Если бы существовала лишь одна форма войны, а именно нападение на противника, и не было бы обороны, или, иными словами, если бы наступление отличалось от обороны лишь преследованием позитивной цели, присущей первому и отсутствующей у второй, а сама борьба была бы всегда одной и той же, то в такой борьбе всякий успех одного был бы в то же время неудачей другого, и полярность действительно оказалась бы налицо.
Однако военные действия проявляются в двух формах наступлении и обороне, которые, как мы ниже покажем на фактических примерах, весьма различны по своей природе и не равны по силе. Поэтому полярность заключается в их отношении к решающему моменту, т. е. к бою, но отнюдь не в самом наступлении и обороне.
Если один полководец желает отсрочить решающий момент, то другой должен желать его ускорения, но лишь при условии, что он останется при избранной им форме ведения борьбы. Если интерес А заключается в том, чтобы напасть на противника не теперь, а через 4 недели, то интерес Б сведется к тому, чтобы быть атакованным не на 4 недели позже, а сейчас же. В этом заключается непосредственное противоположение; но отсюда вовсе не следует, что в интересах Б было бы теперь напасть на А; это представляет явление совершенно другого порядка.
17. Действие полярности часто уничтожается превосходством обороны над наступлением; этим и объясняются паузы в развитии военных действий
Раз оборона сильнее наступления (мы это докажем в дальнейшем), то возникает вопрос, настолько ли выгодна отсрочка решения для первой стороны, насколько выгодна оборона для второй? Где этого нет, там противоположности не уравновешиваются и, следовательно, течение военных действий будет обусловлено другими соображениями. Таким образом, как мы видим, побудительная сила, присущая полярности интересов, может затеряться в различии силы обороны и наступления и тем самым стать недейственной.
Итак, если тот, для кого настоящий момент благоприятен, настолько слаб, что не может отказаться от выгод обороны, то ему приходится мириться с ожиданием менее благоприятного для него будущего. Ему, быть может, все-таки выгоднее будет хотя бы и в этом неблагоприятном будущем вести оборонительный бой, чем переходить теперь в наступление или заключать невыгодный мир. А так как, по нашему убеждению, превосходство обороны (правильно понятой) чрезвычайно велико и гораздо больше, чем может казаться на первый взгляд, то это и может служить объяснением большинства пауз в развитии военных действий, отнюдь не противоречащих самой природе войны. Чем менее важны цели, преследуемые на войне, тем чаще и продолжительнее будут паузы вследствие различной силы обеих форм борьбы (нападения и обороны). Все это подтверждается опытом прошлого.
18. Вторая причина заключается в недостаточном проникновении в обстановку
Приостановку военных действий может вызвать также недостаточное уразумение создавшейся обстановки. Каждый полководец знает точно только собственное положение. Представление о положении противника он составляет, не имея вполне достоверных сведений. Полководец может ошибаться в своем суждении и вследствие этой ошибки полагать, что наступил момент для действий противника, в то время как в действительности следовало бы действовать ему самому. Такой недостаток разумения обстановки может, конечно, вызвать как несвоевременное действие, так и несвоевременное воздержание от него; сам по себе он не способствует ни задержке военных действий, ни их ускорению. Однако недостаточное проникновение в обстановку всегда должно рассматриваться как одна из естественных причин, отнюдь не противоречащих природе войны и могущих приостановить ход военных действий. Если принять во внимание, что мы всегда склонны и имеем больше оснований переоценивать силы противника, чем недооценивать их (такова человеческая природа), то приходится признать, что недостаточное проникновение в обстановку очень способствует задержке военных действий и является началом, умеряющим напряжение последних.
Возможность пауз, в свою очередь, вносит в развитие военных действий умеряющее начало, ибо паузы с течением времени уменьшают до известной степени интенсивность ведения войны, задерживают надвигающуюся опасность и увеличивают средства к восстановлению нарушенного равновесия. Чем напряженнее было положение, из которого возникла война, тем выше ее энергия и тем короче будут паузы, и, наоборот, паузы будут тем длиннее, чем слабее напряжение войны. Преследование более крупных целей повышает волю к победе, а последняя, как мы знаем, является крупным фактором, творящим силу.
19. Частые паузы в развитии военных действий еще более удаляют войну от абсолюта и еще более ставят ее в зависимость от учета возможностей
Чем медленнее протекают военные действия, чем чаще и длительнее остановки в них, тем легче бывает исправить ошибку, тем смелее становится действующая сторона в своих предположениях, тем меньше она приближается к черте крайности и строит все на учете возможностей (вероятностей). Для оценки же обстановки в условиях, определяемых самой природой конкретного случая, быстрый или медленный ход военных действий предоставляет большее или меньшее количество времени.
20. Таким образом, чтобы обратить войну в игру, нужен лишь элемент случайности, но в нем никогда недостатка нет
Отсюда мы видим, насколько объективная природа войны сводит ее к учету шансов; теперь недостает лишь одного элемента, чтобы обратить ее в игру, это случай.
Никакая другая человеческая деятельность не соприкасается со случаем так всесторонне и так часто, как война. Наряду со случаем в войне большую роль играет неведомое, риск, а вместе с ним и счастье.
21. Война обращается в игру не только по своей объективной, но и по субъективной природе
Если рассмотреть субъективную природу войны, т. е. те силы, с которыми приходится ее вести, то она еще резче представится нам в виде игры. Стихия, в которой протекает военная деятельность, это опасность; мужеству отводится самая важная роль.
Правда, мужество может уживаться с мудрым расчетом, но оба эти качества совершенно разного порядка и отражают различные духовные силы человека; напротив, отвага, вера в свое счастье, смелость, лихость не что иное, как проявление мужества, ищущего неведомого риска потому, что там его стихия.
Итак, с самого начала мы видим, что абсолютное, так называемое математическое, нигде в расчетах военного искусства не находит для себя твердой почвы. С первых же шагов в эти расчеты вторгается игра разнообразных возможностей, вероятность счастья и несчастья. Эти элементы проникают во все детали ведения войны и делают руководство военными действиями, по сравнению с другими видами человеческой деятельности, более остальных похожим на карточную игру.
22. В общем это часто находит отклик в духовной природе человека
Хотя наш рассудок постоянно стремится к ясности и определенности, но наш дух (Geist) часто привлекается неведомым. Дух человека почти никогда не идет вместе с рассудком по узкой тропе философского исследования и логических умозаключений; ведь, двигаясь по этому пути, он почти бессознательно достигает таких областей, где все ему родственное и близкое кажется оторванным, оставшимся далеко позади; поэтому дух человека и его воображение предпочитают пребывать в царстве случая и счастья. Взамен скудной необходимости он роскошествует там среди богатств возможного; вдохновляемое последними мужество окрыляется, и, таким образом, риск, дерзание и опасность становятся той стихией, в которую мужество устремляется подобно отважному пловцу, бросающемуся в бурный поток.
Должна ли теория покинуть его здесь и самодовольно идти вперед путем абсолютных заключений и правил? Если так, то она бесполезна для жизни. Теория обязана считаться с человеческой природой и отвести подобающее место мужеству, смелости и даже дерзости. Военное искусство имеет дело с живыми людьми и моральными силами; отсюда следует, что оно никогда не может достигнуть абсолютного и достоверного. Для риска всегда остается простор, и притом одинаково широкий как в самых великих, так и в самых малых делах. Риску противопоставляются храбрость и вера в свои силы. Насколько велики последние, настолько же велик может быть и риск простор, предоставленный неведомому. Таким образом, мужество и вера в свои силы являются для войны существенными началами; поэтому теория должна выдвигать лишь такие законы, в сфере которых эти необходимые и благороднейшие военные добродетели могут свободно проявляться во всех своих степенях и видоизменениях. И в риске есть своя мудрость и даже осторожность, только измеряются они особым масштабом.
23. Война тем не менее всегда остается серьезным средством для достижения серьезной политической цели. Ближайшее определение войны
Такова война, таков руководящий ею полководец и такова теория, которая ее регулирует. Но война не забава, она не простая игра на риск и удачу, не творчество свободного вдохновения; она серьезное средство для достижения серьезной цели. Все цвета радуги, которыми переливается счастье на войне, все волнения страстей, храбрость, фантазия и воодушевление, входящие в ее содержание, все это только специфические особенности войны как средства.
Война в человеческом обществе война целых народов, и притом народов цивилизованных, всегда вытекает из политического положения и вызывается лишь политическими мотивами. Она, таким образом, представляет собой политический акт. Если бы она была совершенным, ничем не стесняемым, абсолютным проявлением насилия, какой мы определили ее, исходя из отвлеченного понятия, то она с момента своего начала стала бы прямо на место вызвавшей ее политики как нечто от нее совершенно не зависимое. Война вытеснила бы политику и, следуя своим законам, подобно взорвавшейся мине, не подчинилась бы никакому управлению и никакому руководству, а находилась бы в зависимости лишь от приданной ей при подготовке организации. Так до сих пор и представляли это дело всякий раз, когда недостаток в согласованности между политикой и стратегией приводил к попыткам теоретического опознания. Однако дело обстоит иначе, и такое представление в самой основе своей совершенно ложно. Действительная война, как видно из сказанного, не является крайностью, разрешающей свое напряжение одним единственным разрядом. Она находится под действием сил, развивающихся не вполне одинаково и равномерно; порою прилив этих сил оказывается достаточным для того, чтобы преодолеть сопротивление, оказываемое им инерцией и трением, порою же они слишком слабы, чтобы проявить какое-либо действие. Война представляет до известной степени пульсацию насилия, более или менее бурную, а следовательно, более или менее быстро разрешающую напряжение и истощающую силы. Иначе говоря, война более или менее быстро приходит к финишу, но течение ее, во всяком случае, бывает достаточно продолжительным для того, чтобы дать ему то или другое направление, т. е. сохранить подчинение ее руководящей разумной воле.
Если принять во внимание, что исходной данной для войны является известная политическая цель, то естественно, что мотивы, породившие войну, остаются первым и высшим соображением, с которым должно считаться руководство войной. Но из этого не следует, что политическая цель становится деспотическим законодателем; ей приходится считаться с природой средства, которым она пользуется, и в соответствии с этим самой часто подвергаться коренному изменению; тем не менее политическая цель является тем, что прежде всего надо принимать в соображение. Таким образом, политика будет проходить красной нитью через всю войну и оказывать на нее постоянное влияние, разумеется, поскольку это допустит природа сил, вызванных к жизни войной.
24. Война есть просто продолжение политики другими средствами
Итак, мы видим, что война есть не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, осуществление их другими средствами. То, что еще остается в ней своеобразного, относится лишь к своеобразию ее средств. Военное искусство в целом и полководец в каждом отдельном случае вправе требовать, чтобы направление и намерения политики не вступали бы в противоречие с военными методами. Это требование отнюдь не является незначительным; но сколь бы сильно полководец в отдельных случаях ни воздействовал на политические намерения, это воздействие следует рассматривать только как видоизменение их, ибо политическое намерение является целью, война же только средство, а никогда нельзя мыслить средство без цели.
25. Виды войны
Чем грандиознее и сильнее мотивы войны, тем больше они охватывают все бытие народов; чем сильнее натянутость отношений, предшествовавших войне, тем больше война приблизится к своей абстрактной форме, тем больше вопрос сведется к тому, чтобы сокрушить врага, тем более военная и политическая цели совпадут, тем больше война представится чисто военной, менее политической. Чем слабее мотивы войны и напряжение, тем меньше естественное направление военного элемента (насилия) будет совпадать с линией, которая диктуется политикой, и, следовательно, тем значительнее война будет отклоняться от своего естественного направления. Чем сильнее политическая цель расходится с целью идеальной войны, тем больше кажется, что война становится политической.
Но мы должны здесь, во избежание неправильных представлений у читателя, заметить, что под этой естественной тенденцией войны мы подразумеваем только философскую, собственно логическую тенденцию, а не тенденцию действительных сил, находящихся в столкновении; не следует подразумевать под этим, например, все духовные силы и страсти сражающихся. Правда, последние в некоторых случаях могут находиться в состоянии такого возбуждения, что их трудно сдерживать в пределах, намечаемых политикой; однако большей частью такого противоречия не возникает, ибо при существовании столь сильных импульсов возник бы и соответствующий грандиозный политический план. В тех же случаях, когда план нацеливается на малое, обычно и подъем духовных сил в массах оказывается ничтожным, и эту массу скорее приходится подталкивать, чем сдерживать.
26. Все виды войны могут рассматриваться как политические действия
Итак, возвращаясь к главному, если верно, что при одном виде войны политика как будто совершенно исчезает, в то время как при другом выступает весьма определенно, то все же можно утверждать, что первый вид войны является в такой же мере политическим, как и другой. Ведь если на политику смотреть как на разум олицетворенного государства, то в сочетания, охватываемые его расчетом, могут входить и такие сочетания, при которых характер создавшихся отношений вызывает войну первого вида.
Второй вид войны можно было бы считать более охватываемым политикой только в том случае, если под политикой условно разуметь не всестороннее проникновение, а осторожное, лукавое, да пожалуй, и нечестное мудрствование, избегающее открытого употребления силы.