Это был единственный раз, когда отец рассердился на мать зачем она такие глупости ребенку говорит.
В ваших разговорах возникала тема Холокоста?
О войне у нас дома говорили очень часто. Но о Холокосте что поразительно никогда. Более того, эта тема отсутствовала не только в семейных беседах, но и в моих разговорах с друзьями, многие из которых были евреями.
Размышляя об этом сегодня, я не могу понять, как это было возможно: мы столько разговаривали, нас интересовало множество вещей, особенно связанных с политикой и историей, в сущности, нас интересовало все на свете за исключением Холокоста. Наверное, это имеет какое-то психологическое объяснение, но факт остается фактом мы считали, что есть более волнующие темы для беседы и это нас не касается.
Или же эта тема оказалась вытеснена.
Вытеснена, конечно, хотя, знаешь никто не вычеркивал из семейной памяти историю первого маминого мужа и биографию папиных родственников. Я знал, что он скрывался на протяжении всей оккупации. Знал, что он еврей.
Как-то раз а я, надо сказать, был ребенком «уличным» я вернулся домой и начал что-то говорить против евреев. Тогда мама спокойно сказала: «Дорогой мой, евреи такие же люди, как и все остальные; например, твой папа еврей». Я принял это к сведению и через некоторое время во время завтрака подошел к сидевшему в кресле отцу, погладил его по голове и сказал: «Ах, папа-папочка, еврей ты мой».
Родители дар речи потеряли. Потому что, с одной стороны, ребенок, разумеется, должен знать, что евреи такие же люди, как все остальные, но с другой, смеясь, рассказывала мать много лет спустя, на подобную реплику следовало бы ответить что-то вроде: «Дорогой, нельзя так разговаривать с папочкой».
Так что еврейские корни, пускай даже совершенно нескрываемые, были чем-то не слишком желанным. По желанию бабушки я был крещен, и отец точно не был против. Чему, учитывая военный опыт, удивляться не приходится пускай у ребенка на всякий случай будут подходящие документы. Помню несколько разговоров, таких проблесков воспоминаний, когда папа произносил фразу: «Помни, что ты и Шуманьский тоже».
То есть он подчеркивал, что по маме ты не еврей?
Именно. Да. Во всяком случае, я воспринимал это как своего рода дистанцирование по отношению к еврейским корням.
Или прививание себя к польским.
Именно.
Ты сказал, что был крещен. Вы ходили в костел?
Только с домработницей. На площади Спасителя. Это не было окружено тайной. Отец к религии относился как человек эпохи Просвещения. Считал, что это суеверие, но ставил рождественскую елку, и праздники мы отмечали.
И облатка в Сочельник была?
Конечно.
И яичко на Пасху?
С Пасхой, кажется, дело обстояло немного хуже, но бабушка пекла вкуснейший мазурек.
А что касается таинств?
Все ограничилось крестинами.
В школе, когда у других детей было первое причастие, ты не переживал?
Первые годы я учился в школе Общества друзей детей на Мокотовской, там не было уроков Закона Божьего. Впрочем, и в школе, и во дворе я был задирой, и никто особенно мне не докучал.
Вы играли в войну?
Окопы, перестрелки, баррикады, бои Несколько раз мне хорошенько разбили камнем голову, пришлось ехать в больницу зашивать. Условия для подобных игр были идеальными: с одной стороны, руины, с другой стройки.
Ты смотрел «Четыре танкиста и собака»?
Что-то наверняка, но я уже немного перерос этот фильм. Впрочем, автор сценария сериала, полковник Януш Пшимановский, позже удивительным образом возник в моей жизни. А точнее, женщина, которая спустя много лет после войны стала его женой и которую звали Мария Гулевич, знакомая родителей. Во время войны она была секретарем и курьером Станислава Миколайчика, премьер-министра правительства в изгнании. После войны Миколайчик вернулся в Польшу, но в 1947 году, опасаясь ареста, бежал на Запад (кажется, до сих пор неизвестно, каким образом американцы организовали его побег). Гулевич последовала за ним по оккупационным тропам, через «зеленую границу», но где-то в Словакии попалась и потом, во время следствия, подвергалась страшным пыткам. Мой отец был ее адвокатом.
Почему я об этом заговорил? Потому что однажды Гулевич чуть не заработала инфаркт: она шла через наш двор, а из соседнего подъезда вышел Адам Хумер, чиновник госбезопасности, который ее в свое время допрашивал, жуткая сволочь. Конечно, тогда я об этом понятия не имел. Хумера я знал как отца Витека симпатичного мальчика, моего соседа и приятеля. Помню, как однажды во дворе какой-то парень постарше пихнул или ударил Витека обычный эпизод дворовой жизни, но его отец, очевидно увидевший это в окно, выбежал из подъезда и, развив фантастическую скорость, догнал обидчика. Чуть ухо тому не оторвал. Это естественно, когда отец защищает своего ребенка, но, должен признаться, жестокость сей сцены произвела на меня впечатление. Так что ничего удивительного, если Гулевич, увидев Хумера в нашем дворе, чуть не упала замертво.
Ты сказал, что Пшимановский еще появится на твоем пути.
Когда позже, в гимназии, мы создавали с Адамом Михником Клуб искателей противоречий, Пшимановский пригласил нас к себе наверное, как раз через Гулевич, тогда уже ставшую его женой. Деталей разговора я не помню, но нам с Адамом показалось, что он словно бы хочет взять нас под свое крыло, а мы к этому совершенно не стремились.
Глава II
Клуб искателей противоречий
«Историю, полную белых пятен, мы воспринимали в категориях детективно-криминальной загадки, которая требовала решения»
Где ты познакомился с Адамом Михником[40]?
Мы познакомились в средней школе, когда я пошел в восьмой класс лицея имени Стефана Батория. Адам уже там учился в девятом классе он на год старше меня.
Знаешь, вся эта наша среда представляла собой группу молодежи с разницей в один-два года учеников нескольких варшавских школ. И еще один важный момент, своего рода «ключ доступа», который у многих из нас имелся, у меня как раз его не было, в отличие от, например, Адама, Олека Перского[41], Севека Блумштайна[42], Мирека Савицкого[43], Марты Петрусевич[44], Анджея Северина[45] и, кажется, Кшиштофа Михальского[46]: это были вальтеровцы[47], скаутская дружина, которую основал и которой руководил Яцек Куронь[48]. Они (или, скорее, те из нас, о ком я говорю) были последней, самой младшей группой, еще успевшей попасть в отряд, вальтеровцев разогнали в 1961 году, но приятельские и дружеские связи, конечно, сохранились.
Ты не хотел записаться в скаутский отряд?
Нет, я как-то вообще ни в какие организации не стремился, хотя это была классная среда, очень классная. Но не мне рассказывать, кем были вальтеровцы, потому что я был знаком всего с несколькими и тогда, когда все уже, в сущности, закончилось. Я еще успел собственными глазами увидеть этос этой среды в действии феноменальную преданность общественной работе. Как-то я навещал в летнем лагере Олека, Севека и Мирека, которые были там воспитателями. Руководителем был, кажется, Фелек Куронь, младший брат Яцека.
Слушай, к концу дня, когда дети укладывались спать, эти парни выглядели полумертвыми. Голос сорван, но они еще садились и обсуждали планы на завтрашний день, потом заваливались спать, а утром все сначала не знаю, каким чудом, но они в том же темпе начинали очередной день. Такого количества энергии, отдаваемой другим людям ради того, чтобы сделать каникулы этих детей потрясающими, я нигде больше не встречал. Думаю, подобные настроения и подобный драйв были характерны для эпохи первой «Солидарности».
Подожди, до времен «Солидарности» мы еще дойдем. Пока что у нас начало шестидесятых.
Вот именно возвращаясь к нашей среде Мне немного неловко, потому что это должен сказать кто-то другой, а не человек изнутри, но мы были потрясающей молодежью. Случаются иногда в истории общества такие чудеса. В результате некоего таинственного стечения обстоятельств в одной точке вдруг обнаруживается сгусток талантов.
Может, мудрая природа попыталась компенсировать демографические потери военных лет Ведь об этом поколении, достигшем зрелости к середине шестидесятых (то есть родившемся сразу после войны), заговорили по всей Европе и в Соединенных Штатах. Не углубляясь в метафизику, это можно просто проследить, глядя на «наши», так сказать, взрослые биографии (боже мой, в 2018 году отмечается пятидесятилетие мартовских событий, полвека какие же мы старые ну, чтобы никого не обижать, может, лучше сказать: взрослые).
Когда вы познакомились, еще школьниками, было непонятно, кто кем станет в будущем. Может, решающим фактором оказалась эпоха, в которую вам довелось взрослеть, период знаковых политических событий?
Наверняка. Они не только повлияли на нас, но и объединили наши биографии. Кто-то остался в Польше, кто-то эмигрировал после 1968 года[49], кто-то оказался за границей после введения военного положения[50]. Детали личных судеб не имеют значения, важно то, что в обеих моделях биографии польской или эмигрантской условия взросления были весьма непростыми.
В Польше все представители этой среды находились под наблюдением госбезопасности, им препятствовали в получении образования, хорошей работы. Многие подолгу сидели в тюрьме как Адам или наши старшие товарищи, Яцек Куронь и Кароль Модзелевский[51]. А тем, кто уехал, пришлось надеяться только на самих себя, всего добиваться самостоятельно, поскольку они оказались выброшены в чужой мир и лишены какого бы то ни было тыла.
И ты только посмотри, как мы всё преодолели: Адам, Яцек, Севек Блумштайн, Хелена Лучиво[52], Мирек Савицкий или Ясь Литыньский[53] выдающиеся политики и журналисты рубежа веков; Бася Торуньчик[54] создала важнейший культурный институт журнал «Зешиты Литерацке»; Анджей Северин великолепный актер и культурный деятель, востребованный в Польше и во Франции; Эва Зажицкая[55] и Ирена Гросфельд[56] сделали научную карьеру в области славистики и экономики во Французской академии наук; Влодек Кофман[57] астрофизик во Французской академии наук, за свои открытия удостоен ордена Почетной лиги; Влодек Рабинович[58] профессор философии в университете в Швеции; Генек Смоляр[59] шеф польской редакции Би-би-си, блестящая журналистская карьера в Лондоне; Олек Перский психолог, известный в Швеции специалист по стрессам, работал в знаменитом стокгольмском Каролинском институте; Клаудиуш Вайс[60] профессор одной из лучших медицинских академий в Соединенных Штатах; Анджей Рапачиньский[61] профессор философии, а затем юриспруденции в крупных американских университетах; Марта Петрусевич профессор истории в США и Италии; у Генека Ковальского[62] блестящая карьера в области физики в Германии; Ирена Грудзиньская[63] профессор в области компаративистики в Америке. И так далее, и тому подобное Я говорю сейчас только о самых близких людях. Ведь это цвет польской интеллигенции! И всех их согласно многовековой польской традиции разбросало по свету.
В общем, сама видишь детство и юность у меня были потрясающие. Потому что дружба, встречи и бесконечные разговоры все это началось у нас очень рано. А кроме того знаю, что сегодня так говорить не принято, но у меня уже седая голова и считайте это поклоном в сторону нашей юности: девушки все были красавицы (парни, впрочем, тоже очень даже ничего!). А что может быть более завораживающего, чем сочетание красоты и ума?
Кто был в этой среде лидером?
Адам! Безусловно, наиболее интересной, наиболее творческой и харизматичной личностью среди нас был Адам Михник. Человек, который, помимо массы других достоинств, обладает величайшим даром политика: прежде всего, это умение находить подход к людям и разговаривать с представителями разных поколений и разных взглядов. Причем в его случае это не поверхностный треп, а общение, базирующееся на феноменальной эрудиции. Я не знаю большего эрудита, чем Адам. Он читает всегда. Если только не разговаривает с кем-нибудь, то сидит с книгой. Это человек книги. Я это прочувствовал, так сказать, всем собой.
То есть как?
Преподавая в Принстоне, я несколько раз приглашал его на семестр мы вместе вели семинары о коммунизме, Восточной Европе, интеллигенции и политике. Это было очень здорово. Но прежде чем встретиться со студентами, мне приходилось встречать его на вокзале. И это было уже не так здорово, потому что приезжал Адам похоже, он всегда так путешествует с чемоданами, набитыми книгами.
Безумец! У него под рукой одна из лучших библиотек в мире, где можно моментально заказать любую книгу, какую только пожелаешь, при помощи так называемого interlibrary loan[64], а он тащит с собой тонны бумаги. Соответственно и мне приходилось тащить это вместе с ним через весь кампус. К тому же нет справедливости на свете этот монстр запоминает все прочитанное!
Адам рассказывал мне, что, познакомившись с Чеславом Милошем, он пришел в такое волнение, что три четверти часа читал поэту наизусть его стихи. Представляешь, поэт-эмигрант, чьи книги в Польше не издаются (а следовательно, мучимый сомнениями, знает ли на родине его творчество хоть кто-нибудь, кроме старых знакомых), встречает двадцатилетнего парня, выкидывающего такой номер, разумеется, он тает и до конца своих дней остается ему предан.
Ты сказал, что Адам Михник обладает талантом политика. В чем он заключается?
Разумеется, не только в интересе к людям и способности с ними разговаривать. Прежде всего, Адам феноменально умен. А если говорить еще более конкретно Адам с детства обладал великолепной интуицией и, так сказать, способностью подспудно понимать назревавшие общественные процессы. Он всегда оказывался на шаг впереди, и не только по отношению к нам, когда мы еще учились в школе. Также и потом, на общепольской и даже, не побоюсь этих слов, мировой политической сцене. Ведь идея и практика гражданского общества и бескровной революции, при помощи которых Восточная Европа, и прежде всего Польша, разрушила советскую империю, все это в значительной степени его замысел.
Книга Адама «Церковь, левые, диалог» важнейший текст, сформировавший польскую оппозицию еще до создания Комитета защиты рабочих[65]. Адам был инициатором десятков очень важных инициатив, причем не только в Польше. Адам уговорил Вацлава Гавела написать эссе о «силе бессильных», а сам, еще раньше, написал текст огромной значимости на ту же тему «Новый эволюционизм». Он был первым человеком в Польше, который всерьез воспринял «перестройку». Он со страстью читал все доступные русские газеты и понимал значение реформ Горбачева гораздо лучше самого Горбачева, который вовсе не собирался разрушать СССР. «Ваш президент, наш премьер» это идея Адама, шедшая вразрез со стратегией его ближайших соратников. Сотни разговоров, которыми он вдохновлял самых разных людей, и масса блестящих эссе, в которых ты всегда обнаружишь две центральные идеи, четко очерчивающие границы политики: гражданская свобода и достоинство личности.
Примечания
1
Двухпалатный законодательный орган, парламент австрийской части Австро-Венгерской монархии (18671918). Здесь и далее примечания переводчика.
2
Польское коло (Koło Polskie Польский кружок) группа польских депутатов.
3
Организация для страхования рабочих на случай болезни.
4
Владислав Бартошевский (19222015) польский историк, публицист, дипломат, государственный деятель, министр иностранных дел Польши (1995), Праведник мира. В декабре 1949 г. был (повторно) арестован и приговорен к восьми годам тюрьмы по ложному обвинению в шпионаже. В 1954 г. освобожден в связи с болезнью, в 1955 г. реабилитирован.