев!
Наступали сумерки. Генерал Казанович29, командующий партизанами, обходил цепь. Он был ранен, перебинтован, но, казалось, не обращал на это ни малейшего внимания. При усах и пышной, седеющей бороде, он в свои почти полвека излучал молодецкий задор.
Ну, что господа партизаны, славные казаки донские да кубанские! Есть ещё порох в пороховницах?
Так точно, ваше превосходительство!
Вот и славно. Вспомните, ребята, Чернецова, вспомните, как дрались тогда, как бежала от вас красная сволочь. Вспомните поруганный Дон и Кубань, они ждут своих избавителей. За мною, ребята!
В едином порыве весь полк, все двести пятьдесят донских партизан и примкнувших к ним мобилизованных кубанских казаков, поднялся в атаку.
Похоже, врага в этот раз удалось застать врасплох. Целую минуту партизаны атаковали под аккомпанемент собственного дружного, богатырского «Ура!». Стрелять в них начали слишком поздно. И вот уже Георгий видит смутную тень, выскочившую из-за угла дома, стреляет в неё, а тень бросает винтовку, пятится назад, поворачивается и вприпрыжку убегает. Палец пляшет на курке мосинской винтовки, но разум спокойно даёт левой руке распрямиться, ствол уходит вниз, пока глаза ищут новую цель, такую, чтобы лицом к лицу. Но не находят. Справа и слева свои. Георгий выскакивает из-за угла дома и видит широкую улицу и удаляющиеся спины бегущих. Это ли не победа?
Добровольцы быстро подбирают разбросанные трофеи. Казанович высылает авангард, остальных строит в колонну. Полк уже в сгустившихся сумерках осторожно продвигается к центру города. На одной из площадей они натыкаются на целый обоз, охрана которого разбегается в панике. На повозках снаряды для трёхдюймовок, ценный трофей. Но где же остальные части? Где корниловцы, где Марков? По расчётам генерала, они уже тоже должны были пробиться к центру.
Но ни справа, ни слева не доносится звуков боя, стоит гулкая тишина. Они идут по вымершему Екатеринодару, низенькому, одно-двухэтажному, топая по булыжной мостовой. Хотя свет в окнах убран, и ставни плотно закрыты, Георгию кажется, что на них смотрят из каждого окна. Кто же может спать в такую ночь? Разве что беспечные маленькие дети.
Казанович посылает гонцов с донесением в тыл. Просит подкрепления. Все вдруг понимают, что только их крохотный партизанский отряд пробился в начинённый красными город. Несколько томительных часов они напряженно ждут помощи, заняв одну из центральных площадей. Скоро об их прорыве станет известно красному командованию, и тогда им придётся туго. Наконец генерал строит отряд к обратному маршу, обоз со снарядами в тыл.
Так, ребята, если что, то мы теперь Красный, ихней матери, Кавказский полк. «Ихней матери» можно опустить. Идём на позицию для подкрепления. Со встречными большевиками обходиться до моей команды ласково, разрешаю даже угостить табаком. Или принять таковое угощение. Всё понятно? Шагом марш!
Если Георгий и мечтал попасть в настоящее приключение, случающееся только в книгах и только с любимыми героями, то он в него попал. Несколько часов, в полумраке, колонна Партизан возвращалась походным порядком к окраине Екатеринодара, постоянно натыкаясь на красных, и наконец пристроившись в хвост большой тысячной колонне, ловко представилась знаменитыми Красными кавказцами. Папахи и оборванный, диковатый вид бойцов говорил в пользу этой легенды, а генерал Казанович виртуозно играл красного героического комполка. Актёрство это передалось и остальным бойцам.
Ну как товарищи, на передовой? Жарко небось? спрашивали они встречных красноармейцев.
Жарко! Но мы кадетам30 так врезали, что они ещё не скоро опомнятся.
Добре! Щас, мы на позицию выйдем и тоже дадим им прикурить! Угостим их штыком да кинжалом. Узнают, как против Советской власти воевать!
Боевой настрой «красных кавказцев» встречал повсеместное шумное одобрение. И когда они пересекли линию обороны и в том же порядке, маршем, спокойно двинулись в сторону позиций «кадетов», революционные рабоче-крестьянские головы не сразу догадались, в чём дело.
Догадались, когда над удаляющимся отрядом взвилось трёхцветное знамя и долетела лихая казачья песня:
«Смело, равняйтесь направо, партизаны,
За Дон нас в бой ведет Чернецов»
Редкие, бессильные выстрелы не заглушили песню партизан.
4.
Отерев пот со лба, Павел Александрович вышел на воздух. Его пошатывало от усталости. Третий день он был на передовой лазаретного фронта, третий день воевал со смертью. Вчера спал два часа. Поспит ли сегодня?
«Корнилов убит» такую весть принесли днём. Эта фраза настойчиво крутилась в голове у бывшего ростовского врача-окулиста, а ныне «на все руки мастера».
До лазаретной части Лавра Георгиевича не донесли. «Скончался на руках у». Говорят, предупреждали, убеждали покинуть стоящий на виду у красной артиллерии штабной домик. Ни в какую. Искал смерти?
Её сейчас многие ищут. Героическая смерть в почёте. Некоторые, так и не дождавшись её, уже начали стреляться. Ну хорошо, давайте-с все умрём. А на кого Россию оставим?
Павел Александрович усилием воли остановил «прискорбную тенденцию к засыпанию на боевом посту». Ещё не время, работать надо. Работать
Он вспомнил забавный случай, имевший место пару дней назад, до начала штурма, когда они ещё были на южном берегу Кубани. К нему подошёл невесть откуда взявшийся в расположении армии щуплый, средних лет армянин.
Верин Павел Александрович? Вы будете по снабжению?
С кем изволю говорить?
Келешьян, Арам Хачатурович, поставщик екатеринодарских медицинских учреждений. И не только. Мои клиенты по всему Югу!
Очень интересно. Что вы мне можете предложить?
То, что вам нужно. Бинты, спирт, уксус, скипидар, камфара По сходной цене.
Господи, очень хорошо, нам и вправду всё это нужно. Где оно у вас?
С собою, на подводах. Только что из Екатеринодара.
Но там же большевики? Как они вас выпустили?
Эээ, для Арама Келешьяна это даже не вопрос. Это сущий пустяк.
Хорошо, пойду, поговорю с начмедом. Ожидайте-с.
В итоге сошлись в цене и ценный груз перекочевал в лазаретные фургоны. Было этого добра немного, но всё же. Всё же. Павел Александрович горячо поблагодарил Келешьяна. А тот вдруг возьми и спроси:
Вы ведь из Ростова вышли?
Да, ещё в начале февраля.
А родные в Ростове есть?
Супруга осталась.
Послушайте, у меня там брат живёт, не в Ростове, а в Нахичевани. Я к нему завтра поеду, на поезде. Могу передать письмецо.
Да, было бы замечательно! У меня ведь тоже дом в Нахичевани.
Вах, да мы вообще с вами земляки! Что же вы сразу не сказали, я бы скидку сделал, а?
Павел Александрович торопливо написал записку жене. Успокаивал. Всё хорошо, все живы, Ксения при нём, а Георгий в строю, но в пекло не посылаем, начальство студентов бережёт. В общем, и победим и вернёмся
Передам, дорогой земляк, непременно в личные руки! Не будь я Арам Келешьян!
Ловкий армянин отправился в обратный путь, а Павел Александрович думами уже был дома с этой запиской. Представил, как Елена её разворачивает, как облегчённо вздыхает
А теперь вот пожалуйста, «Корнилов убит». Убит человек, на котором, как на железном гвозде, держались войско и борьба. А с ним под Екатеринодаром полегла треть армии. Город не взят. Опять они в чистом поле, стиснутые большевиками, разъезжающими на бронепоездах по железным дорогам. Ох, много их, дорог, успели построить при Государях императорах! И поднялись на этом многочисленные фабрики и заводы. Завелась у рабочих не копейка, а полновесный рубль! Но завелось и «рабочее движение». Социалисты завелись, меньшевики, большевики. Как гонококки заводятся. И теперь в этой инвазии вся Россия. И что прикажете делать? Стреляться?