Туда идите, Герман показал рукой в сторону левого крыла, к комнатам Нины. Пусть там и грохочут, могут даже стены снести ради веселья малолетних уродцев под предводительством аниматора.
На языке крутился отборный мат, кулаки чесались врезать по размалёванной морде Джека. Герман, столкнувшийся со взглядом девочки трёх лет, сдержался. С огромным, мать его, трудом!
Там Кракен, пискнула та, благодаря которой маленькие засранцы не обогатили словарный запас.
Кракен на улице наслаждался блеянием со сцены и следил, чтобы доблестные работники прессы заметили, в каких прекрасных условиях живет наследница Дмитрия Глубокого. Вот вам служба кейтеринга, вот бассейн, вот друзья Ярины, вот на сцене гундосит ублюдок, дерущий деньги за откровенное дерьмо, которое кто-то назвал рэпом.
Кракен ушёл в сад, ответил Герман, уставившись на ребёнка.
Кракен плавает, возразила мелкая.
Чудо-логика трёхлетки вводила в ступор. В саду огромный моллюск ходить не может, он, черт возьми, плавает, а в комнатах Нины запросто. Что на это ответишь? А мелочь стояла, смотрела глазёнками в половину лица, ничуть не смущаясь взрослого, незнакомого дядьки в пижамных штанах, ждала ответа.
Кракен уплыл в сад, привёл свой аргумент Герман. Раз плавает, значит уплыл!
Ой! взвизгнула мелкая, схватилась ладошками за пухлые щёки, уставилась в окно в торце коридора, выходящее в сад.
Мы спасём тебя, прекрасная Маргарита! заорал Джек Воробей. За мной! он указал в сторону комнат Нины, зашагал, громко топая сапогами. Малышня с воплями, грохотом понеслась за ним, как стадо ошалевших слонопотамов.
Герман постоял посредине спальни, накинул рубашку и отправился в бывший кабинет Дмитрия, находившийся в отдалении от жилых и гостевых комнат, от всего и вся. Иногда покойный ночевал там, запираясь на замок, отправляя во всем известное путешествие весь мир. Настало время Германа последовать примеру человека, считавшегося его отцом.
Дом семьсот квадратов, поспать негде!
В кабинете стояла тишина, пахло пылью. Герман прошёлся по знакомым метрам. Каждый предмет оставался на своём месте, как было при жизни Дмитрия. Футляр для очков, органайзер, теперь уже пустой, хьюмидор, гильотинка для сигар, которые отец не курил, лишь время от времени нюхал, втягивая воздух, в наслаждении откидываясь на спинку кресла.
Герман прошёл вглубь кабинета, там, за огромным стеллажом, стоял диван, по-прежнему лежала подушка, плед. Вздохнул, устроился на мягкой коже, тут же провалился в сон.
Казалось, проспал целую вечность. Он блаженно потянулся, выбрался из-под пледа, огляделся. То же самое видел отец последние годы жизни, когда находился здесь. Этот угол кабинета был недоступен для всех, кроме хозяина. Взорам посетителей открывался стол, стеллаж, коллекцию ножей на стене, из этой точки кабинет смотрится иначе. Сродни оптико-геометрическим иллюзиям.
Выбрался из кабинета через библиотеку ещё одно любимое детище Дмитрия Глубокого. Художественную литературу тот читал нечасто, в основном третьесортные криминальные детективы в мягких обложках, но редкие издания книг покупал. Коллекционировал так же, как ножи. Особо ценные экземпляры хранил в отдельных боксах, остальные стояли на полках в определённом порядке. В библиотеку не проникали солнечные лучи, здесь всегда поддерживался необходимый микроклимат. О бездушных вещах Дмитрий заботился тщательнее, чем о людях.
Герман замер. Столкнулся с летевшим локомотивом, упёрся лбом в непрошибаемую стену. Не мог сдвинуться с места, словно хапанул нервнопаралитического яда.
У окна с тёмными, в пол, портьерами стояла Ярина. Она нахмурилась, увидев Германа, отступила на жалкий шажок, поддела спиной ткань.
Не настолько и маленькой оказалась Ярина, совсем не та девчонка, которую помнил Герман. Внешне такая же как осенью, когда он в бешенстве раздавил несчастный апельсин и ускользнул из дома, иначе за цитрусовым последовала бы голова хлыща.
Ярина была почему-то в коктейльном платье. Ах, да, девятнадцатилетие, выпускной, начало новой жизни Герман бросил взгляд на настенные часы, которые, вопреки поверьям, ни разу не остановились со дня смерти хозяина дома. Он проспал жалких два часа.
Длина подола выше колена открывала вид на стройные ноги. Не слишком длинные, девчонку явно выручал каблук. С таким росточком длинные ноги смотрелись бы так же ужасно, как и короткие. Сколько в ней сантиметров? Сто пятьдесят пять? Сто шестьдесят? Поясок демонстрировал тонкую талию, очень тонкую, судя по тому, что затянут пояс не был. Широкая оборка на плечах скрывала грудь но в том, что под тканью есть что-то больше первого размера, сомнений не было, зато открывала изящную шею и тонкие ключицы. Чёртовы ключицы, по которым хотелось пройтись языком, слизывая запах духов и молодости.
Тонкая талия, тонкие запястья, тонкие щиколотки, тонкая бечёвка, на которой хотелось повеситься, чтобы не думать, не хотеть, не представлять.
Что вы здесь делаете? хмурясь, спросила Ярина.
Герман тут же вспомнил, кого привёз в этот дом пять лет назад. Перепуганного, жалкого, тощего ребёнка, смотрящего на всё со страхом, а на него с откровенным ужасом.
С днём рождения, хрипло со сна ответил Герман.
Спасибо.
Пожалуйста.
Он ведь вежливый, мать его, старший, чёрт побери, брат. Тридцатитрехлетний мужик, который видел баб в таких ракурсах, что лучше бы этой девятнадцатилетней сестрице не знать. Мужик, который скорее откусит себе яйца, чем позволит себе посмотреть на девчонку, как на бабу доступную, готовую к употреблению в любое отверстие.
Спас телефонный звонок, Ярина тут же ответила, будто рингтон был и её спасением тоже.
Хорошо, иду, тихо произнесла она. Тётя Нина зовёт фотографироваться, ещё тише пояснила и отправилась к двери.
Сраный день! Чёртов Джек Воробей! Пусть проваливает в ад к дружку Кракену! И Германа заберёт с собой, потому что жить без синих глаз, секунды назад смотревших на него, он не хотел, а с ними не мог. Вот такая оптико-геометрическая иллюзия.
Глава 2
Он всё-таки выспался, проспал остаток дня и всю ночь. Без сновидений, кажется, не шевелясь. В какой позе рухнул на кровать, в той же и проснулся. Посмотрел на часы: не было и восьми утра. Рановато, в офис к обеду, однако спать больше не мог физически, лежать тоже.
Быстро принял душ, смывая утреннюю дремоту. Открыл окно, утро встретило летним, приветливым теплом, ещё не знойным. Взял плавки и отправился в уличный бассейн, размяться после долгих часов в постели не лишнее.
В доме тишина. Не скажешь, что ещё вчера на всю округу гнусавил рэпер, носились, развлекая малышню и отпрысков постарше, аниматоры, в том числе запыхавшийся Джек Воробей, громыхал фейерверк. Лишь несколько горничных привычно скользили по первому этажу, да на кухне топталась помощница по хозяйству готовила завтрак.
Герман не стал отвлекаться на прислугу, каждый делает своё дело. Отправился в бассейн, находящийся с обратной стороны дома, той, что не предназначена для чужих глаз. На ухоженном газоне, среди живых изгородей из самшита, расположилось несколько беседок, в том числе с печью-барбекю, простаивавшей без дела с тех времён, когда был жив Дмитрий. Герман пару раз порывался пригласить друзей, посидеть по-свойски, как бывало любил Глубокий, но так и не собрался. Молодой организм требовал развлечений иного плана, а на все радости праздной жизни у Германа не было времени.
Вода оказалась более холодной, чем предполагал Герман. От неожиданности он вскрикнул, нырнув с разбегу, сразу же придал ускорения, проплыл подряд не меньше двадцати раз от бортика до бортика, несколько раз пронырнул всю длину бассейна на одном дыхании и, наконец, расслабившись, откинулся на спину и завис, как в воздухе. Небо стояло высокое, синее-синее, словно глаза Ярины
Пришлось нырнуть с головой в воду, уже не остужавшую тело, разгорячённое физической нагрузкой и мыслями. Так и хотелось самому себе врезать по холеной морде Благостное настроение, с которым проснулся Герман, испарилось.
Уже и на небо невозможно посмотреть! Сразу вспоминаются глазищи Ярины. И эта тонкая талия, чёртовы ключицы, которые всё время хочется облизать. Запястья с полупрозрачной кожей и линиями тонких венок. Воздушный, еле слышный аромат духов.
Стоило вспомнить о Ярине всё-таки решение приехать сюда было отчаянной глупостью, Герман почувствовал на себе пристальный взгляд. Плавать резко расхотелось, осталось единственное желание убраться из этого дома подальше. Поставить крестик на ладони и не возвращаться без очевидной необходимости. Смерть. Рождение. Пожар.
Окна спальни Ярины выходили на бассейн, это Герман знал наверняка. Сам когда-то решал, где устраивать свалившееся на голову «счастье» в виде четырнадцатилетней тощей девчонки, больше похожей на несформировавшегося парнишку. Поднял взгляд к окнам не могла же она наблюдать за ним? Полупрозрачные шторы колыхнулись и застыли. Видимо, показалось.
В конце концов, нет восьми утра, для чего «сестричке» вставать в такую рань? Она должна отсыпаться после вчерашнего празднования, если вообще ночевала дома. Мысль кольнула, грохнулась в солнечное сплетение дикобразом, застряла там, пронзая внутренности иглами.
Когда Герман спустил к завтраку, Нина сидела в столовой, закинув ногу на ногу, барабанила подушечками пальцев по столу признак задумчивости. Судя по лицу, ни о чём хорошем она не думала.
Доброе утро, поприветствовал Герман Нину и горничную, накрывавшую на стол. Горничная ответила мгновенно, обогнула входящего, отправилась по своим делам.
Доброе, доброе, буркнула Нина.
Настроение плохое?
Хорошее у меня настроение. Расчудесное. Из Нины так и сочился яд, хоть наконечники стрел опускай и применяй, как тайное оружие. Ты в курсе, что удумала Ярина? не выдержала Нина. Учиться на ветеринара!
Это плохо? Герман не понял причину возмущения.
Откровенно говоря, он не задумывался, что после школы Ярина должна выбрать институт, профессию. Ведь именно так поступают выпускники школ. Правда, кто-то идёт на кассу соседнего супермаркета, а кто-то едет в Гарвард. Касса наследнице Глубокого точно не грозит, даже если ей придёт в голову открыть сеть гипермаркетов по всему миру Но ветеринар? Лечить коров? Хомяков? Впрочем, какая разница, пусть хоть жабовидных ящериц нянчит.
И где она собирается учиться? он понятия не имел, где находятся лучшие школы ветеринарии. Вряд ли в Кембридже. В Швейцарии, Германии?
В нашей академии ветеринарии и сельского хозяйства, обрубила Нина.
В каком смысле «нашей»? не понял Герман.
Сельское хозяйство, какой абзац! Кажется, его «сестрица» станет первой выпускницей престижной, со всех сторон элитной школы, которая выбрала сферой деятельности сельское хозяйство.
В городе, дёрнула плечами, как от разряда тока Нина.
В чём трудность? не то чтобы Герман понимал заход Ярины по гамбургскому счёту ему плевать, куда отправлять платуза обучение, но и возмущение Нины было непонятно. Хорошая профессия, в конце концов, если разорится, начнёт кастрировать котов прибыльное занятие, говорят.
Она продолжит жить здесь, нагнувшись к столу, прошипела Нина. «С-с-с-те-е-е-с-с-сь». Рядом не было знакомых, корреспондентов, досужих сплетников, можно позволить себе приоткрыть истинные эмоции.
Три четверти дома принадлежат Ярине, наступил он на мозоль Нине, да и себе.
Первая версия завещания, озвученная Глубоким ещё при жизни жене и приёмному сыну, гласила, что дом, в котором жила супружеская пара больше десяти лет, место, которое Герман считал и своим домом тоже, останется им двоим в равных долях. Вариант, устраивавший все стороны.
Герман искренне думал, что дом, в котором он рос, учился, совершал ошибки, мужал его, если не с юридической точки зрения, то с человеческой определенно. Нина, помимо морального удовлетворения, получала хороший кусок недвижимости. У четы Глубоких был составлен брачный договор, на взгляд Германа абсолютно кабальный для Нины. Видимо, подписать злосчастную бумагу, было единственным вариантом выйти замуж за Дмитрия.
В итоге Герман получил мясистый кукиш под нос, а Нина половину от обещанного мужем. Не так и плохо, но явно меньше, чем ожидала. В придачу же, особо ценным призом, шла «наследница».
Пусть в городе живёт. Спорить с Ниной не хотелось, Герман понимал её чувства. Годы, казалось бы, счастливого брака. Пронзительное горе, сразившее внезапно, ранним утром обыкновенного буднего дня и, как пощёчина, появление Ярины.
Наследство? Герман знал, Нина с радостью отдала бы то, что в итоге получила, бросила все щедрые подарки Глубокого за годы брака. Вернулась бы в квартирку, где она когда-то жила, крошечную двушку в спальном районе, лишь бы не знать о неверности мужа. Не видеть каждый день своей последующей жизни подтверждение тому, что она не смогла дать мужу главное ребёнка.
Если бы дело было в деньгах, Герман отдал бы всё, что имеет, женщине, заменившей ему мать! Нина искренне любила мужа, настолько, насколько может любить женщина. Герман был уверен, что и сейчас, спустя пять лет после смерти Дмитрия, вскрывшейся измены, Нина не подпустила к себе ни одного мужика. Появление «наследницы» оплеуха с оттяжкой с того света.
Взрослая девица, справится, продолжил он.
Скажи ещё в общежитии.
Не знаю У тебя же есть квартира, пусть там живёт. Договорить Герман не успел, примирительно поднял руки. Огромную квартиру с видом на реку Нине купил муж, в качестве подарка на годовщину свадьбы. За всё время она была там один раз, когда получала ключи. С тех пор квадратные метры размером с маленький полигон пустуют, но предложение пустить туда Ярину такое же утопическое, как идеи коммунизма.
В моей пусть живёт.
С тобой? Нина уставилась на него, как на душевнобольного.
В центре, тут же отрезал он, успев представить, как видит полусонную мордашку, горячее со сна тело, как губы тянутся к чёртовым ключицам. Не разводи драму, купим квартиру, и дело с концом, тут же добавил он, решив закруглить неприятный разговор. Дохода, полагающегося Ярине, абсолютно точно хватит не на одно жильё. При желании можно купить многоквартирный дом и мигрировать по квартирам.
Доброе утро, раздалось за спиной Германа как гром средь ясного неба.
Надежды, что девчонка не слышала конец разговора, не было. Он обернулся, Ярина двигалась вдоль стола, вжав шею в сгорбленные плечи. Не сильно, не сравнить с тем, что было пять лет назад, когда худая фигурка скукоживалась, пальцы с короткими ногтями обхватывали костлявые плечи, сквозь ткань выпирали лопатки, а голова качалась на тощей шее.
Доброе, ответил Герман и без обиняков спросил: Говорят, ты на ветеринара собралась учиться?
Это невозможно? негромко уточнила Ярина.
Возможно, но почему в России? спросил он, словно на самом деле хотел, чтобы «сестра» скрылась на другом конце света, оставив ему возможность оплачивать её счета и воспоминания о чёртовых ключицах.
Я не могу уехать, услышал негромкий, но твёрдый ответ.
Герман смотрел, как Ярина надламывает вилкой сырник, пододвигает ближе к краю стола чашку с какао, подносит ко рту маленький кусочек, раскрывает губы. Сраное, чёртово воображение подкинуло картинки, которые не должны посещать мозг. Даже если он насквозь прогнил, пропитался пороком и похотью до краёв, такого в голову приходить не должно! Не в отношении пигалицы, сидящей напротив, считавшейся его сестрой. Младшей, гребаный ад, сестрой!