Но одна мина привлекла наше повышенное внимание. С первого взгляда было ясно, что это именно та тварь, данные о которой мы получили с «Катрана», и размерчик у нее был такой, что барракуда его дери. Двести тонн, за милую душу. Она была покрупнее кита, и похожа была на кита, если бы его за хвост привязали к якорному жгуту. Я видывал похожих тварей в Атлантике, но все же они поменьше были, минимум на треть.
Столь здоровенная мина никак не могла входить в боевое охранение молодой платформы. Ей чтобы вырасти до таких размеров, нужно полгода, не меньше, а платформе было месяца два, максимум три. Так что это скорее платформа зачем-то прибилась к крупному зрелому биотеху и решила закончить рост поближе к нему.
То, что мы такую крупную мину прозевали во время патрулирования, меня не удивляло. Столь мощные биотехи вырастали в глубоких расщелинах дна, питаясь планктоном, а иногда и чем пожирнее. Крупнотоннажные мины большую часть жизни прятались, не разменивались по пустякам, а взрывались только при полной уверенности, что поразят достойную цель. Достойной же целью для подобной громадины мог стать, к примеру, караван из нескольких судов, или звено батипланов. Но точно не одиночная цель.
Наличие сверхтяжелой мины объясняло и размер внушительного боевого охранения у молодой платформы. Дело в том, что крупные мины частенько обзаводились собственным боевым охранением, а платформа к нему просто примазалась в силу своего заводского статуса. У биотехов была строгая иерархия, с ней никто из них не мог поспорить, эти инстинкты в них закладывались на генетическом уровне при производстве икры и личинок.
«Это ловушка», передал я Баку.
«На кого?»
«На охотников. Мы эту мину случайно засекли. Я думаю, она изредка поднимается из глубокой расщелины, чтобы подышать в более богатой кислородом воде. Потом прячется снова и ждет. А платформа чисто для приманки».
«Похоже на то, согласился Бак. Мина уйдет в расщелину, платформа пальнет ракетами по Тапрабани, или ее просто случайно найдут, вышлют батипланы, те зайдут на цель, не видя спрятавшуюся мину на радаре, а она жахнет, и всем конец».
«Они изучили тактику охотников, добавил я. Но не тактику донников. Мина ждет звено батипланов, а не двух боевых пловцов».
«Но если она жахнет, нам тоже конец, прикинул Бак. Дистанция километра два, а там двести тонн нитрожира. Под водой при такой силе ударной волны нас в блин расплющит».
«Может даже базу с якорей сорвать», согласился я.
«Ну, и что делать?» спросил Бак.
«Пока представления не имею. Из ракетной установки или из карабина с нашей дистанции ее не взять. Торпеды и служебные кальмары перехватят любой снаряд на траектории, поймут, где мы, и накроют нас медным тазом».
«Даже если не перехватят, а мы в нее попадем, она детонирует, и наделает столько шороху, что мы еще в адском котле по инерции будем неделю кувыркаться».
Мы задумались. Привычные нам решения, зарекомендовавшие себя за несколько лет, тут не годились.
Глава 2. «Игра воображения»
Конечно, все наши переговоры в гиперволновом диапазоне читались и на мониторах батиплана, поэтому моментально на связь вышла Рипли и принялась обзывать нас идиотами. Ей легче было, она могла орать в микрофон, и мы слышали ее голос, транслируемый биомембранами шлемов, поэтому поначалу она нас подавила своим красноречием. Пришлось дождаться, когда у нее кончится набор ругательств.
«На самом деле думать особо не о чем, передал я ей. Флотилию вызывать глупо, именно ее биотехи ждут, именно для нее подготовили сверхтяжелую мину. Ну, предупредим мы командора флотилии о мине, что это изменит? Все равно через боевое охранение одними лишь бомбами не пробиться, мы еще в Черном море насмотрелись, как обслуживающие биотехи платформ легко и непринужденно перехватывали любые снаряды. Значит, надо вводить в зону несколько батипланов, пробиваться к цели, тратя уйму боеприпасов. Но ввести батипланы в зону невозможно, так как их неминуемо уничтожит мина огромного радиуса действия».
Рипли крыть было нечем и ей пришлось заткнуться. Получалось, что либо наступил день триумфа донной охоты, когда новыми методами будет достигнута победа, недостижимая другими путями, либо мы тут все сдохнем. Отступление тоже ничего не решит, в этом случае платформа дозреет, нанесет удар по «Тапрабани», ее все равно попытаются уничтожить. В этом случае тоже погибнет несоизмеримо больше людей, чем мы двое. Так что нечего тут особо решать. Как говорят, назвался груздем, полезай в кузов.
Я поделился этими соображениями в эфире, и Бак согласился по всем пунктам.
«Попробуем, передал он мне. Подкрадемся незаметно».
Точно не надо доложить в адмиралтейство? уточнила Рипли.
Пришлось ей напомнить, что она, по сути, салага, и старшим товарищам лучше знать, что делать в боевой обстановке. Ну, я не стал грубить, а просто проигнорировал ее фразу и передал:
«Рельеф дна тут плохой. Гладкий базальт».
«В базальте всегда есть трещины, по ним и пройдем», ответил Бак.
Это легче было сказать, чем сделать, поскольку в кромешной тьме не то что трещины в базальте, а палец у самого носа не разглядеть. Пришлось мне перенастраивать акустическую станцию, чтобы по тому же принципу, пользуясь сонарами биотехов, создать объемную картину дна. Времени на это ушло больше, но результат нас порадовал несколько пересекающихся трещин, действительно, могли привести нас так близко к мине, что можно было попробовать вскрыть ее боевую полость из тяжелого гарпунного карабина. Без риска детонации. Более того, рельеф в самой зоне боевого охранения был не таким гладким и унылым, как ближе к базе из дна торчали скальные выступы и грудами лежали крупные валуны. Я вспомнил нашу Гору Циклопов, где между валунами можно было даже пролезть, правда, без скафандра. Тут было нечто вроде того, только поменьше масштабом.
Я отметил путь маркерами, чтобы можно было двигаться вообще без ориентиров, только по меткам визора, мы оставили крупногабаритное снаряжение на дне, взяли только оружие и боеприпасы, после чего соскользнули в ближайшую трещину.
К сожалению, дно у нее было где-то очень уж глубоко, даже искать его бессмысленно, так что мы придали скафандрам нулевую плавучесть и, осторожно подгребая руками, двинулись вперед на пару метров ниже уровня дна. Включать водометы было совершенно недопустимо, нас по их звуку сразу бы засекли и торпедировали чем-то вроде «Барракуд», специально предназначенных для уничтожения боевых пловцов. А так, медленно но верно.
Правда, выходило уж очень медленно. Мы еле двигались от маркера до маркера, потом Бак додумался отталкиваться руками от стенок трещины, и дело пошло намного быстрее. Затем до меня дошло, что не обязательно использовать водометы в пульсирующем режиме, создавая характерный шум под водой, а можно заставить скафандр медленно набирать воду в мантию, затем не очень быстро и не очень часто ее выпускать, добавляя тягу между толчками от стенок. Это позволило нам разогнаться до вполне вменяемой скорости, и вскоре мы по радарным меткам поняли, что находимся внутри боевого охранения.
Нас, как водится, не замечали. Алгоритмы торпед хорошо работали при лобовых атаках, когда противника надо было заваливать числом и мощностью боевых зарядов. Твари висели в воде, сканировали пространство ультразвуком, на случай приближения понятной им цели, но нас за кромкой трещины им было не обнаружить. Для этого в трещину надо нырнуть, а с какого перепугу им это делать?
Затем мы свернули на пересечении трещин, и направились почти прямиком к тому месту, где радар показывал метку сверхтяжелой мины. Сказать, что мне было как-то особенно страшно нет. Бывало намного страшнее, особенно в самом начале охоты, еще в Черном море. Тут ведь если мина взорвется, точно не успеешь ничего почувствовать. Как Бак выразился, ударная волна такой силы, что еще неделю будешь в адском котле кувыркаться по инерции. К тому же эмоции в глубине не помогают, только мешают.
Постепенно начало светлеть. Так всегда бывает возле платформ, они, оказалось, кромешную тьму тоже не любят, поэтому порождают крошечные искусственные светящиеся микроорганизмы, которые их окутывают довольно большим облаком. Я это явление когда впервые увидел, сильно удивился, посчитал единичным случаем у одной отдельно взятой платформы, но потом оказалось, что даже «Барбары», ползая по дну, таскают за собой эту живую иллюминацию.
Видно было хорошо, особенно с учетом, что ледяная вода у дна была почти так же прозрачна, как воздух. Мы с Баком очень осторожно высунули головы из трещины и разглядели мину. Это, конечно, сколько ни описывай, все равно хрен представишь. Ну, так-то просто, типа, огромный, размером больше синего кита, кожаный мешок был словно привязан за горловину к якорному жгуту. Еще это было похоже по форме на древний стратостат, на которых начинали покорение космоса еще до создания мощных орбитальных ракет. Только те были серебристыми, а этот грязно-бурый, с желтыми бородавчатыми пятнами на боках, в тех местах, где располагались многометровые жаберные щели. Конечно, такую махину кислородом обеспечить, да еще в бедных водах это надо не мало стараний приложить. Видно было, как светящиеся облака микроорганизмов вместе с водой прокачиваются через жабры мины.
Уж насколько я всякого повидал, и то впал в нечто вроде гипнотического ступора. Ну, ушел сам в себя, в такое место, откуда нельзя управлять телом, дергая за ниточки нервов, и лишь пялился на происходящее вокруг через проемы глаз.
«Долговязый, хватит медитировать, передал мне Бак. Может пора пострелять?»
У него воображение было менее развито, чем у меня, что много раз его выручало. Я же всегда знал, что воображение в нашем деле порок, с ним надо бороться, а сейчас мне стало особенно стыдно, что завис в боевой ситуации. Но в следующий миг именно воображение поставило передо мной вопрос, на который ответа у меня не было. Я вдруг живо представил, что Бак точным выстрелом поражает мину в самый уязвимый нервный центр над жгутиковым колодцем. Гарпун на огромной скорости вскрывает боевую полость, нирожир выливается, детонация не происходит Победа? Ну, типа. Но что дальше? Мы уничтожим мину, но не платформу. Она продолжить командовать боевым охранением, и никакого хаоса огнем батиплана внести не получится.
Я передал свои соображения Баку, и тот сам завис на полминуты, не меньше.
«Не подумал об этом, признался он после затянувшейся паузы. Обычно же донники уничтожали сразу платформу».
«Вот именно», ответил я.
Если грохните мину, мы вас мигом подхватим, раздался под шлемом голос Рипли.
«Мигом это как?». Я решил остудить ее пыл.
Она не ответила, поняла, что сморозила глупость.
С безопасной дистанции батиплан доберется до огневой позиции хорошо, если за пару минут. От нас твари за это время один фарш оставят. Попытка же нас прикрыть огнем бортовой батареи издалека, будет воспринята платформой, как атака на нее. Тогда торпеды и «кальмары» внешнего круга перехватят все выпущенные снаряды, а «Барракуды» внутреннего круга разделаются с нами.
«Есть только один выход, прикинул я. Надо одновременно убить мину и платформу. Тогда боевое охранение превратится просто в стаю торпед, кальмары вообще останутся не у дел, Викинг сможет начать стрелять издалека, большинство торпед бросятся на перехват батиплана, а от остальных мы сами отстреляемся».
Я понимал, почему никто не отвечает. Все думали, и думали одинаково, что это трудно, что это рискованно. Но какой смысл говорить об этом, если другого выхода нет?
«Бак, займись миной, у тебя опыта больше, передал я в эфир, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Мне больше везет с платформами. Главное, стрелять одновременно».
Чтобы занять позицию для эффективной стрельбы по платформе, мне понадобилось еще несколько минут продвигаться по трещине одному. Хорошо хоть не во тьме, я этому был очень рад. Но стрельба не то же самое, что выстрел. Мы с Баком находились в очень разном положении. От него требовался один предельно точный выстрел, и тут любая ошибка грозила взрывом мины. Я же точно знал, что даже молодую платформу одним выстрелом не уничтожить, и что пока платформа жива, каждая тварь между мной и целью будет кидаться на перехват выпущенных из карабина гарпунов. Мне придется выпустить изрядную часть боезапаса, чтобы убить платформу, занимавшую высшую ступень в иерархии биотехов. Причем, сделать это надо в считанные секунды. Чем дольше платформа продержится во главе боевого охранения после выстрела Бака, тем меньше у нас шансов на выживание.
Тут меня осенило. Резко, как вспышка молнии. Мое воображение, подобно машине времени, вернуло меня на много лет назад, когда мы только прибыли на Тринидад, и мне, за неимением других средств, пришлось взять под контроль донную платформу на шельфе. Я подкрался к ней скрытым порядком, вскрыл пульт управления и переключил профиль взаимодействия с боевым охранением. После этого все твари, принадлежащие платформе, стали принадлежать мне, и она сама тоже. Это была моя личная армия в глубине.
С тех пор многое изменилось, и сам я изменился очень сильно, но все же сейчас мне ничего в теории не мешало повторить этот трюк. Он бы решил все. Если Бак убьет мину, а я возьму под контроль платформу, все будет кончено самым победоносным образом. Рипли останется пройти на батиплане между тварями, которые не тронут ее, забрать нас на борт, и вернуться на базу. А платформа до конца своих дней будет пребывать в режиме ожидания без всякого вреда для рода человеческого.
Перспектива заманчивая, сказать нечего, но чтобы претворить такой план в жизнь, мне придется не просто подобраться к твари на расстояние выстрела, а приблизиться к ней вплотную, затем вскрыть программатор и ввести новые данные. При этом торпеды боевого охранения неизбежно меня засекут, подадут сигнал тревоги, и тогда Баку придется не сладко.
Подумав и взвесив все шансы, я передал в эфир:
«Бак, я стрелять не буду. Если платформа останется живой, то рядом с ней для нас будет самое безопасное место. Убивай мину, потом сразу пробивайся вплотную к платформе. Там разберемся».
«Принял. ответил Бак. Будь готов, я на позиции».
Я дождался выстрела, и тут же помчался к платформе, уже не заботясь о маскировке. Мышцы водометов, казалось, затрещали от напряжения. Уже через пару секунд стало ясно, что Бак справился, попал, иначе бы мина рванула.
«Вскрыл полость, сообщил Бак. Встречай боевого товарища».
Вы сумасшедшие оба, услышал я на гиперволне голос Рипли.
Мое положение облегчалось тем, что в непосредственной близости от платформы торпед очень мало. Они там не занимают позиции, так как все равно не могут взрываться. В результате, чтобы меня перехватить, торпедам внутреннего круга пришлось играть со мной в догонялки, а это не так-то просто, с учетом мышечной мощи сверхглубинного аппарата линейки СГАК. Он ведь создан по тем же биотехнологиям, что и сами торпеды, а потому ничем не уступал им в скорости, а на форсажном режиме даже превосходил.
Но все же и в непосредственной близости от платформы торпеды тоже имелись. Они не могли взорваться без риска ранить платформу, но их функция была совершенно иной. На них возлагалось поражение вражеских боевых пловцов, если они попробуют несанкционированно завладеть доступом к программатору.
Мне с такими тварями уже приходилось драться, когда я оказался лицом к лицу с движущейся платформой класса «Барбара». Это были небольшие, юркие «МТБО-10», слишком слабые, чтобы топить корабли, но прекрасно приспособленные для уничтожения боевых пловцов. Для этого им и взрываться не надо, для этого у них имелся набор режущих пластин, не тупее моего глубинного кинжала, и опасная зубастая пасть. К тому же, как правило, к ним приписывались «Барракуды», оснащенные ультразвуковой пушкой на морде, а это вообще не фонтан.