Да, вижу.
Эмма была смущена.
Если можно, обналичьте мне чек, и я все это увезу. Мне нужно немного, только чтобы доехать до Порткерриса. Понимаете, я совсем забыла, что понадобятся английские фунты, когда уезжала из Парижа, а дорожные чеки у меня кончились.
Роберт нахмурился:
Но как же вы добрались до нас? Я имею в виду из аэропорта?
Ах Она и забыла. Повезло с попутчиком, добрый оказался человек в Париже помог мне донести багаж до самолета и в Лондоне тоже помог, да еще дал мне взаймы фунт. Я должна буду ему отослать. Где-то тут у меня его адрес. Она рассеянно пошарила в карманах и не нашла визитки. Ладно, я ее куда-то сунула. Эмма улыбнулась, надеясь смягчить мистера Морроу.
И когда же вы отправляетесь в Порткеррис?
Кажется, есть поезд в двенадцать тридцать.
Он взглянул на часы:
Этот вы пропустили. Когда следующий?
Судя по озадаченному выражению лица Эммы, она не знала. В разговор мягко вмешалась Пегги:
По-моему, в два тридцать, мистер Морроу, но я могу проверить.
Да, пожалуйста, Пегги, проверьте. В два тридцать вам подходит?
Да, конечно. Это не важно, в какое время я приеду.
А отец ждет вас?
Ну, я послала ему письмо, в котором сообщаю о своем приезде. Но это не означает, что он ждет меня
Роберт улыбнулся:
Понимаю. Ну хорошо Он снова взглянул на часы: было четверть первого. Пегги уже звонила, проверяя время отхода следующего поезда. Роберт перевел взгляд на багаж. Эмма наклонилась и подобрала с ковра шляпу, как будто это могло исправить положение. Думаю, лучше всего будет убрать все эти вещи отсюда давайте-ка сложим их в кабинете, и Вы завтракали?
Выпила кофе в Ле-Бурже.
Если вы поедете в два тридцать, у меня есть время, чтобы угостить вас ланчем.
О, не беспокойтесь!
Нет никакого беспокойства. В любом случае я должен перекусить, и вы можете ко мне присоединиться. Пойдемте.
Он подхватил два чемодана и направился к кабинету. Эмма собрала все, что могла унести, и последовала за ним. Пейзаж с оленями все еще стоял на мольберте, она тут же его узнала.
Это картина Бена.
Да, и я только что ее продал
Низенькому человеку в плаще? Чудный пейзаж, не правда ли? Она обрадовалась, что можно перевести разговор на что-то другое, и продолжала, когда Роберт принес остатки ее багажа: Почему он написал его на джутовой ткани?
Об этом вам лучше спросить у него самого сегодня вечером.
Она повернулась к Роберту:
Вам не кажется, что здесь есть влияние японской школы?
Как жаль, что мне не пришло в голову сказать это мистеру Чики. Вы готовы?
Он взял с подставки огромный черный зонт, пропустил Эмму впереди себя в дверь, и, оставив Пегги на ее посту в галерее, где был восстановлен обычный покой и порядок, они вышли под дождь и под черным зонтом стали прокладывать себе дорогу в обычном в этот час потоке лондонцев на Кент-стрит.
Он привел ее к Марчелло, где всегда завтракал, если не требовалось повести в более солидный ресторан какого-то важного клиента и расходы шли за счет галереи. Ресторанчик итальянца Марчелло помещался в двух кварталах от галереи, и для Маркуса или Роберта либо для них обоих, когда они, случалось, могли позавтракать вместе, всегда был зарезервирован здесь столик. Скромный столик в спокойном уголке, однако сегодня, когда Роберт и Эмма поднялись по лестнице, Марчелло, бросив взгляд на Эмму в зеленом брючном костюме, с роскошной гривой волос, предложил им столик у окна.
Роберт улыбнулся.
Хотите сесть у окна? спросил он Эмму.
А где вы сидите обычно? (Он указал на маленький угловой столик.) Так почему нам не сесть там?
Марчелло она очаровала. Он проводил их к столику, выдвинул для Эммы стул, вручил обоим по огромному меню, написанному какими-то необычными пурпурными чернилами, и, пока они выбирали, что им съесть, отошел и вернулся с двумя рюмками аперитива.
Кажется, мои акции у Марчелло сразу поднялись. Не помню, чтобы я когда-нибудь приводил сюда на ланч девушку.
С кем же вы обычно приходите?
Один. Или с Маркусом.
Как поживает Маркус? Голос ее потеплел.
Хорошо. Уверен, он будет огорчен, что не увиделся с вами.
Это моя вина. Мне следовало написать и предупредить о моем приезде. Но, как вы уже, очевидно, поняли, у нас, Литтонов, с этим не все в порядке мы не любим писать письма.
Но вы же знали, что Бен вернулся в Порткеррис.
Ну да, Маркус написал мне. И я все знаю о ретроспективной выставке прочла статью в «Реалите». Эмма усмехнулась. Быть дочерью знаменитого отца иногда не так уж и плохо, это чем-то компенсируется. Даже когда сам он ничего другого, кроме телеграмм, не присылает, обычно можешь прочесть, что с ним происходит, в той или другой газете.
Когда вы в последний раз видели его?
О Она пожала плечами. Два года тому назад. Я была во Флоренции, и он остановился там на пути в Японию.
Не знал, что в Японию надо ехать через Флоренцию.
Можно и через Флоренцию, если там в это время живет ваша дочь. Эмма поставила локти на стол и подперла ладонями подбородок. Полагаю, вы даже не знали, что у Бена есть дочь.
Конечно знал.
А я вот о вас не знала. Я имею в виду не знала, что у Маркуса есть партнер. Он работал один, когда Бен уехал в Техас, а меня отправили в Швейцарию.
Как раз в это время я и присоединился к Бернстайну.
Я не встречала человека, который был бы меньше похож на торговца картинами чем вы.
Наверное, потому, что я не торговец картинами.
Но вы только что продали тому человеку картину Бена.
Не совсем так, поправил ее Роберт. Я всего лишь принял от него чек. Маркус уже продал ему эту картину неделю назад, хотя этого не понял даже сам мистер Чики.
Но вы же должны как-то разбираться в живописи.
Теперь разбираюсь. Работать бок о бок с Маркусом столько лет и не позаимствовать от него хотя бы какую-то часть его поистине глубочайших знаний просто невозможно. Вообще-то, я бизнесмен, и именно поэтому Маркус пригласил меня.
Но ведь Маркус и сам преуспевающий бизнесмен. Мне так казалось.
Совершенно верно, преуспевающий и его затея с галереей настолько удалась, что в одиночку ему стало трудно управляться со всеми делами.
Между густыми бровями Эммы пролегла морщинка; она продолжала разглядывать его.
Еще вопросы есть?
Ничуть не смутившись, Эмма спросила:
Вы всегда были близким другом Маркуса?
На самом деле, вы хотите спросить, почему он взял меня в фирму? Ответ таков: Маркус не только мой партнер, но и мой зять. Он женат на моей старшей сестре.
Вы хотите сказать, что Хелен Бернстайн ваша сестра?
Вы помните Хелен?
Конечно. И маленького Дэвида. Как они поживают? Передайте от меня привет, я их очень люблю. Знаете, когда Бен ездил в Лондон и меня не с кем было оставить в Порткеррисе, я жила у них. И это Маркус и Хелен сажали меня в самолет, когда я улетала в Швейцарию, потому что Бен тогда уже уехал в Техас. Вы скажете Хелен, что я вернулась и что вы кормили меня завтраком?
Обязательно скажу.
Они по-прежнему живут в маленькой квартирке на Бромптон-роуд?
Нет, когда умер отец, они переехали ко мне. Мы все живем в нашем старом фамильном доме в Кенсингтоне.
Вы хотите сказать, что живете там все вместе?
И вместе, и порознь. Маркус, Хелен и Дэвид занимают два первых этажа, старая домоправительница отца живет в цокольном этаже, а я как петух на насесте в мансарде.
Вы женаты?
На мгновение у него в глазах мелькнула растерянность.
Нет, не женат.
Почему-то я была уверена, что женаты. У вас вид женатого человека.
Не очень понимаю, что вы имеете в виду
О, я ничуть не хотела унизить ваше достоинство. Наоборот это комплимент. Хотела бы я, чтобы Бен так выглядел. Тогда для его близких жизнь была бы куда легче. Особенно для меня.
Вы не хотите вернуться домой и жить вместе с ним?
Конечно хочу. Больше всего на свете. Но не хочу потерпеть фиаско. Бен никогда не принимал меня в расчет; боюсь, и теперь будет так же.
Тогда почему вы едете?
Ну Трудно было логически ясно объяснять это под спокойным взглядом серых глаз Роберта Морроу. Эмма взяла вилку и начала чертить что-то на белой камчатной скатерти. Сама не знаю. У каждого человека должна быть семья. Своя семья. Если люди принадлежат друг другу, они должны жить вместе. Я хочу, чтобы у меня было что вспоминать Пусть на старости лет у меня будет возможность вспомнить, что однажды мы с отцом худо-бедно, но прожили вместе хотя бы несколько недель. Какие-то бредовые фантазии, да?
Ничуть, но вас может постигнуть разочарование.
О, что касается разочарований, их было предостаточно, когда я была маленькой девочкой. Без этой роскоши я могу обойтись. К тому же я планирую оставаться с отцом до тех пор, пока не станет до боли ясно, что мы и часу больше не можем находиться в обществе друг друга, и я не начну мучиться.
Или, мягко вставил Роберт, до тех пор, пока он не предпочтет компанию кого-то другого.
Эмма резко вскинула голову, глаза блеснули гневной голубизной. Она вдруг преобразилась: вылитый отец в минуту ярости, когда он, давая кому-то отповедь, не выбирал слов. Но ее гнев не вызвал никакой ответной реакции у собеседника, и после холодной паузы она опустила глаза и снова стала выводить узоры на скатерти.
Да, до тех пор, только и сказала она.
Напряжение снял Марчелло, он принес херес и хотел принять заказ. Эмма выбрала дюжину устриц и жареного цыпленка; более консервативный Роберт мясной бульон и бифштекс. Затем, воспользовавшись паузой, тактично сменил тему:
Расскажите мне о Париже. Какой он сейчас?
Мокрый. Мокрый, холодный, солнечный все сразу, можете себе такое представить?
Представляю.
Вы знаете Париж?
Бываю там по делам. Был в прошлом месяце.
По делу?
Нет, по пути из Австрии. Три недели катался на лыжах. Чудесное занятие.
Где это было?
В Обергургле.
Вот почему вы такой загорелый. И почему вовсе не похожи на человека, торгующего картинами.
Может, когда загар сойдет, стану похож и смогу запрашивать более высокую цену. Как долго вы пробыли в Париже?
Два года. Буду по нему скучать. Париж прекрасен, а после того, как почистили стены зданий и домов, стал еще прекраснее. И в это время года в Париже тебя охватывает какое-то особое чувство. Зима на исходе, солнце скрывается лишь на день-другой, а это значит снова приходит весна
И распускаются почки, и кричат чайки, кружа над коричневой рябью Сены. И баржи, словно нанизанное на одну нитку ожерелье, скользят под мостами, и запах метро и чеснока, и сигарет «Голуаз». И Кристофер рядом.
И сразу стало просто необходимо поговорить о нем, произнести его имя, увериться, что он существует. Как бы между прочим, она спросила:
А вы знали Эстер? Мою мачеху? Больше года она была моей мачехой.
Я слышал о ней.
А о Кристофере? О ее сыне? О Кристофере вы знаете? Мы с ним встретились в Париже по чистой случайности. Два дня тому назад. А сегодня утром он провожал меня в Ле-Бурже.
Вы хотите сказать просто столкнулись друг с другом?
Именно так оно и было в бакалейной лавочке. Такое могло случиться только в Париже.
Что он там делает?
О, просто проводит время. Отдыхал в Сен-Тропе, но в марте он возвращается в Англию, будет работать в каком-то репертуарном театре.
Он актер?
Да. Я вам не сказала?.. Знаете Бену я ничего не стану о нем рассказывать. Бен никогда не любил Кристофера, и Кристофер отвечал ему взаимностью. По правде говоря, они, мне кажется, завидовали друг другу. Ну, были и другие причины, и у Бена с Эстер были не лучшие отношения. Не хочу начинать нашу жизнь со скандала по поводу Кристофера и ничего Бену не скажу. Во всяком случае, сразу.
Понимаю.
Эмма вздохнула:
У вас такое жесткое выражение лица. Наверное, вы думаете, я что-то скрываю
Ничего подобного я не думаю. А когда вы перестанете выводить узоры на скатерти, прибудут и ваши устрицы.
Когда они покончили с едой, выпили кофе и Роберт уплатил по счету, была уже половина второго. Они поднялись из-за стола, попрощались с Марчелло, Роберт забрал свой огромный зонт, и они вернулись в Галерею Бернстайна. Роберт попросил швейцара поймать такси для дамы.
Я поехал бы с вами и посадил вас в вагон, сказал Роберт Эмме, но Пегги тоже должна выйти и подкрепиться.
Я справлюсь.
Он провел ее в кабинет и открыл сейф.
Двадцати фунтов будет достаточно?
Эмма и забыла, зачем она пришла в галерею.
Что? О да, конечно. Она полезла было в сумку за чековой книжкой, но Роберт остановил ее:
Не беспокойтесь. У вашего отца тут есть что-то вроде личного счета. Когда он бывает в Лондоне, ему частенько не хватает какой-то небольшой суммы. Припишем ему и ваши двадцать фунтов.
Вы уверены?..
Конечно уверен. И еще, Эмма. Тот джентльмен, который одолжил вам фунт Где-то у вас есть его адрес. Если вы найдете и дадите мне, я прослежу, чтобы этот фунт был ему отослан.
Эмма улыбнулась. Она произвела раскопки в своей сумке, наконец нашла визитную карточку, застрявшую между французским автобусным билетом и комплектом картонных спичек, засмеялась и, когда Роберт спросил, что ее так развеселило, простодушно сказала: «Однако как хорошо вы знаете моего отца!»
3
Дождь перестал к пяти часам времени послеполуденного чая. Небо чуть поднялось, воздух посвежел. Странствующий солнечный луч даже пробился в галерею, и около половины шестого, когда Роберт, заперев дверь кабинета, вышел и влился в поток устремившихся к своим домам горожан, легкий ветерок разогнал облака и под ясным бледно-голубым небом засверкали городские огни.
Ужасно не хотелось спускаться в духоту метро, поэтому он дошел до Найтсбриджа, там сел на автобус и проехал остаток пути до дома.
Его дом на Милтон-Гарденс от шумной, запруженной машинами Кенсингтон-Хай-стрит был отгорожен лабиринтом маленьких улочек и площадей, на которых стояли миниатюрные ранневикторианские домики кремового цвета, с отполированными до блеска парадными дверями и с маленькими садиками, где летом цвели сирень и магнолии. Тротуары на улочках были широкие, няни спокойно катили по ним коляски с младенцами, и под строгим надзором местных псов шагали в свои дорогие школы хорошо одетые детишки. В сравнении с этими уютными улочками Милтон-Гарденс несколько проигрывала. Это был ряд больших и довольно обшарпанных домов, и номер двадцать три, в котором жил Роберт, центральный дом на этой улице, был самый непрезентабельный. Черная входная дверь, два чахлых лавровых деревца в кадках, латунный почтовый ящик, о котором заботилась Хелен, однако часто забывала его отполировать. Машины они припарковывали к поребрику: большой темно-зеленый «альвис»-купе Роберта и маленькую запыленную красную машину «мини» Хелен. У Маркуса машины не было он все не мог выбрать время, чтобы научиться водить.
Роберт поднялся по ступенькам, извлек из кармана ключ и вошел в дом. Холл был большой, просторный, широкая с низкими ступенями лестница вела на второй этаж. За ней холл переходил в узкий коридор, упиравшийся в застекленную дверь, за которой зеленела трава и пышные, освещенные солнцем каштаны, казалось, сделай еще несколько шагов и очутишься в деревне. Входная дверь со щелчком захлопнулась за Робертом.
Из кухни его окликнула Хелен:
Роберт!
Привет!
Он бросил шляпу на столик и пошел в комнату направо. Прежде эта комната, выходящая окнами на улицу, была семейной столовой, но, когда умер отец и к Роберту вселились Маркус с Хелен и Дэвидом, Хелен превратила ее в кухню-столовую с простым деревенским столом, с сосновым буфетом для посуды, который был уставлен цветным фарфором, и со стойкой, как в баре, за которой она кухарничала. И повсюду горшки со всевозможными комнатными цветами, высокими геранями, ароматическими травами, низкие круглые горшки с проросшими луковицами. По стене свисали с крючков вязки лука и плетеные корзины; на буфете кулинарные книги, лотки, полные деревянных ложек; на полу яркие коврики, на диване красные подушки. Все тут радовало глаз.