Он знал, что говорил, сам на фронте сражался в мировую. И дядя Леша, Алексей Родионович, солдатом был.
Засиделись
Серебристый таинственный свет белой ночи играл в чешуйчатой ряби Невы, отражался в окнах зданий на другом берегу, яростно горел золотом в ребристом шлеме Исаакиевского собора, в граненом шпиле с парусным корабликом Адмиралтейства.
Деревья же в сквере на Сенатской площади, между Адмиралтейством и памятником Петру Первому, виделись сплошной чернильно-лиловой зарослью.
Медный всадник на скале совсем черным.
Чудо как хорошо, умиротворенно произнес Василий Родионович.
Они сидели на гранитных ступенях пандуса, наслаждались речной прохладой. Внизу, у самых ног, с легким журчанием всплескивала Нева, позади и над ними глядели друг на друга древнеегипетские сфинксы.
Три с половиной тысячелетия несли они свой бессменный караул на земле и под землей в жаркой Африке, второе столетие лежали тут, где, быть может, восхищенный поэт бормотал вдохновенно строфы нарождающейся поэмы: «Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, береговой ее гранит»
Так прекрасно, что дух захватывает.
Будто очнувшись от колдовства, дядя вытянул за цепочку часы из кармашка, серебряные, с крышкой, откинул пятерней волнистые пряди волос, вздохнул:
Загуляли мы с тобой, дружок. Поплелись? Они и в самом деле плелись, шли нога за ногу. Завернули в Румянцевский сад.
На скамейках вокруг обелиска с бронзовым шаром и орлом, монумента в честь виктории над турками в позапрошлом веке, сидели влюбленные.
В громадном здании, к которому примыкал сад, некогда был Кадетский корпус. В нем воспитывался будущий фельдмаршал.
Таня рано выучилась чтению и не пропускала ни одной вывески, ни одной надписи. «Румянцева победам» на цоколе обелиска она переиначивала на «Румяным победам».
Поплелись?
Идти оставалось совсем ничего миновать несколько домов, два магазина.
В доме одиннадцать керосиновая лавка, издали доносится всепроникающий, неистребимый запах керосина.
А в тринадцатом, через стенку от квартиры Савичевых, помещалась булочная.
Из дома напротив, то есть с Третьей линии, из раскрытых настежь окон студенческого общежития Академии художеств лилась патефонная музыка, быстрые фокстроты и тягучие танго.
Солнцестояние
Самые долгие дни в Ленинграде начинаются 22 июня. В сорок первом черном году начало солнцестояния выпало с субботы на воскресенье.
В школах гремели медью оркестры, торжественно вручались аттестаты. После выпускного бала веселые нарядные стаи уже вчерашних десятиклассников бродили по набережным, сидели на каменных скамьях и гранитных ступенях. Вся жизнь впереди!
А мир был уже взорван, надежды сокрушены, но миллионы людей в России еще не знали об этом.
Таня в субботу легла рано: надо хорошенько выспаться. Нина обещала свозить ее с подружкой на Кировские острова. На все воскресенье!
И опять снились полеты. Над свинцовой рекой, медно-золотыми куполами и шпилями, над сиенитовыми сфинксами. В грозовом, в тучах и молниях небе с диким ревом кружили боевые самолеты, того и гляди, полоснут острыми крыльями. Пришлось снизиться, погрузиться в зной, в духоту.
Таня беспокойно ворочалась, раскрывалась. Мама то и дело укрывала ее, шептала успокаивающе:
Спи, спи, доча.
Они спали в одной кровати. С раннего детства так повелось, когда обнаружилась болезнь костный туберкулез в ребрах. Тогда жив был еще отец и стояли рядом, впритык, две кровати. Танюшка спала то с папой, то с мамой. Ей хорошо и им по ночам спокойнее.
Спи, спи, доча.
А самой уже не уснуть. С трех часов ночи гул самолетный не утихает. «С чего так разлетались? Учение, маневры проводят», объяснила сама себе Мария Игнатьевна, а на душе все равно тревожно.
«Нет, не будет сна», поняла и тихо ушла на кухню.
Утро
На часах-ходиках стрелки показывали половину пятого. «В шесть заговорит радио, на весь дом заиграет, подумала Мария Игнатьевна и выдернула из розетки вилку громкоговорителя. Сегодня воскресенье, пускай отоспится трудовой народ».
Первым делом тесто на крендель поставить. На все семейные торжества выпекались особенные, савичевские крендели с изюмом, красавцы великаны почти метровой длины. Когда-то такую традицию завел Николай Родионович. И выпекал сам
Вспомнив покойного мужа, Мария Игнатьевна пригорюнилась, но дело есть дело. Закатала рукава сатинового халата с поблекшими турецкими узорами, надела передник. Подумала было с досадой, что банка с изюмом в комнате, в буфете осталась, но успокоилась, рассудив, что до изюма черед дойдет, когда весь дом уже на ноги поднимется.
Только опару поставила, пришла бабушка.
Что ни свет ни заря встала?
Утро доброе, мама. С днем рождения тебя, с праздником!
Какой уж праздник, Маня. Восьмой десяток почти споловинила, без сожаления и грусти как факт отметила Евдокия Григорьевна. Чем в завтрак кормить будем?
Яичницу можно, сыр. Мария Игнатьевна неопределенно повела округлым плечом. Дети не избалованы разносолами.
Приелись им яйца да сыр. Нажарю я котлеток.
Вот угодишь. Они твои котлеты обожают. Ни у кого такие сочные и вкусные не получаются, без лести, ничего не преувеличивая, сказала Мария Игнатьевна.
Бабушка открыла форточку, прислушалась.
Отлетались. Полночи жужжали.
И Таню самолеты тревожили, раскрывалась поминутно.
Изнурила маленькую жара. Что за лето? Не припомню такого.
Войны бы только не было, сказала вдруг Мария Игнатьевна невпопад. С ночи отчего-то мысль эта в голову лезла.
Ну, с Германией у нас теперь пакт о ненападении, авторитетно напомнила бабушка.
В будние дни радио на кухне разговаривало с утра до ночи, бабушка всегда была в курсе всех событий.
Лека
Пришлёпал босой, полуголый Лека. Так Леонид сам себя в детстве окрестил.
С днем рождения! Будь здорова, живи сто лет!
Сто не сто, а правнуков понянчить надеюсь, со значением отозвалась бабушка. Жениться-то думаешь? Какой год Вале голову морочишь.
Я бы на ее месте давно на него рукой махнула, включилась заинтересованно мама. Такой девушке проще простого свою жизнь устроить.
Внешностью, характером куда уж лучше, пустилась агитировать бабушка. И не посторонняя какая-нибудь, на одном заводе трудитесь. Не ценишь, не видишь, даром что очки на носу.
Лека предупредительно выставил ладонь:
Ниже пояса не бить.
Сильная близорукость Лёкина беда. Разлучила с любимым футболом, закрыла мечту стать радистом-полярником, превратила в белобилетника, то есть негодного для службы в армии.
Бабушка потеребила русый вихор, произнесла назидательно и ласково:
Разве я боль тебе причинить хочу? О счастье твоем пекусь. Двадцать четыре, а все в холостяках.
Женюсь, бабушка, женюсь.
Пустил воду из крана над раковиной. Сильная струя ударила в зашарканную эмаль, во все стороны полетели брызги.
Лека!
Он уменьшил поток, наклонил мускулистую спину, стал плескаться. Уже растирая плечи жестким полотенцем, вспомнил о подарке, припасенном загодя и спрятанном в одном из ящичков необъятного буфета.
Прости, бабушка, забыл! и направился в комнаты.
Мать шикнула вслед:
Потише там, девочек не разбуди.
А я уже здесь!
На пороге кухни стояла Таня. Глазища сияют, точно не со сна, а с прогулки человек явился. И сразу к бабушке с поздравлением.
Бабушка медленно-медленно развернула сверток. В нем оказалась пластмассовая фигурка, восточная девушка с кувшином.
Евдокия Григорьевна любила всякие безделушки, в доме было множество статуэток из фарфора, керамики, стекла, деревянных и металлических. Пастушки с ягнятами, мальчики со свирелями, собачки, птицы, котята в корзинках, лилипуточки в кринолинах и даже большой, полуметровой высоты рыцарь. Вообще, рыцарем его только называли, в действительности это был древний римлянин или грек, воин с копьем. Все Савичевы, конечно, знали про бабушкину слабость.
Прелесть какая! И дорогая, видать, слоновой кости.
Что ты, бабушка! успокоила Таня, радуясь, что так удачно выбрала подарок. Она из пластмассы.
Не может быть. Такая тяжелая!
Это подставка, много весит.
Все равно замечательная вещь. Ну прямо как из Эрмитажа!
Тогда вот тебе для пары еще одну турчанку-персиянку, и Лека протянул точно такую же статуэтку. И духи в придачу.
Нина от себя и Миши преподнесла теплый клетчатый платок, а Мария Игнатьевна нарядный передник собственной работы.
Вконец задарили, растрогалась бабушка.
А кто-то еще должен что-то подарить, интригующе сказала Таня. Она имела в виду дядей и Женю.
Женя
После замужества старшая сестра переселилась на Моховую улицу. Однако не сладилось у нее с Юрием, разошлись. Женя осталась одна, в доме на Васильевском бывала по воскресеньям и праздничным дням и приезжала обычно к обеду. Бабушку поздравить явилась утром.
Где ты раздобыла этакое чудо? Бабушка со всех сторон разглядывала старинный фарфор чашку с блюдцем. Синий кобальт с золотом, в овальных рамочках цветные миниатюры, кавалеры и дамы на фоне королевского замка. В Гостином и Пассаже такие не продают.
В комиссионке, небрежно пояснила Женя. Она понимала в вещах, но была к ним равнодушна.
Уйму денег, должно, ухлопала. Бабушка радовалась и, одновременно, беспокоилась: издержалась Женя сильно. Скромный заводской архивариус, много ли получает? Такой фарфор треть зарплаты поглотил. Сколько ж ты заплатила, Женечка?
Сколько стоило, столько и отдала. Не твоя забота, оставим эту тему, бабушка. И уже к матери: Чем помочь?
А ничем, дожарятся котлеты, завтракать сядем.
Мы в комнате будем? спросила Таня. В семейные торжества ели за большим столом.
Отличный был стол, раздвижной, устойчивый. На нем даже в китайский теннис играли, в пинг-понг. Вечерами вся семья вокруг усаживалась, каждый своим делом занимался, а Таня, когда совсем маленькой была, сидела посредине, в плетеной бельевой корзине. Низко над столешницей свисал шелковый колокол абажура.
Конечно в комнате, сказала мама. Вот и займись этим, а Женя поможет.
И сестры, самая старшая и самая младшая, пошли готовить стол к праздничному завтраку.
А что у тебя нового? сразу приступила к расспросам Таня. Где была, что видела?
Какие у меня новости, досадливо произнесла Женя. Сижу в архивных бумагах, как мышь в норе. Позови-ка Леку, пусть уберет свою музыку.
Стол был занят инструментами: гитары, банджо, балалайка, мандолина. Мандолина итальянская, с инкрустацией, на ней Лека играет. Вчера здесь была очередная репетиция. Самодеятельные артисты струнного оркестра Лёкины друзья-товарищи. Неспособные в музыке тоже при деле. Игорь Черненко считается «директором», а Вася Крылов «администратором».
Сейчас все будет чин чином и чин чинарем! весело заверил Лека.
«Чин чином» любимое присловье, а если добавляется еще и «чин чинарем», то, значит, настроение распрекрасное.
«Музыка» перекочевала на кровать и диван.
Вот и полный порядок. Вопросы, предложения, просьбы? Нет? Следовательно, я свободен.
Свободен, свободен, подтвердила Женя. Без тебя управимся. Посуду я сама, Танюша. Ты приборы раскладывай.
Это она умеет, и не только это, всем по дому помогает.
А почему, как мышь? возвратилась к прерванному разговорю Таня.
Какая мышь?
Которая сидит в архивных бумагах.
Ну, это же не в буквальном смысле, улыбнулась Женя. Образное сравнение.
Как в театре, когда артисты просто наряжены в костюмы крысиные, вспомнила сразу «Щелкунчика» Таня. Женя, заядлая театралка, сводила ее как-то на балетный спектакль.
Ох, как ты испугалась вначале!
Я же маленькая еще была, оправдалась Таня. И не догадалась, что то ненастоящие крысы.
Да, все мы и не всегда сразу обо всем догадываемся, непонятно заговорила Женя. А потом поздно, поздно, поздно.
Почему сестра вдруг так расстроилась?
О чем ты, Женечка?
Да так, накатило, не обращай внимания на старуху.
Какая же ты старуха! Тридцать два года! рассмеялась Таня.
Дяди
Что-то они запаздывали сегодня. «Дядя Вася, наверное, уснул только под утро, а дядя Лёша еще с прогулки не вернулся», решила Таня.
Василий Родионович давно страдал бессонницей; Алексей же Родионович, напротив, засыпал мгновенно и вставал чуть свет. «Привычка вторая натура, объяснял он. Василий кем был? Директором букинистического магазина, а книжные лавки когда открываются? То-то и оно. Заводскому снабженцу залеживаться никак нельзя, с восхода ноги в руки и пошел добывать то, без чего производству тормоз и крах».
Выйдя на пенсию, дядя Леша добывал только свежие газеты, первым занимал очередь у киоска на Большом проспекте. С пачкой газет под мышкой заходил на Андреевский рынок, долго и придирчиво осматривал прилавки в торговом зале под стеклянной крышей, справлялся о ценах, но покупал редко. Просто удовлетворял любопытство.
В то утро он появился с букетом рыночных гвоздик.
Дорогая и многоуважаемая Евдокия Григорьевна! начал со старомодной церемонностью.
Премного благодарна за внимание, Лексей Родионыч, в тон ответила бабушка и вежливо осведомилась: Почем нынче капуста на Андреевском? И какие разные новости вычитали спозаранку? Поделитесь, пожалуйста.
Они всегда так шутливо беседовали.
На капусту внимания не обратил, хотя урожай в этом году и на нее отменный, а новостей никаких. Если не считать учения МПВО, местной противовоздушной обороны. Дворники все с красными повязками и противогазными сумками через плечо. Милиционеры при револьверах и противогазах.
Вот оно что, облегченно вздохнула мама, оттого и самолеты ночью гудели.
Странно лишь, что прессу до сих пор в киоски не подвезли. Очередь выросла, как за хлебом в карточные времена.
Ну, Леша, вспомнил что, сказала бабушка. Слава богу, шестой год без норм обходимся, всего вдоволь.
Тане разговор о нормах и карточках был не ясен. В магазинах, продовольственных и промтоварных, не всегда купить все можно, но то, что есть на полках и витринах, пожалуйста, без ограничений.
Садись, Леша, завтракать сейчас будем, пригласила мама.
Бежать надо, прессу не прозевать, не без сожаления отказался дядя.
Жениться бы ему в свое время, не впервые высказала такое суждение бабушка. Мужчины, особливо вдовцы, плохо к самостоятельности приспособлены.
А Василий? поддержала разговор мама.
Он, Маня, однолюб.
Василий Родионович после трагической гибели невесты она утонула на его глазах поклялся всю жизнь хранить верность любимой.
Все Савичевы однолюбы, убежденно сказала мама. Женя разошлась с мужем, он давно женился, а она так и не полюбила другого человека.
Война!
Таня никогда не видела дядей такими. Бледные как смерть.
Слышали? Война! Мама схватилась за сердце:
Как война?
Дядя Вася показал на черную тарелку «Рекорда». Таня поняла, включила радио. Духовой оркестр играл боевой марш.
А мы в Дворищи собрались, растерянно произнесла мать.
Поездку отложить, категорически распорядился дядя Вася, тяжело придыхая.
И бабушка обрела наконец голос:
У нас же с ними договор
Странно, а может, и совсем не странно, что никто еще не назвал агрессора, но все и так понимали, кто напал на СССР.
Нашли кому верить. Фашистам! с укором сказал дядя Вася. На рассвете напали. Вероломно! Уже бомбили Киев, Севастополь, Каунас.
Военные оркестры еще долго играли марши по радио, затем, в полдень, все слушали заявление правительства и обращения к народу. Оно заканчивалось бодро и уверенно:
«Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
Тогда, 22 июня 1941 года, в первый день войны, оглушительный, сокрушивший привычный ход бытия, никто и не сомневался в обреченности врага. Более того, мы верили в скорую нашу победу. Не сразу поняли, что началась не простая война.