Мне нужно, чтобы вы с Уиллоу кое-куда поехали со мной завтра, сказал я. В офис к юристу.
Шарлотта опустилась на кровать:
Зачем?
Я с трудом пытался уместить свои чувства в слова.
Как с нами обошлись. Этот арест. Я не могу оставить все как есть.
Шарлотта пристально посмотрела на меня:
А не ты ли хотел просто доехать домой и обо всем забыть?
Да, и знаешь, чего это стоило мне сегодня? Весь отдел потешается надо мной, как над шутом гороховым. Я всегда останусь копом, которого арестовали. Все, что у меня есть на работе, это репутация. И они это разрушили. Я сел рядом с Шарлоттой, взвешивая слова. Я каждый день отстаивал правду, но говорить об этом означало проявить уязвимость. Они забрали мою семью. Я сидел в той камере и думал о тебе, Амелии и Уиллоу, и все это время мне хотелось кому-нибудь врезать. Стать тем человеком, которого они видели во мне.
Шарлотта подняла на меня взгляд:
Кто это они?
Я сцепил наши ладони в замок.
Надеюсь, юрист сможет нам подсказать, ответил я.
Стены приемной в офисе Роберта Рамиреса покрывали выплаченные счета выигранных тяжб от предыдущих клиентов. Я расхаживал из стороны в сторону, заложив руки за спину, и временами останавливался, чтобы прочесть некоторые из них. «Выплатить $350 000». «$1,2 миллиона». «$890 000». Амелия маячила возле кофемашины.
Мам, спросила Амелия, можно мне?
Нет, сказала Шарлотта.
Она сидела рядом с тобой на диване и следила за тем, чтобы гипс не соскользнул с грубого кожаного сиденья.
Но здесь есть чай. И какао.
Нет и еще раз нет, Амелия!
Секретарь встала из-за стола:
Мистер Рамирес готов принять вас.
Я посадил тебя на бедро, и мы пошли за секретарем по коридору в конференц-зал, огороженный стенами из матового стекла. Девушка придержала дверь, но мне все равно пришлось наклонить тебя, чтобы протиснуться. Я перевел взгляд на Рамиреса, хотел посмотреть на его реакцию, когда он увидит тебя.
Мистер ОКиф, сказал мужчина и протянул руку.
Я ответил на рукопожатие:
Это моя жена, Шарлотта, и мои девочки, Амелия и Уиллоу.
Дамы, приветствовал Рамирес и повернулся к секретарю. Бриони, почему бы тебе не принести нам карандаши и пару раскрасок?
За моей спиной фыркнула Амелия. Я знал, о чем она думала: этот парень понятия не имел, что раскраски для малышей, а не для девочек-подростков, которые носят лифчик.
Стомиллиардный карандаш, сделанный компанией «Crayola», был цвета барвинок, сказала ты.
Рамирес изогнул брови.
Рад это узнать, ответил он, потом махнул женщине, которая стояла неподалеку. Хочу представить вам мою коллегу, Марин Гейтс.
Женщина выглядела так, как и полагается юристу: забранные назад черные волосы, темно-синий костюм. Она могла показаться симпатичной, но что-то в ее внешности выбивалось. «Должно быть, губы», решил я. Женщина словно выплюнула нечто очень противное.
Я пригласил Марин поучаствовать в нашей встрече, сказал Рамирес. Прошу, садитесь.
Но не успели мы сдвинуться с места, как вернулась секретарь с раскрасками. Девушка передала Шарлотте черно-белые листовки с заголовками «РОБЕРТ РАМИРЕС, АДВОКАТ».
Смотри, сказала ваша мать, взволнованно глянув в мою сторону. Кто бы мог подумать, что в адвокатской конторе по искам будут свои раскраски?
Рамирес заулыбался:
Интернет удивительное место.
Сиденья в конференц-зале оказались слишком узкими для «ортопедических штанов». После трех бесплодных попыток сесть с тобой я вновь взял тебя на руки и повернул лицом к адвокату.
Чем мы можем вам помочь, мистер ОКиф? спросил адвокат.
Сержант ОКиф, поправил я. Я работаю в Бэнктоне, штат Нью-Гэмпшир, в полицейском участке. Уже девятнадцать лет. Мы с семьей только что вернулись из «Дисней уорлд», по этой причине я пришел сегодня к вам. Со мной еще никогда так ужасно не обращались. Поездка в «Дисней уорлд» что тут может быть необычного, да? Однако нас с женой арестовали, детей у меня забрали и передали в органы опеки, младшая дочь оказалась в больнице одна, перепуганная до смерти Я перевел дыхание. Частная жизнь это фундаментальное право, которое было немыслимым образом нарушено для моей семьи.
Марин Гейтс прокашлялась:
Вижу, вы до сих пор расстроены, офицер ОКиф. Мы попытаемся помочь вам но нам нужно, чтобы вы немного замедлили темп и вспомнили, как все было. Почему вы поехали в «Дисней уорлд»?
И я рассказал ей. Рассказал про несовершенный остеогенез, про мороженое, про то, как ты упала. Про мужчин в черных костюмах, которые вывели нас из парка аттракционов и вызвали «скорую помощь», желая побыстрее избавиться от нас. Про женщину, которая увезла Амелию, про нескончаемые допросы в полицейском участке и то, как никто не верил мне. Про шутки от моих коллег в полицейском участке.
Мне нужны имена. Я хочу подать иск в суд, и побыстрее. Хочу засудить сотрудников «Дисней уорлд», больницу, полицейский участок. Хочу, чтобы ответственные за свои должности люди понесли наказание, хочу денежной компенсации за тот ад, через который мы прошли.
Когда я замолчал, лицо мое пылало. Я не мог взглянуть на твою мать, не хотел видеть выражения ее лица.
Рамирес кивнул:
Вы говорите о довольно дорогостоящем процессе, сержант ОКиф. Любой юрист, который за него возьмется, сперва должен проанализировать затраты и прибыль. Я могу сказать вам прямо сейчас, что, пусть вы и ждете денежной компенсации, вы ее не получите.
Но те чеки у вас в приемной
Остались после процессов, где имелись веские жалобы. Из вашего рассказа я могу сделать вывод, что сотрудники «Дисней уорлд», больницы и органов опеки просто выполняли свои обязанности. Врачи имеют законное право докладывать в полицию о подозрениях на жестокое обращение с детьми. Без справки от лечащего врача полиция имела все основания арестовать вас в штате Флорида. Органы опеки обязаны защитить в такой ситуации детей, особенно когда они слишком малы и не могут самостоятельно говорить о состоянии своего здоровья. Надеюсь, что, как страж правопорядка, вы отступите на шаг и посмотрите на произошедшее трезво. Тогда вы увидите, что как только Нью-Гэмпшир предоставил информацию о здоровье вашего ребенка, то детей сразу же вернули, вас с женой отпустили Конечно, вам пришлось непросто. Однако раздражение не повод для подобных исков.
Что насчет морального ущерба? вспылил я. Вы хоть понимаете, каково было мне? И моим детям?
Уверен, что ежедневные заботы о ребенке с подобными осложнениями куда тяжелее, сказал Рамирес; Шарлотта тут же перевела на него взгляд, и адвокат сочувственно улыбнулся ей. Я лишь хочу сказать, что это непросто. Он подался вперед, чуть нахмурившись. Но я не так много знаю о как это называется? Остео
Несовершенный остеогенез, тихо проговорила Шарлотта.
Сколько переломов было у Уиллоу?
Пятьдесят два, вмешалась в разговор ты. А вы знаете, что единственная кость, которую еще ни разу не ломали фигуристы на льду, это слуховая косточка?
Нет, я не знал, потрясенно ответил Рамирес. Вижу, ваша девочка особенная.
Я пожал плечами. Уиллоу, ты оставалась самой собой, чистой и простодушной. Другой такой не было. Я понял это в тот момент, когда взял тебя на руки, завернутую в пенистый материал, что уберег бы от травм: твой дух был крепче тела, и, несмотря на слова врачей, я всегда считал, что переломы случались именно поэтому. Какой скелет выдержит столь огромное сердце?
Марин Гейтс прокашлялась:
Как вы зачали Уиллоу?
Э-э-э подала голос Амелия, о которой я совершенно позабыл. Какой отстой!
Я покачал головой, предостерегающе глядя на нее.
Нам было непросто, сказала Шарлотта. Мы уже собирались прибегнуть к ЭКО, но тут я обнаружила, что беременна.
Еще отстойнее, вздохнула Амелия.
Амелия! Я передал тебя матери и притянул к себе твою сестру. Подожди нас за дверью, тихо проговорил я.
Когда мы вышли в приемную, секретарь посмотрела на нас, но ничего не сказала.
О чем вы будете дальше говорить? с вызовом спросила Амелия. О своем геморрое?
Хватит! прикрикнул я, стараясь не устраивать сцен перед секретарем. Мы скоро уйдем.
Возвращаясь по коридору, я услышал цоканье высоких каблуков: к Амелии подошла секретарь.
Хочешь чашечку какао? спросила девушка.
Когда я зашел в конференц-зал, то услышал голос Шарлотты:
но мне было тридцать восемь лет, сказала она. Знаете, что пишут в карте пациентки, когда ей тридцать восемь? «Старородящая». Я переживала, что у ребенка обнаружат синдром Дауна, о несовершенном остеогенезе я и не слышала.
Вам не делали амниоцентез?
Амнио не сразу показывает, будет ли у плода несовершенный остеогенез. Такое исследование проводят, когда случаи встречались в семье. Но заболевание Уиллоу не передалось по наследству, а стало спонтанной мутацией.
Значит, до рождения Уиллоу вы не знали, что у нее будет НО? спросил Рамирес.
Мы узнали на втором УЗИ Шарлотты, когда стали видны переломы, ответил я. На этом мы закончили? Если вы не хотите браться за дело, уверен, мы можем найти
Помнишь тот необычный показатель на первом УЗИ? повернулась ко мне Шарлотта.
Какой показатель? спросил Рамирес.
Специалист УЗИ сказала, что рисунок мозга предельно четкий.
А он не может быть слишком четким, сказал я.
Рамирес и его коллега обменялись взглядами.
И что сказал ваш врач?
Ничего, пожала плечами Шарлотта. Никто не упомянул несовершенный остеогенез, пока мы не сделали УЗИ на двадцать седьмой неделе и не увидели все переломы.
Рамирес повернулся к Марин Гейтс.
Проверь, можно ли диагностировать заболевание на ранних стадиях беременности, велел он, потом снова посмотрел на Шарлотту. Вы могли бы предоставить свои медицинские документы? Нам нужно понять, есть ли основание для возбуждения иска
Я думал, у нас нет веской жалобы.
Возможно, есть, офицер ОКиф. Роберт Рамирес посмотрел на тебя так, словно пытался запомнить черты твоего лица. Только совершенно другая.
Марин
Двенадцать лет назад я еще училась на последнем курсе колледжа, никуда особенно не спешила, но как-то раз мы с мамой сели за кухонный стол и обстоятельно обо всем побеседовали (подробнее позже).
Я не знаю, кем хочу стать.
По иронии я и на тот момент была неизвестно кем. Я с пяти лет знала, что меня удочерили корректный термин для того, кто понятия не имеет о своем происхождении.
А чем бы ты хотела заниматься? спросила мама, сделав глоток черного кофе.
Я же пила кофе с молоком и сахаром одно из многочисленных различий между нами, ведущих к немым вопросам: а моя настоящая мать тоже любила кофе с молоком и сахаром? Была ли она голубоглазой, как и я, с высокими скулами, тоже левшой?
Я люблю читать, сказала я и закатила глаза. Какая глупость!
А еще ты любишь спорить. (Я усмехнулась.) Читать и спорить. Милая, просияла вдруг мама, ты обязана стать юристом.
Спустя девять лет я оказалась в кабинете гинеколога из-за плохих результатов в цитологическом мазке. Пока я ждала врача, перед глазами промелькнула жизнь, которой у меня не было, дети, рождение которых я откладывала на потом, ведь я с головой ушла в юридическую учебу и карьеру; мужчины, свидания с которыми я отменяла, желая доделать адвокатский отчет; загородный дом, который я не купила, потому что работала целыми днями и не успевала насладиться просторной тиковой верандой и видом на горы.
Давайте посмотрим медицинскую историю вашей семьи, сказал врач.
Я ответила стандартной фразой:
Меня удочерили. Я не знаю медицинскую историю своей семьи.
С результатами анализов все обошлось случилась лабораторная ошибка, но именно в тот день я решила начать поиски биологических родителей.
Знаю, о чем вы подумали: неужели я не счастлива в приемной семье? Ответ: счастлива. Поэтому до тридцати одного года я не занималась поисками. Я всегда была счастлива и благодарна, что выросла в этой семье, другой я не желала. И мне совсем не хотелось огорчать родителей такими новостями.
Всю свою жизнь я знала, что мои приемные родители мечтали об удочерении, и понимала, что биологические отец и мать отказались от меня. Мама отделалась банальной фразой, что мои настоящие родители были молоды и не готовы заводить семью. Разумом я все понимала, но в глубине души затаила обиду. Наверное, я хотела выяснить, почему меня бросили. Переговорив с приемными родителями мама все время плакала, но обещала помочь, я неторопливо взялась за поиски, на которые не решалась шесть месяцев.
Что значит быть приемным ребенком? Это как прочитать книгу, первые главы которой вырваны. Вам нравится сюжет и персонажи, но все равно тянет прочесть первую строку. Вы несете книгу обратно в магазин со словами, что там отсутствует первая глава, а вам отвечают, что продать целый экземпляр не могут. А что, если вы прочтете первую главу и поймете, что книга вам уже не нравится, и вы оставите ужасный отзыв на «Амазоне»? А что, если заденете чувства автора? Не лучше ли довольствоваться тем, что есть, и просто наслаждаться историей?
Архивы о приемных детях хранились в закрытом доступе, куда не могла проникнуть даже я, знавшая, за какие ниточки можно тянуть законным путем. Я с титаническими усилиями совершала каждый шаг в своих поисках, неудачи встречались чаще успехов. За первые три месяца я отдала частному детективу более шестисот долларов за слова, что он ничего не нашел. Я могла сделать то же самое бесплатно.
Но вот беда, моя работа то и дело мешала поискам.
Как только мы проводили семейство ОКиф из офиса, я повернулась к начальнику.
При чем тут архивы?! возмутилась я. Подобный иск идет вразрез с моими принципами.
Не думаешь ли ты, протянул Боб, что есть вероятность получить самую большую компенсацию за врачебную халатность и неправомерное рождение в штате Нью-Гэмпшир?
Это неизвестно
Он пожал плечами:
Все зависит от медицинской истории.
Иск о врачебной халатности при ведении беременности и, соответственно, неправомерном рождении подразумевает, что мать, зная о серьезном дефекте ребенка во время беременности, имела возможность сделать аборт. Бремя ответственности за последующую инвалидность ребенка ложится на акушера-гинеколога. С точки зрения истца, это случай врачебной халатности. Защита рассматривает такое дело с точки зрения морали: кто имеет право решать, какая именно инвалидность мешает человеку прожить свою жизнь?
Многие штаты запретили иски о неправомерном рождении. Штат Нью-Гэмпшир в их число не входил. Было несколько успешных тяжб родителей, чьи дети появились на свет с врожденной спинномозговой грыжей или кистозным фиброзом, а в одном из случаев рассматривали дело мальчика с отставанием в развитии и прикованного к инвалидному креслу из-за генетической мутации: заболевание не выявили заранее и не заметили в утробе матери. В Нью-Гэмпшире родители несли ответственность за заботу о детях-инвалидах всю их жизнь не только до восемнадцати лет, что являлось веской причиной требовать компенсации. Конечно, история Уиллоу ОКиф, в ее громоздких «ортопедических штанах», была печальной, однако девочка улыбалась и отвечала на вопросы. Когда ее отец вышел из конференц-зала, Боб решил пообщаться с ней. Она показалась ему милым и умным ребенком, который мог четко выражать свои мысли, а значит, процесс мог выйти куда более сложным для вынесения вердикта присяжными.
Если акушер-гинеколог Шарлотты ОКиф не проявила достаточного внимания, сказал Боб, тогда врача стоит привлечь к ответу, чтобы подобного не повторилось.