Руководитель с шумом вернулся в кабинет. Тяжело опустившись в кресло, зачем-то пояснил:
На корте вчера ляжку ушиб. Болит зараза! Ладно, проехали. Тут вот какое дело. Пострадавшему протез германский нужен. Умеют фрицы протезы мастерить. Наверное, война научила. Так вот, с протезом проблем не будет. Я дал поручение завсектором, она изучила проблему. Закажем. Тебе только надо оплатить эту хреновину. Дорогая она, говорят больше трёх тысяч марок стоит. В бюджете такие расходы не предусмотрены. Сам оплатишь. Деньги-то есть? Ну и хорошо. Кофейку хочешь? Нет? А я выпью.
Юрий Алексеевич смотрел, как Первый пьёт кофе и с едва сдерживаемым нетерпением ожидал начальственного вердикта. Наконец, тот поставил чашку на блюдце и нажал кнопку селектора:
Всё! Забирайте. Только чашку вымойте, а не разбейте. Шутка! откинувшись на спинку кресла, заговорил глядя прямо в глаза заместителя, ты, наверное, думаешь, что одним протезом отделаешься? Нет, родной! Денег дай родственникам пострадавшего. Да не скупись. Дай столько, сколько затребуют. Но и это пустяки. Разберёшься. Сынка твоего сейчас из кутузки выпускают. Меня в приёмной начальник управления дожидался. Указаний спрашивал. Твой оболтус сегодня в порядок себя приведёт, а завтра, с самого ранья, пускай чешет прямо в ВУЗ и подаёт заявление на отчисление по собственному желанию. Оттуда в военкомат. Я договорился с комиссаром, сына твоего без экзаменов примут. Шутка.
Юрий Алексеевич впервые после долго молчания осмелился высказаться:
В армию? Пашку? Да как же так-то?
Первый секретарь с трудом сдержал гнев:
Ты в самом деле дурак? Или прикидываешься? Армия это единственный выход для твоего оболтуса. Нам скандал не нужен. Нам его срочно замять надо. Ничего, послужит твой спортсмен в каких-нибудь гэсавэгах писаришкой, ума наберётся, да и анкету отмоет от позорного пятна! А как ты хотел? За всё надо платить. И необязательно деньгой. В любом случае у твоего сына нет других вариантов. Да и у тебя тоже. Считай, что ты мимо кресла Первого секретаря обкома партии пролетел со свистом. Ступай. Дел у меня много.
Глава 5. Отец и сын. Откровения от Юрия Алексеевича
Пашка вышел из дверей университета и зачем-то посмотрел вверх. Мартовское небо было тяжёлым и похожим на огромный пресс, давившим на землю. Парню очень не хотелось идти домой, он знал, что там его ждёт гнетущая тишина и отчуждение. Нет, Елена Сергеевна не стала закатывать скандалов и истерик. Встретив сына в просторной прихожей, она хмуро сказала домработнице:
Дай ему чистое бельё и полотенце. Пусть смоет с себя тюремный смрад. И покорми
Не закончив фразы, мать прошла в спальню и плотно закрыла за собой двери. Два дня, которые ушли на улаживание формальностей в университете, стали для Павла настоящей пыткой. И если служебное равнодушие канцеляристов из управления кадров помогло ему пережить отчисление из ВУЗа как событие вполне ординарное, то тяжёлая домашняя обстановка буквально разрывала душу. Отец также избегал встреч и разговоров с сыном. Да и вообще, Юрий Алексеевич перестал обедать дома и старался возвращаться с работы как можно позднее. И лишь вчера, уже уходя из дома, отец накоротке заглянул в комнату сына:
Всё. Все проблемы улажены, дело в отношении тебя закрыто. Завтра заканчивай эпопею с университетом. Послезавтра с утра тебя будут ждать в военкомате. Не став дожидаться ответа, Юрий Алексеевич прикрыл двери комнаты и со вздохом облегчения вышел из квартиры.
Постояв под арками парадного входа университета, Пашка, бросив прощальный взгляд на вывеску, неторопливо спустился вниз. Он решил было позвонить в Москву Верочке, но вспомнив последний телефонный разговор с девушкой, сумел подавить желание. «Я ей совсем неинтересен, думал парень, бредя по тротуару, Верка чуть не захлебывалась, рассказывая о своих успехах и столичной жизни. Ну и хрен с ней. Всё равно узнает, что со мной произошло, и постарается вычеркнуть из своего будущего. Советские дипломаты не должны быть запятнаны общением с зеками. Ладно. Разберусь А тут ещё завтра в дурацкий военкомат надо идти. Надо же? Даже в армию и то по блату. И в самом деле «Баловень»!» Идти ему было некуда. Среди бывших одноклассников у него друзей не было, а приятели из новой компании, узнав про случившееся, просто потеряли к нему интерес. Мельком взглянув на часы, Павел направился к автобусной остановке.
Юрий Алексеевич почувствовал себя неважно ближе к обеденному перерыву. Приняв рекомендованную секретаршей таблетку, он снова окунулся в бурную обкомовскую деятельность, однако импортная пилюля так и не принесла обещанного инструкцией облегчения. Врач обкомовской поликлиники, проверив давление, пульс и зачем-то заглянув ему под веки, подвёл короткий итог:
Переутомление у вас, Юрий Алексеевич. Я вам выпишу больничный. А вы будьте добры, езжайте домой и как следует выспитесь.
Ещё неделю назад Коробов-старший, воспользовавшись советом эскулапа, поехал бы «лечиться» к одной из своих знакомых. Но сейчас он понимал, что время лёгких увлечений безвозвратно кануло в небытие, и, тяжко вздохнув, Юрий Алексеевич поехал домой.
Ни отец, ни сын, не ожидали, что встретятся, более того, они и не желали этой встречи. Просто не знали, о чём им говорить. Наверное, им обоим нужно было время, чтобы осознать новую, непривычную реальность. Однако судьба распорядилась по-своему. Первым опомнился Коробов-старший, оглядев с ног до головы сына, стоящего у окна столовой, он спросил, вполне осознавая бессмысленность вопроса:
Как дела?
Сыну стало неловко за отца. Он впервые видел своего родителя в состоянии беспомощности. Слова вырвались сами по себе. Против его воли:
Папа, давай поговорим? Пашке очень хотелось, чтобы отец, привычно отшутившись, уклонился от разговора. Но, вопреки его ожиданиям, Юрий Алексеевич молча подошёл к столу и, опустившись на свой стул, приглашающе махнул рукой:
Давай поговорим
Павел, в душе проклиная себя за необдуманный поступок, расположился напротив. Не зная, как начать непростой разговор, он просительно взглянул на отца. Тот понимающе кивнул:
Тяжело тебе? Стыдно, наверное
Парень почему-то почувствовал облегчение от совсем неласкового тона родителя. Опустив глаза, ответил, чувствуя, как краска заливает его лицо:
Стыдно Я ведь вижу, что у вас с матерью полный разлад. Не разговариваете, спите в разных комнатах. Поверь, я не хотел, чтобы так получилось
Юрий Алексеевич перебил:
В этом ты как раз меньше всего виноват. Твой фортель, лишь послужил катализатором.
Пашка почувствовал, как в нём просыпается неподдельное любопытство:
Значит у вас это давно?
Отец печально улыбнулся:
Мы прожили с твоей мамой не один десяток лет. Тебе, конечно, сейчас не понять, как можно прожить с человеком, не испытывая к нему никаких чувств кроме благодарности. Прожить без любви, но в мире и согласии. Твоя голова забита юношеской ахинеей вроде «вечной и искренней любви». Но, поверь мне, своему отцу, что так не бывает.
Пашка был далёк от идеалов «чистой и взаимной любви», но решил подыграть родителю в его философских откровениях:
А как бывает?
Есть такая штука. В философии называется «общественным договором». По-моему, он вполне применим и в семейных отношениях. Так сказать, де-факто. Вот мы и жили, вернее, живём с твоей матерью в рамках этого самого договора.
Павлу стало скучно. Ему захотелось побыстрее окончить, так и не успевший набрать обороты разговор:
Вообще-то я не об этом. Мне действительно стыдно. Стыдно, что из-за меня у тебя столько неприятностей. И на работе, и дома. Пойду я? Перед мамой я после извинюсь.
Юрий Алексеевич вдруг почувствовал, как внутри закипает негодование:
И всё? Так просто? «Извините, я больше не буду»? Отец решительно указал на стул. В его голосе зазвучали железные нотки. Сидеть! И будь любезен выслушать меня до конца.
Пашке вновь пришло в голову, что он открывает отца с новой, доселе неизвестной ему стороны. Послушно опустившись на стул, парень вопросительно взглянул на родителя:
Я слушаю тебя, папа.
Юрий Алексеевич подошёл к буфету и налил себе полстакана коньяку. Вернувшись за стол, он пригубил глоток янтарного напитка и вновь взглянул на сына:
Тебе не предлагаю. Хочу думать, что ты ещё не знаком с крепким алкоголем, помолчав пару секунд, продолжил с задумчивым видом. Знаешь? Я почему-то не сильно удивился, узнав, что ты натворил. С отпрысками больших начальников, случаются вещи и куда более серьёзнее. Мне иной раз кажется, что у них, как говорят в народе, «блатных», в голове некая программа есть. И она, эта программа, сводится к простейшему постулату: «брать от жизни всё, что можно. Особенно то, чего нельзя другим». Ну, а ежели случится беда, то предки отмажут. Оградят, так сказать, от последствий.
Павел позволил себе иронично улыбнуться:
Можно сказать, что раньше «так» не было!
Отец навалился грудью на стол и, чуть повысив голос, ответил:
Со мной так не было! И знаешь почему? не дожидаясь встречного вопроса, ответил сам, потому что мой отец, твой дед, по двенадцать часов вкалывал у токарного станка. А твоя бабушка, по моей линии, столько же времени проводила у ткацкого станка. И денег моей семье хватало лишь на самое необходимое для выживания.
Пашка хотел было молча проглотить короткую исповедь отца, но не смог удержаться:
А как же мама? Ведь мой дед, отец мамы, не стоял у станка.
Юрий Алексеевич вдруг успокоился. Отпив ещё один глоток, он поставил стакан на стол и с чувством гордости ответил:
Твоя мать святая женщина! подумав пару секунд, продолжил, нет. Не так. Твоя мать необыкновенная женщина! Женщина способная на самопожертвование. Я-то думал, что она посвятила себя моей карьере Господи! Как я ошибался
Сын решился прервать монолог отца:
В чём ты ошибся?
Юрий Алексеевич надолго задумался. Затем, подняв глаза, сказал, пожав плечами:
Выходит, что и не ошибался. Просто неправильно её воспринимал. Она помогала мне строить карьеру для того, чтобы в будущем проложить дорогу тебе. Своему сыну. Вот и вся недолга. Но я сейчас не об этом.
А о чём?
О твоих ровесниках. Из категории «блатных», Юрий Алексеевич вновь пригубил из стакана, знаешь, что самое страшное? Это то, что они правы в своих требованиях. Не они создавали эти правила жизни «избранных». Это началось задолго до сегодняшнего дня. Они лишь пользуются правилами, созданными такими людьми как твой дед. По материнской линии, конечно. И мы, нынешние отцы и деды, обязаны обеспечить им защиту. В случае чего. И сейчас я сделал то, что должен был сделать.
Пашка поднял голову:
Получается, что если бы ты был рабочим или, скажем, вожатым трамвая, то ничего не стал бы предпринимать? Я правильно тебя понял?
Отец пожал плечами:
Знаешь, чем отличаюсь я от твоего «вожатого»? Вожатый при всём желании не смог бы помочь своему оболтусу. А я смог. И я уверен, что это и есть, та самая «социальная справедливость». Человек обличённый полномочиями, должен обладать и привилегиями. Иначе теряется смысл движения вперёд. Ладно, Юрий Алексеевич поднялся из-за стола, пора заканчивать. Тебе завтра к военкому. Призыв-то только через неделю начинается. А нам надо побыстрее тебя с глаз долой от общественности убрать. Ничего, два года в армии, это не отметка в анкете о снятой судимости. Тебя ведь даже из комсомола не исключили. Так что послужишь за кордоном, ума наберёшься, а там будет видно, что, да как. Ступай.
Глава 6. В военном комиссариате
Пашка сидел в приёмной военного комиссара и, глядя в недавно вымытое окно, тоскливо размышлял: «Про армию итак страшилки по универу бродят. Преподы, чуть что, призывом пугают. А тут ещё и Афган. Он, вообще-то, как бы и не существует для таких как я. Но ведь есть? И пацанов, тех, что с Уралмаша, туда направляют. Странно! Среди моих друзей ни у кого Нет, не так. Среди моих знакомых никто там не побывал. Даже не призывался. Ребята из группы почитывают вслух «Комсомолку» и потешаются. Интересно, а какое лицо будет у отца и военкома, если я сегодня изъявлю желание поехать в Афган?» От такой крамольной мысли настроение парня беспричинно улучшилось, и он против воли улыбнулся. В приёмной послышалось шуршание. Это секретарша, торопясь в кабинет начальника, задела стопку бумаг на столе. Строго оглядев присутствующих, женщина неожиданно басовитым голосом сказала, обращаясь ко всем одновременно:
Товарищи! Комиссар начнёт приём через несколько минут. Я уточню очерёдность. Рекомендую подготовиться. У Михаила Владимировича много работы. Поправив очки в тяжёлой оправе, женщина вошла в кабинет руководителя.
Немолодой мужчина с орденскими планками на стареньком пиджаке пробурчал себе под нос, не скрывая недовольства:
Надо же? И здесь по блату. Зайду в кабинет, научу чинушу в погонах, как надо работать с ветеранами военной службы.
Присутствующие старательно занялись своими, выдуманными в надежде ускорить время, делами. Павел вдруг почувствовал, как краска заливает его лицо. Он, пожалуй, впервые в своей жизни оказался в чужой и абсолютно незнакомой среде. Трусливые мысли забегали в голове: «Главное, чтобы военком не вызвал меня первым. Этот старикан наверняка поднимет скандал. Блин! Попал, так попал!» Ожидание затянулось. Минуты шли за минутами и казалось, что дверь кабинета не откроется никогда. Пожилой ворчун буквально изводил соседей занудством. Наконец, дверь бесшумно отворилась, и появившаяся на пороге секретарь торжественным тоном объявила:
Товарищ Коробов! Вас ждут.
Пашка с опаской взглянул на пожилого мужчину и поразился переменой выражения лица главного смутьяна. Тот был спокоен и невозмутим как Гойко Митич в гэдээровском вестерне. Парень, едва сдержав вздох облегчения, быстро прошёл в кабинет. Моложавый полковник по-хозяйски кивнул подбородком на стул:
Присаживайся. Как фамилия?
Пашка почувствовал, как от волнения пересохло горло. Невольно вытянувшись в струнку, он с трудом произнёс:
Коробов. Павел. Папа сказал, что меня будут ждать.
В глазах военкома мелькнула напряжённая мысль. Полистав настольный календарь, он снова поднял глаза на посетителя:
Коробов? Уж не сын ли Юрия Алексеевича?
Парень почувствовал облегчение:
Да. Юрий Алексеевич мой отец.
Видимо полковник не любил признавать ошибки:
Сразу не мог сказать? Что за народ пошёл? Детский сад какой-то. Я ведь русским языком спросил. Ладно, проехали. Коротко черкнув что-то на листке бумаги, он свернул его пополам и протянул Пашке. Дуй к майору Осипову, он в курсе. Всё организует. Иди. А я покуда с отцом твоим свяжусь.
Пашка с трудом разыскал нужный кабинет. Подойдя к слегка обшарпанной двери, парень почувствовал робость и желание бежать куда глаза глядят. Он уже стал разворачиваться, как вдруг дверь, слегка скрипнув, отворилась и на пороге появился немолодой майор, от которого слегка пахло перегаром:
Ты кто? Чего тебе? вероятно почувствовав, что его вопросы пусты и никчемны, офицер не на шутку рассердился, чего уставился? Язык проглотил?
Павел, окончательно растерявшись, молча протянул разошедшемуся майору сложенный пополам листок. Тот нервно вырвал бумажку из рук призывника:
Что за хрень ты мне суёшь? развернув записку офицер бегло ознакомился с содержанием. Успокоившись, и как-то по-новому посмотрев на посетителя, продолжил уже более доброжелательным тоном, надо же? Детки больших начальников в солдатики решили поиграть? Ладно. Не с.. ы, разберёмся. Заходи в кабинет.