И не он, уроженец далёкого, из другой вселенной, города Воронежа сидит на тёплом камне, а незнакомое ему совсем, непредставимое по внешним чертам мыслящее существо С четырьмя пальцами на руках, со странной нечеловеческой головой. Или это просто головной убор? Или некий аппарат, напоминающий очертаниями птичью голову?
Давний обитатель Пупа Земли, загадочный птицечеловек, он думает о прошлом своём и всеобщем, о будущем и настоящем. Думает и о нём, Тайменеве Николае Васильевиче, пришедшем к нему из-за непроницаемых слоёв времени; пришедшем, чтобы понять и увидеть, увидеть и понять. Ждущий птицечеловек не знал, каким будет Тайменев, но был уверен, он придёт. Придёт и услышит его, и произойдёт между ними неслышный другим разговор о любви и страданиях, о слабости и силе разума, о жизни и судьбе Обо всём том, о чём думал тогда он, и о чём думает сейчас пришедший Тайменев. Да, думают они об одном, одинаково важном для всего живого и каждого живущего.
Кто они, птицелюди? Шорох в пустоте, всплеск незнакомого слова в полусне, ускользающее видение в сумерках, путаница настроений без причины? Это ли всё, что осталось от них для вечности в гипотетическом мире ноосферы?
Наука тверда в выводах и бессильна. Она говорит жёстко и не оставляет надежд: все они ушли, ушли безвозвратно неизвестно куда, и нам нечего о них сказать. Нечего сказать и о любом из них, и об их цивилизации в целом. Остались немногие загадки: игрушки любителям старины, специалистам без профессии, профессорам по безмолвию.
Кем станет он, Тайменев, когда займёт в потоке перемен место ушедших, отодвинув предыдущих ещё на шаг назад, ещё более сгустив над ними мрак забытья? Пройдёт сотня-другая лет. Быть может, и больше. Или меньше, неважно сколько. И кто-то другой, непохожий на Николая, сядет на этот самый камень и будет размышлять. И об ушедшем, непонятном для него времени Тайменева тоже будет думать, пытаясь представить себе непредставимое. Птицелюди оставили камни и рисунки на них. Что оставит Тайменев?
Стало грустно. Тоска и печаль его не касались ни людей, ни камней. Печаль его ни о чём. И потому светла и прозрачна, очищенная от попыток обмануть себя и других. Тоска Тайменева о себе самом, пришедшем в мир, чтобы уйти из него. В чём смысл череды поколений? И самой смене их ведь тоже придёт конец. Миллионы и миллионы людей изо всех сил пытаются устроить успех своей личной судьбы, используя тысячи приёмов и средств. Зачем? всё обращается в прах! Но если такое есть, значит, это кому-то нужно? Где дирижёры всепланетной игры? Или в ней нет осмысленности? И всё вокруг лишь мираж, лишь видимость упорядоченности в бессмысленном колебании хаоса и беспредела? Всё ради пустоты; пустота ради всего; змея, кусающая себя за хвост и поедающая сама себя, ведь ни внутри неё, ни вне её ничего нет! Ничего, кроме неё самой!
Чьи это мысли, откуда их безысходность? То ли из его запутавшегося сердца, то ли из мудрости, накопленной ноосферой? Тайменев огляделся, поёживаясь от мурашек, пробежавших по спине. Никого вокруг, шорох ветра, оранжевые блики на камнях. Что-то делается со временем: как только он остаётся один, оно вдруг проносится мимо с дикой скоростью; он и не заметил прошедшего дня. И ничего не сделал, ни одного снимка.
Быстро темнело. Но вот вечер замер и остановился, как будто кто-то щёлкнул затвором фотоаппарата, а Тайменев каким-то чудом оказался в кадре, внутри замершего навсегда изображения. Луч заката положил тени сразу и резко, неподвижные, без полутонов. Загустев от закатной тяжести, солнце уцепилось в торможении за громады скал и ничтожные песчинки, высвечивая бесконечно тянущимся мигом сокрытое в обычности.
Всё переменилось! Только что фотопластинка выглядела абсолютно чистой, лишённой борьбы света и тьмы. И вот, после их столкновения, проявляются точки, пятна, линии, фигуры; сплетаются, соединяются и, начинают говорить!
Всё переменилось! И плоский срез скалы напротив Тайменева, всего десяток квадратных метров, ранее привлекавший только своей относительной ровностью, изменился. Чёрная тень заполнила невидимые в свете трещинки, ложбинки, ямочки и образовала удивительный узор.
Тайменев не успел взять в руки фотоаппарат. И не расстроился от того, зная, что увиденная картинка во всех деталях отпечаталась в сознании и подсознании, в оперативной и долговременной памяти. Тем не менее руки суетливо-лихорадочно выхватили из кармана куртки блокнот с карандашом и принялись быстро перерисовывать значки со скалы. Недоумённо посмотрев на начатый рисунок, правильную трапецию с кружочком в центре её, Николай остановил себя, вырвал листок, смял и сунул в нагрудный карман, рядом с носовым платком. Зачем делать бесполезную работу, переснять от руки не успеть, да и точности не будет. После, в свободное время, по памяти, можно будет сделать достоверную копию.
Закатный луч ушёл, разом потемнело, скала почернела, укрыв тайный рисунок.
Отметив координаты момента наблюдения, Тайменев встал и подошёл к скале поближе, пытаясь отыскать приметы изображения: вписанные в контур правильной трапеции кружочки, разбросанные группами вдоль контура изнутри прямоугольнички. Рядом с прямоугольничками маленькие стрелки, указывающие в центр схемы, ещё какие-то знаки, над ними придётся поразмышлять, они не казались понятными. Во все стороны от трапеции разбегаются человеческие фигурки, нанесённые несколькими точными чёрточками.
Как он ни старался, не удалось обнаружить ни одного значка. «Экран», показавший схему, находился на высоте, недоступной рукам, а глазами он не нашёл ничего, что бы хоть намекало на линии или отдельные знаки. Никому и доказать не удастся, если понадобится. Кто согласится сидеть на камне и ждать чуда? Да и вдруг оно случается раз в месяц или год? Разве что попытаться подсветить. Светоустановкой вроде тех, что применяют на театральных сценах и киносъёмочных площадках. Но кому это нужно?
Оронго когда-то служил храмовым центром острова. Рисунок создан людьми посвящёнными, жрецами, хранителями тайн. Где-то в цепи поколений оборвалась нить знания об «экране», и теперь о картинке никто не знает. Уж очень искусно замаскировали, лишь случайность помогла увидеть. Если только не привиделось.
Размышления прервал автомобильный гудок. Николай обернулся. Ко Анга Теа, сверкая в темноте глазами и улыбкой, стоял рядом с машиной. Габаритные огни окутывали оранжевой дымкой его стройную фигуру с изящно поднятой в знак ожидания рукой. Вот и назад пора. Ничего-то он не успел сделать, даже фотоаппарат не вытащил из сумки. Но чувства досады и неудовлетворённости нет. Даже наоборот, Тайменев ощущал приобщённость к чему-то значительно большему, чем тайны свечения статуй и сооружений, запечатлённых на фотографиях Те Каки Хива. Удача, по-видимому, поворачивалась лицом.
Водитель молчал, не мешая думам. Да и дорога ночью оказалась непростой, то и дело приходилось разворачиваться и искать более удачный поворот. Измученный тряской и резкими рывками, Николай попрощался с Ко Анга Теа и сказал, что завтра машина не понадобится, нужно отдохнуть.
Тот весело кивнул и «Тойота» укатила в сторону административного центра. Губернатор задержался в рабочем кабинете допоздна, и Николай спросил себя: что же так может заботить руководителя столь малого клочка суши, где всё идёт заданным ритмом, нет ни преступников, ни потерпевших, не надо ничего изобретать? Наверное, чрезмерно серьёзное, философское отношение к миру и к себе не улучшает и не облегчает жизнь.
Верно! Вот и подтверждение самокритичности, палатка светится, полог поднят, яркая полоса тянется по серой земле. Звучит поп-артовский шедевр, заглушая нетвёрдые голоса. Люди, понимающие вред серьёзного отношения к жизни Ясно: Франсуа на пути к очагам «тёмной жизни» сделал краткий привал.
Шумная компания встретила Николая восторженным рёвом. Франсуа ломающимся голосом представил его:
Прошу! Мой друг и сосед по жилищам да-м-м.., по жилищу Тайменев. Василич
Тут он задумался, внимательно глядя на Николая какими-то пустыми, остановившимися глазами. Спутники его тоже молчали, ожидая конца официального представления, они выглядели много трезвее Марэна. Чувствовалась разница в количестве принятого.
Да, Василич, глаза Франсуа прояснились, и он смог улыбнуться, Из России.
Снова вопль восторга.
Сеньор Дорадо! Так его здесь зовут. Почему? Потому что у него золотой характер. И ещё он тайный философ. Ведь так, Василич? В России всегда жили и живут Аристотели. Там каждый человек Аристотель! У них пьяница рассуждает о смысле жизни, как и я, а трезвенник постоянно думает: «А почему всё именно так, а не по-другому?» Все ищут ответа. Да, Василич, твоя страна страна Философия. И потому перемены у вас, постоянны. Ха-ха-ха У нас всё не так, у нас скучно
Не так, не так у нас, поддержал дружный хор, не понимающий уже, где это «у нас», а где «не у нас», а «у них».
Франсуа бросил мутный взгляд на наручные часы и закричал:
Бьян! Нам надо спешить!
Гости с Марэном моментально исчезли, как караул по сигналу тревоги. Николай Васильевич привёл стол в порядок, убрал напитки в холодильник и отважился на банку пива.
Что-то происходит с Франсуа. Николай воспроизвёл в памяти его взгляд. В нём проскользнуло нечто чужое, отталкивающее. Не так уж он и пьян, чтобы не контролировать поведение. Такое, по мнению Тайменева, просто невозможно. Психика Марэна сотворена из нерастворимого в спиртном материала. Возможно, это просто впечатление от сопровождающих Франсуа людей. Они из тех, что на лайнере держались обособленно, не сближаясь ни с корпусом журналистов, ни с обычными туристами. Весьма подозрительная компания, и сегодня она в роли необычной. Такие люди не срываются просто так
Раздумья о переменах в товарище, накопившаяся за день усталость Николай сказал себе: «Хватит! Отбой!».
Сон пришёл сразу. Приснился рисунок на скале в Оронго. И произошло с рисунком то, что обычно происходит с негативом при превращении его в позитив: линии все посветлели, а пустое пространство между ними стало темнеть. Проявление шло до того момента, когда линии общего контура осветлились, засверкали собственным светом. То же произошло с мелкими деталями, знаками, начавшими оживать. Вначале задвигались в направлениях, указанных стрелками, маленькие прямоугольнички. Стрелки изменились в цвете, запульсировали алым, заструили тревогу. Маленькие человечки, вобрав тревожное излучение изнутри трапеции, зашевелились и как бы побежали, перебирая ножками-чёрточками. Все другие знаки потускнели и понемногу стали гаснуть, пока не пропали вовсе. Из центра, обозначенного кружком с точкой, вырвался яркий луч, и всё разом померкло, рисунок исчез.
Вот какое сновидение приснилось Тайменеву. После ночи сохранилось ощущение разгадки, будто он во сне понял нечто очень и очень важное, да при пробуждении забыл. И утром ему мучительно хотелось это важное вспомнить. Осталось твёрдое убеждение: и сновидение, и сама картинка на скале имеют к нему прямое отношение. Зашифрованные в схеме сведения скрывают нечто из реальности, его окружающей, нечто имеющееся в природе; схема, не просто результат игры ума и голой фантазии.
А другая сторона его «Я» думает иначе: возбуждённый экзотикой и обилием впечатлений мозг начинает «накручивать» фантастические домыслы, чтобы дать пищу стремлению Тайменева узнать неизвестное другим. В целом нормальная тяга человека вырваться вперёд в процессе познания, извечная любознательность, приводящая и к открытиям, и к заблуждениям. Тут всякое лыко в строку: и фотографии с аурой; и дракончик, связавший воронежскую кухню с Харе-пуре; и разговор с губернатором, оставивший странное впечатление. А нормален ли он, этот Хету, сам? спрашивало второе «Я». Тут и суматошная компания Франсуа накануне. Отсюда и сон.
Выслушав себя, Тайменев решил признать и сон и явь истинными одинаково. Первая его сторона, желающая тайны и мистики, возобладала в борьбе. Пришёл вывод: схему можно прочесть! Через какое-то время. А пока забыть! Как говорят на мудром Востоке: если не хочешь думать о краснозадой обезьяне, представь себе сине-зелёную верблюдицу. На роль сине-зелёной верблюдицы Тайменев выбрал Эмилию. Вообразив её чересчур живо и близко, порезал щеку безопасной бритвой. Но в результате загадочная карта на камне ушла в подсознание, чтобы как-нибудь потом всплыть лишённой покрывала тайны.
Трапеза в Ханга-Роа
Суперлайнер «Хамсин» вернулся на внешний рейд бухты Анакена. Утром четырнадцатого дня пребывания на острове Пасхи его белую громаду увидели отдыхающие на пляже. Можно посетить борт лайнера, яхты и камышовые лодки наготове. Появление «Хамсина» напомнило бренность как вещей, так и процессов; пора было готовиться в обратный путь.
Тайменева возвращение «Хамсина» склонило к думам о смысле бытия.
Не каждому дано извлекать из уходящих дней уроки печали и неизбежности. Большинство людей не замечают очевидности и потому вполне счастливо проводят свой короткий век. Наверное, так и должно быть, ведь иначе мир покрылся бы пеленой тоски и неприкрытых страданий. «Впрочем, кому дано знать, «что такое хорошо и что такое плохо?» задал себе поэтический вопрос Николай.
А прочие туристы не обратили особого внимания и на событие чрезвычайное во внутренней обстановке на острове. На следующее утро после возвращения «Хамсина» на рейд местные полицейские расклеили в наиболее оживлённых местах объявления о пропаже двух человек: руководителя археологической экспедиции и ещё одного, не входившего в списки членов научной экспедиции, пассажиров и команды лайнера; не числился он и среди аборигенов. Пропал человек, который нигде не значился; каким-то таинственным образом он появился на острове, его видели многие, а затем столь же загадочно исчез.
Франсуа по этому поводу шумно и много шутил, утверждая, что никто никуда не пропадал, а всё это происки международной мафии во главе с Эмилией, старающейся так экстравагантно поразить сердце Тайменева. Дети из секции у-шу сообщили сеньору Дорадо, что по острову бродил оживший дух кого-то из давно умерших жителей Рапа-Нуи. В версиях недостатка не было, но Тайменев изо всех сил старался не вникать в суету вокруг чрезвычайного происшествия, усиленно загорал и плавал над коралловым полем. А по утрам и вечерам активно занимался спортом со своей подростковой командой.
Занятия у-шу позволяли быть информированным и сохранять спокойствие. Но когда он узнал, что ведётся следствие, то забеспокоился всерьёз.
Во-первых, возникло обоснованное подозрение, что дух из прошлого и ночной визитёр, подаривший ему фотоснимки, одно и то же лицо. Лицо, затем оказавшееся в числе пропавших. Таким образом, он попадал в поле следствия.
Во-вторых, он испытал разочарование от того, что так и не смог ознакомиться с археологическими изысканиями на острове. Теперь археологам не до него и не до работы. Что он скажет по возвращении другу Вене? И ещё, вспомнив свои ощущения на стоянке археологов, упрекнул себя за то, что не поделился подозрениями с кем-нибудь.