Унельм. Поезд
Восьмой месяц 723 г. от начала Стужи
Ближе к станции, под козырьком, отяжелевшим от наледи и снега, стояли, прижавшись друг к другу, как цыплёнок с курицей, Миссе с матерью.
Укутана и разукрашена Миссе была, как весеннее чучело. Кажется, они с матерью нацепили на неё всю одежду и украшения, что у неё были, и при каждом движении многочисленные бусы и браслеты звякали так, что слышно было ещё на подходе к станции.
Волосы Миссе были, как всегда, заплетены во множество косичек, сплетавшихся в корзинку, но в этот раз корзинка была шаткой, кренилась на один бок, а выбившиеся прядки тут и там торчали из-под шапки, как перья у птицы, которую начали ощипывать.
Увидев Унельма, она слабо улыбнулась. Её губы шевельнулись, но из них не донеслось ни звука.
Зато Хальсон помахала и улыбнулась ему, будто они встретились на площади или в лесу.
Привет. Здравствуйте.
Наконец Брум собрался хоть немного словно толпящиеся вокруг Сорты дети придали ему сил.
Не переживай, Сорта, заговорила мать Унельма, и голос её был почти спокоен. Ты знаешь, как мы любим девочек. Мы с Брумом будем помогать в твоё отсутствие, ведь твоей маме Тяжело бывает со всем управиться. Она повернулась к сбившимся в кучку сёстрам Хальсон. Слышите? Приходите в любое время, когда пожелаете.
Мы будем рады, прошептал отец, и голос его напоминал шелест сухих листьев.
Сорта что-то ответила, а потом мать присела на корточки рядом с Иле. Маленькая мать Миссе бочком подбиралась к ним, крепче сжимая руку дочери и волоча её за собой. Её взгляд в отчаянии метался от Сорты к Унельму, и тот понял: она только теперь осознала, что скоро руку дочери придётся отпустить, и, кроме них двоих, рядом с ней не будет знакомого лица.
Седки оттащил Сорту немного в сторону, что-то бормоча, мать Ульма продолжала что-то говорить ей, мать Миссе заговорила с отцом, девочки галдели, и на мгновение Унельму показалось, что он снова стал ребёнком, и родители привели его в школу в первый раз, и вот-вот тяжёлые деревянные ворота за спиной закроются, и он окажется в новом, неизведанном мире, где каждый сам за себя, а найденные в первый день друзья всегда ошибка.
Ледяные рельсы сверкали в лучах вышедшего на небо солнца, Ока Мира. Небо было прозрачным, каким-то белёсым и почти сливалось по цвету с перламутровым сиянием Стужи. Голые деревья за станцией казались прочерченными по светлому фону грубыми угольными линиями.
Поезд пока не подогнали, и препараторов тоже не было видно. Станция находилась на возвышении на небольшом удалении от города чтобы действие городских препаратов не вредило движению и отсюда было видно почти весь Ильмор ряды одинаковых крыш, расчерченные квадраты дворов, здание магистрата, храм. Можно было разглядеть даже памятник Химмельну. Отсюда он казался крошечным.
Унельм смотрел на город, в котором родился и провёл всю жизнь. Он пытался почувствовать радость от того, что отправляется в путешествие не о путешествиях ли он мечтал?
Вот только в мечтах парили шпили Вуан-Фо, звенели водопады Авденалии, дурманяще пахли яркие цветы на террасах дворцов Рамаша. В них никогда не было Кьертании хотя он её толком не видел, не бывал нигде, кроме Ильмора и Тюра, куда его однажды в детстве взял с собой отец.
Никто, кроме родных, не должен был провожать их, это было не принято.
Поезд и препараторы появились одновременно.
Препараторы шли со стороны Ильмора ястреб Стром, Дант, двое механикеров, чьи имена Ульм не запомнил, кропарь в сером камзоле, охотники Кропарь дружески беседовал с одним из безымянных охотников, другой что-то горячо доказывал Данту. Ульм заметил, что его правая рука, которой он активно жестикулировал в разговоре, искривлена как-то неестественно, и отвёл взгляд.
Эрик Стром шёл чуть в отдалении, не участвуя в разговорах. Его взгляд равнодушно скользнул по Унельму, а потом цепко впился в Миссе и Сорту. Он переводил взгляд с одной на другую, как будто покупатель на невольничьем рынке, неторопливо решающий, которую купить.
С другой стороны раздался громкий рёв поезда, исторгнутый глоткой бьерана, закреплённой у лобового стекла Унельм вздрогнул от неожиданности.
Конечно, он не раз видел поезда до того, но этот показался особенным зловещим, живым, замышляющим утянуть Унельма в Стужу, прямиком в мрачные владения Ледяного короля из страшных сказок.
В другое время Унельм залюбовался бы им. Собранный стараниями препараторов, он был завораживающе, мрачно красив.
Огромные глаза валов освещали поезду путь через тьму и вьюгу. Их поверхность дрожала, как у мыльного пузыря, и не верилось, что они выдержат путь через Стужу. Глаза были встроены в «морду» поезда, прямо под лобовым стеклом и гудком-глоткой бьерана. Десятки цепких лап ревок плавно скользили по ледяным рельсам в беспрестанном движении. Бока поезда, сплетённые из мышц и жил, мерно опускались и поднимались, как от дыхания. Редкие окошки были сделаны из желудочных пузырей Унельм не знал, чьих. Их рамы топорщились когтями и зубами и тут, и там моргали, следя за дорогой, зелёные хаарьи глаза.
По жилам поезда бежал дравт, качая двигатель сердце вала. Любой мало-мальски сложный механизм не пришёл бы в движение без его живительных токов в сосудах. Только сердце вала, подгоняемое ими, было достаточно большим, чтобы двигать поезд с необходимой скоростью.
Все части, из которых его составили, были живыми и неживыми одновременно. Это завораживало, и Унельм впервые всерьёз подумал о том, что отныне станет одним из тех, кто строит такие поезда.
Все в сборе? спросил Дант, потирая руки.
Абсолютно лишне и так было ясно, что все пришли. Унельм пристальнее всмотрелся в земляка, но не увидел у него ни искривлённых, ни искусственных конечностей вообще ничего, кроме глаза орма, да и тот смотрелся вполне естественно, нестрашно не как у Строма. Шрамы, лёгкая хромота не так плохо, девчонкам такое даже нравится.
Ульма это приободрило. Механикеры должны выглядеть и того лучше. А он станет одним из них.
Ястреб молчал смотрел спокойно и немного печально. Поочередно кивнул девушкам, родителям, ему самому.
У вас ещё несколько минут. Тон его был деловитым, сухим, совсем не похожим на тот, которым он говорил вчера во время речи или когда успокаивал родителей. Прощайтесь. Провожающим в поезд нельзя.
Нельзя не потому, что поезд сколько-то для них опасен, подумал Ульм. Стараниями механикеров плоть, из которой он сделан, абсолютно безопасна для пассажиров. Препараторам не нужны сцены и слёзы. Им хватило всего этого вчера теперь они просто хотят закончить дело и вернуться в столицу.
Хорошо, что Хельна не пришла со вчерашнего Шествия он так её и не увидел. Не велика потеря и всё же Ульм был уязвлён. Оставалось надеяться, что не пришла она из-за того, что выплакала в подушку свои прекрасные пустые глаза, а не из-за того, что уже успела переключиться на кого-то другого может, не такого весёлого или красивого, как Унельм Гарт, зато не уезжающего за тридевять земель.
Унельм бросил взгляд на Сорту и Миссе. Хальсон чуточку побледнела, но в остальном ничем не выдавала волнения. Не глядя ни на кого, она присела на корточки, чтобы ещё раз крепко обнять и расцеловать ревущих девчонок. Седки переминался с ноги на ногу, явно жалея, что вообще пришёл. Прощания не были его сильной стороной. Ульм ни разу не видел его на похоронах в таких случаях он всегда появлялся уже тогда, когда все принимались за еду и питьё.
Миссе содрогалась от плача, как и её мать. Казалось, никто не сможет разорвать их объятий.
Господин Стром! вдруг простонала мать Миссе, повисая на дочери. Она ведь совсем дитя! Может, можно мне с ней поехать? Как-нибудь, а? Прошу вас, ведь у вас тоже есть мать
Миссе побледнела и только повторяла:
Мама, не надо. Мама, не надо
Унельм отвернулся. За его спиной Эрик Стром что-то говорил матери Миссе твёрдо и спокойно, как будто утихомиривая испуганное животное. Плач начал утихать.
А потом всё пошло очень быстро. Поезд гудел, и что-то громко кричала Ада, бегущая к поезду, и снова плакала мать Миссе, но теперь тихо, безнадёжно.
Дверцы из железа и дерева открылись, впуская их, и нутро поезда дохнуло теплом, теплом почти инстинктивно Унельм подался вперёд, как сделал бы любой житель окраины, а потом дверцы за ним захлопнулись с мягким звуком как оленьи губы.
Поезд развернулся, создавая изгиб новых ледяных опор. На повороте Ульм в последний раз увидел родителей, сестрёнок Хальсон, крошечную мать Миссе, крыши Ильмора вдали а потом поезд набрал скорость и помчался быстро, так быстро, что всё за маленьким блестящим окном слилось в одну чёрно-белую муть. Он смотрел в неё, не видя.
Что-то тёплое ткнулось ему в бок. Это была Миссе она всё ещё плакала. В обычных обстоятельствах Ульм попытался бы утешить симпатичную девчонку одним из своих фокусов, но сейчас это бы вряд ли помогло. Он машинально погладил её по плечу и поискал взглядом Сорту. Та стояла у самых дверей, прислонившись лбом к мягкой обивке вагона. В окно она не смотрела.
А потом не стало и окна створки плоти на нём схлопнулись; вскоре они должны были въехать в Стужу.
Миссе. Поезд
Восьмой месяц 723 г. от начала Стужи
Миссе Луми плакала и сама не знала, почему именно плачет. Тому было слишком много причин. Разлука с мамой никогда прежде они не разлучались дольше, чем на день с Ильмором, который Миссе никогда не покидала, с её комнаткой, набитой ящиками бусин, перьев и разноцветных ниток Со всем, из чего до вчерашнего дня состояла её жизнь.
В глубине души, что бы там ни говорила мама, Миссе всегда считала себя неудачницей в школе её вечно ловили на списывании там, где другим сходило с рук, она постоянно попадалась на глаза ребятам, с которыми мечтала дружить, в самом дурацком виде. Даже нитка на вышивке Миссе часто рвалась в самый неподходящий момент, а у мамы такого почти никогда не случалось.
И вот апогей неудач. Окончательное подтверждение всех опасений. Ступая под Арки, Миссе боялась только одного: больно ушибиться при падении после того, как закружится голова и кровь пойдёт носом. И вот: мало того, что Арки выявили в ней способности препаратора как сказал бы учитель Туре, статистически невероятное событие они оказались ещё и неприлично, ужасающе, жутко сильными.
Миссе прекрасно знала, что те, кто способен пройти все четыре Арки без труда, встречаются не так часто, а значит нечего и рассчитывать на то, что ей позволят стать механикером или кропарём. Первое она представляла себе смутно, второе точно было кроваво и страшно, но она бы и на это согласилась, лишь бы не ходить в Стужу.
Впервые в жизни Миссе чувствовала такую сильную зависть к Ульму, которого посредственное усвоение защитило от самого ужасного, и нечего было хмуриться и мрачнеть. На его месте она бы радовалась, да, радовалась.
А её ничто не спасёт от участи ястреба или охотницы непонятно даже, что хуже, слишком мало она знала про то, как на самом деле проходит служба что тех, что других. В ней нет самообладания Сорты, которая явно не рисовалась, успокаивая сестрёнок, не проронив и слезинки. Она не сумеет быть такой смелой, твёрдой, решительной даже безбашенной, а всеми этими качествами явно должен в полной мере обладать препаратор, обречённый охотиться в Стуже.
Миссе вспомнила, как мама сказала ей после того, как смочила её затылок кровью собственной, потому что у неё не было отца чтобы она была хорошей девочкой, слушалась старших и старалась учиться хорошо. Но всё это не поможет обе они хорошо понимали, что не поможет, и всё равно Миссе постаралась улыбнуться и пообещала маме, что в Химмельборге будет стараться изо всех сил.
И она собиралась сдержать обещание но только когда они приедут в Химмельборг. Здесь, в поезде, мчащемся через Стужу, минуя снитиров, наверно, изумлённо глядевших им вслед, и сияющие огнями кьертанские поселения, Миссе Луми была уже не в Ильморе, но ещё и не в столице. Как будто немного нигде а значит, пока не обязана держать обещание
В том, чтобы плакать, нет ничего стыдного, вдруг сказал ястреб, до сих пор шедший рядом с ней сквозь вагоны молча. Но лучше не плачь при других, когда окажешься в столице. И не бойся так, ладно? Мы сделаем всё, чтобы тебе помочь. Ты одна из нас.
Кажется, не одну её это не слишком подбодрило Унельм хмурился и всё время смотрел в пол, нервно постукивая себя по колену.
Зато Сорта успела не только снять шапку и шубу, но и привести в порядок волосы. Косы у неё лежали, обвившись вокруг головы, волосок к волоску, и вид был совершенно непроницаемый. В нём не было ни страха, ни вызова, ни попытки угодить. Миссе хотела бы уметь смотреть так же, но слёзы бежали и бежали по щекам, да к тому же она начала ещё и самым жалким образом шмыгать носом. Ей было стыдно, потому что после слов ястреба ей хотелось показать ему, что она может держать себя в руках, но ничего не выходило.
Искоса она наблюдала за ним. Его глаза, чёрный и жёлтый, затуманились, как будто он видел слой Души прямо сейчас. Воспользовавшись тем, что он не смотрит на них, Миссе снова разглядывала его лицо путаницу белых и чёрных шрамов, ухо, верхнюю часть которого как будто срезало острым ножом, темноту, расползавшуюся по лицу от глаза орма.
Она представила, что когда-то и её лицо будет выглядеть так, если не хуже, и ей снова захотелось плакать.
Недавнее оживление как будто резко покинуло Строма, и Миссе вдруг заметила, что под его разноцветными глазами пролегли тёмные глубокие тени.
Вам пора. Отдохните хорошо. Завтра у вас непростой день.
Он ушёл в другой вагон так стремительно, что пола плаща подняла лёгкий ветерок.
Некоторое время они трое постояли у закрытой створки. Миссе не знала, о чём говорить с Унельмом или Сортой, но ей очень не хотелось уходить в свой отсек, оставаться одной. Она знала, что не сможет уснуть и снова будет плакать, может быть, до утра.
Но что если Унельм и Сорта чувствовали то же самое? Он казался хмурым, а она спокойной, но вдруг и то, и другое было только маской? Возможно, они-то понимали, что учиться самообладанию стоит уже сейчас Не дожидаясь, как решила она, приезда в столицу.
Доброй ночи, сказал Унельм, первым делая шаг в сторону своего отсека, бывшего в этом вагоне. Он выразительно посмотрел на Сорту, но та, в отличие от Миссе этого, видимо, не заметила. Только кивнула ему и отвернулась. Чего Ульм хотел? Поболтать с ней без чужих ушей? Эти двое вроде бы почти не общались, хотя и жили по соседству и в детстве были не разлей вода.
Такое случается Миссе тоже давно не общалась ни с кем из друзей детства, хотя когда-то, помнится, про каждого из них была уверена, что это дружба навек.
Мама говорила, что настоящие друзья у неё появятся позже, когда все они станут постарше, но время шло, ребята из школы разбивались на группы, заключались и распадались союзы, складывались парочки, а она так и осталась одна. Её никогда не обижали, но и сближаться с ней никто не спешил. В последние месяцы ей показалось, что один мальчик, с которым они учились вместе, начал уделять ей внимание вот только она не знала, что ей не хватит времени выяснить, так оно или нет.
Он не подошёл к ней после Шествия. Да и смысла подходить уже не было.
Сорта кашлянула:
Ну, я, наверное
Подожди! Миссе сама не ожидала, что скажет это и тем более, что голос её будет звучать так умоляюще. Может, мы можем Поболтать немного Или просто посидеть вместе, а? Пожалуйста.