Он в раз обозлился на весь этот белый свет, он так обозлился на самих людей и даже на своих ровесников, а может и на своих друзей за тот их откровенный, как им казалось только слегка приукрашенный рассказ. Он так обозлился на своих друзей, которые были с ним так откровенны и он, затем, молча, выхватил из ножен тот свой острый пареньский нож и выбежал на темную улицу, чтобы встретить его и навсегда здесь в родном ему Ачайваяме поквитаться с ним, с его и её обидчиком.
И, было бы вероятно правильно тогда, если бы это случилось, так теперь думал сам Володин.
И, не будь его бдительных друзей, которые смогли остудить тогда его ту вспыхнувшую злость, где бы он был сейчас?
Ловко они заломили ему крепкие руки, да силой завели в дом, а там полный стакан водки и еще, и еще
И, только рано утром от холода, проснувшись от не вероятной боли и гула в его голове, поняв, что же ему на самом деле делать. Он легко и быстро собрал свои не большие пожитки: лёска, да еще прочный крючок, охотничий нож, топор, ножовка, льдобур, две пачки спичек, да пару свечек. А, что в таком возрасте и надо еще. Был бы закопченный на костре чайник и спички, лёска да крючок не гнущийся. И налегке один, покуда ребята вповалку еще спали на широких полатях, ушел на крутой берег реки Апука, чтобы там вдали чуть поостыть, а оттуда медленно и нисколько не спеша, вспомнил о той еще дедовской рыбалке по тропинке ушел глубоко вниз по течению в сторону Тихого океана, вольное дыхание, которого доходило и сюда до самого Ачайваяма. Да так и остался там, на целых три таких длинных только его года. На те три длинные года, которые он затем будет считать лучшими из всей своей жизни.
И, был ли он здесь одинок, было ли ему здесь тоскливо или может быть даже скучно? спросил бы я кого-то.
А нисколько! ответил бы мне Ивнат.
Он ведь мог легко поговорить и с немой для других рыбой. Он мог выследить и поймать резвых еще не оперившихся июльских куропатчат и пощебетать с ними, вернув затем, заботливой воркочущей рядом с ним их озабоченной их судьбой матери. Он мог без труда по такой узкой тропке выследить лежку зайчихи и, не пугая её, понаблюдать, как она их кормит своим жирным молоком, а еще он мог бросить ввысь еще трепещущегося хариуса, чтобы видеть, как ловкая чайка на лету его хватает за голову и в мгновение, наполняет свой такой ненасытный изогнутый клюв нисколько не меняя при этом траекторию своего быстрого её полета.
Он мог часами наблюдать за здешним постоянно мерцающим, как новогодняя иллюминация звездным небом, выискивая, где же там именно его та единственная путеводная звезда и загадывать, когда же та упадет с небосвода, оповестив всех о его земной кончине, как и те многочисленные метеориты, которые мириадами неслись на Землю почти ежедневно, чтобы сгореть так и не достигнув самой поверхности Земли. И, он не понимал, весточка ли это, пришедших на Землю людей, где-то рожденных этой ночью или, наоборот это та последняя вспышка тех, кто от нас уходит уж навсегда. И он долго искал на этом всегда загадочном и для него, и для меня небосводе её тот единственный и неповторимый след, который какое-то время еще держится, как бы прочертив её путь к Земле, но практически никогда её не достигнув
Он давно искал на черном мерцающем небосводе след его единственной и им любимой, чтобы и свою мерцающую звезду поместить затем рядом с нею, чтобы они хоть на небосводе были бы постоянно рядом. И в такие моменты, когда он здесь вспоминал о ней, в моменты его тихой задумчивости, он брал очередной тяжелый комель каменой березы и надолго сосредоточившись над ним, всматриваясь в его толщу, чтобы срисовать, что же с него можно вырезать, с глины вылепить и еще может в настоящих муках и изваять её облик непередаваемый. Его здешнее одинокое творчество было ему абсолютно на пользу. Он здесь страдал, он свою страсть любви к ней сам же и неистово раздувал, ежедневно, ежечасно, ежеминутно, постоянно вводя её раз за разом в своё чуть помутнённое сознание. И когда, он брался за острый резец, тогда он неистово с окаменелой злостью резал и резал твердое каменной плотности здешнее березовое дерево, убирая все то лишнее, чтобы из живого и теплого березового комля и из дерева этот мертвого проявились те не забываемые им никогда её черты, её так милые ему очертания, чтобы затем на них самому подолгу ему же лицезреть и слегка может быть нежно рукой поглаживая, испытывать такое внутреннее умиротворение, такое истинное наслаждение, которых он ранее и не испытывал, даже тогда когда та или иная из его не жадных на мужчин соседок позволяли ему приходить темными вечерами и, позволяли ему обнять их, да и поцеловать еще тогда, когда ему было только тринадцать или может быть всего-то четырнадцать лет. И когда о настоящей страстной любви и об искренних чувствах к взрослой женщине он еще по своей незрелости не думал и даже не размышлял об этом он. Так, как только древний здешний ачайваямский зов предков, позволял ему механически все с нею делать в длинной темной ночи, чтобы затем только хвастаться перед своими ровесниками, что и он не хуже них, а в чем-то может и более опытен он, и более просвещен чем они его ровесники
Но такой неистребимой страсти, древней такой отдачи, когда он прикасался к этому твердому дереву он никогда ранее по-настоящему, то и не испытывал.
И, он часто безотчетно думал:
Не полюбил ли я больше её сказочный образ, чем на самом деле её саму?
И, сам же от себя гнал эту дурную мысль.
Если бы она тогда только дождалась его?
Теперь бы и дочь была его, разве, что младше на год всего-то, да и сама его любимая осталась бы жить, так как он всего бы себя посвятил только ей. Он сделал бы ей новую юрту, он бы здесь на рыбалке выделил уютный полог для неё, куда никто и никогда бы не проник и, он бы отдал ей всю свою нисколько не утоленную еще юную страсть, и своё то ненасытное желание именно её, чтобы только она была радостна им, чтобы только она была счастлива им, чтобы только она продолжала род его ачайваямский, такой древний и такой знаменитый на этом большущем Камчатском полуострове род Ивтагиных и, слившийся воедино её род Инмалвилов.
А теперь вот у него ни любимой жены, ни родных подрастающих детей, которых он бы так неистово любил, так бы обожал он их, о которых мог бы он заботиться и еще как их оберегать. Теперь у него и настоящего-то дома нет. Да ему теперь и сейчас, и не хотелось его заводить и, обустраивать даже этот не большой охотничий балок.
Не для кого!
А ему одному сиротинушке в жизни много ли надо?
В пути
Александр Володин ровно за эти свои двое суток преодолел 1005 км до Петропавловска-Камчатского и еще 8333 км до Москвы, и затем еще 757 км до самого Липецка. В сумме он преодолел более 10083 км.
Он в скором фирменном поезде номер 029 проснулся в два часа ночи, так как Камчатское время уже 11 часов дня, а то, что прошло, что он прилетел, промелькнули те 8 часовых поясов, разве в самолете хоть и современном Боинге 767300. Разве это сон лёгкий дрём.
В своём и отечественном ИЛ-96 ему естественно больше нравилось и не потому, что родной и по просторней, и ряды кресел далее друг от друга.
А мысли его сейчас о нашем и общем одиночестве. Хотел сначала печатать на компьютере, но вспомнил, что батарея ноутбука давно села и до тех пор покуда, не купит в Москве новую, ничего с его работой на компьютере не получится, а брать авторучку в руку и белый чистый лист бумаги как-то давно уже он отвык. И, снова к своим мыслям, к своим выверенным размышлениям. Вот столько за эти тридцать лет потеряно настоящих друзей, сколько их ушло в далекий тот эфир космический, из которого они уже никак и никогда не отзовутся и, сколько по тем или иным причинам уехали за те же тридцать лет отсюда с такой далекой Камчатки, как все говорят на Северах на «материк», а ведь Земля наша везде одинакова и везде это материк.
И понимал, что сам человек это та же безграничная Вселенная, это тот же не познанный и полностью не разгаданный сгусток пульсирующий эмоциями энергии, который тебя одновременно и радует, и зачастую почему-то он же разочаровывает, а может и даже слегка он же огорчает. Человек сам является большущей Вселенной, вмещающий в себя всё то, что впитал за время земной жизни, и что познал, и что приобрел, в том числе, и от друзей, и от близких, впитывая и их опыт, и их не передаваемую энергию, и кто бы и сколько бы его не изучал никогда ни познать, ни разгадать уж не сможет самого загадочного этого земного человека.
И, сколько бы о нём, об этом конкретном человеке не писали
Вон, об Иосифе Сталине (Дзугашвили) кто только не брал перо и не писал, но вновь и вновь с течением времени его биографию переписывал, его время оценивал по новому и его деяния анализировал, не могут они быть оценены однозначно и достоверно верно. Так как его величие оно ведь для нас всех неоспоримо. Его все преимущества на виду. Его заслуги перед историей они ведь для всех нас неоценимы.
И вспоминал, вот ведь и Михаил Прохоров миллиардер, а Потанина напарника своего и при том, по возрасту постарше, но тоже ведь бросил, вернее на их понятном теперь всем нам жаргоне «кинул» и легко, на раз, поделив их совместный прибыльный норильский платиновый бизнес. Предполагал ли первый, что тому было также горько от его таких действий. Ранее были друзьями, ведь вдвоем преодолевали, строили по крупицам свой прибыльный бизнес, когда вдвоем шли ввысь и вот на полпути, на полдороги, а они расстались.
И, почему? спросил бы я.
Разве изменились у обеих жизненные приоритеты? Или меньше денег стало на их банковских счетах? Или нужда какая-то не отложная у них вот так в раз и возникла?
А здесь еще тот его, не сбывшийся Ё-мобиль, который Прохором М. в этом году за один доллар продал автодорожному институту НАМИ, так я думаю. Так я размышляя.
Да и сразу было понятно, что с Фордом или с Тойотой его Ё-мобилю не тягаться, но хотелось ведь
Распиариться?
Да серьезные люди сразу поняли, что человек не забивший за свою жизнь ни одного гвоздя Да серьезные люди они ведь промолчат Если бы идея была прибыльная, если бы идея была в ближайшее время технически реализуемая, её бы давно и не он Прохоров М., а в других странах и другие, и давно бы реализовали, и прибыль бы уже получили. снова мысли мои.
***
И, Александр Володин вспоминал далекий 2004, когда вот пришел на работу и вновь очередное санзадание
А, его 30-летняя здешняя камчатская жизнь практически вся прошла в сан заданиях: не продолжительное ожидание, быстрое выполнение полета в село и обратно, затем формальные и рутинные бумажные, как обычно отчеты, и вновь не определенное и длинное ожидание.
Как любил он говорить:
Я всегда «на стреме»!
Все тридцать лет постоянное ожидание, такая вот у него особенная работа
Да, на Камчатке вся наша жизнь как-то идет как бы размереннее и вероятно чуть быстрее, чем там, на «материке», вся жизнь жителей полуострова всецело привязана к авиации, так как практически другого, тем более такого надежного и более практичного вида транспорта и нет здесь. Поэтому вся камчатская жизнь состоит из мимолетных минутных аэропортовских встреч и таких же быстрых прощаний под гул раскручивающихся винтов, прибывающих или отлетающих самолетов, или набирающих обороты мощных турбин вертолёта
И вот, часто прощаясь с коллегами, с друзьями или с товарищами он тогда ведь как-то надеялся еще, что не забудут они его, что не покинут они его. Он полагал, и он предполагал, что хоть весточку, иногда тоненькую открытку к Новому году, хоть не значительную весточку, хоть минутный звоночек по современной сотовой связи, которой ведь буквально пять лет назад и не было здесь на Камчатке, чтобы услышать и весточку об их житии бытии ему получить
А, сколько вместе пережито, сколько написано приказов, сколько составлено документов и самоотчетов для их врачебных категорий, сколько состоялось ужинов и обедов по поводу и без повода, сколько вместе преодолено в его жизни здесь на Камчатке и вот теперь это его одиночество
Да всегдашнее наше одиночество
Суть самого человека, вероятно в том, особенно всех творческих людей, всех, кто работает вот с таким материалам, как сам человек и для врача, и для творца того же артиста абсолютно одинакова. Все мы работаем с человеком, с тем особым и не разгаданным человеческим материалом и все мы такие разные, и в своих поступках, и в своих словах такие ведь мы не предсказуемые, и затем со временем все мы обречены на полное одиночество и, это нужно когда-то понять и нам осознать да, может если это возможно и смириться со всем этим. Именно смириться со своим здешним одиночеством в своём сознании Александр Володин никак и не мог. Так как с каждым из своих знакомых часто, как бы продолжал начатый им длинный разговор и ему не было конца, и оттуда, из далека со своей Камчатки он, как бы видел и их жизнь, и всё их внутреннее существо, и явственно понимал, каким иногда человек становится мелким и таким еще никчемным перед, складывающимися в жизни обстоятельствами, в которые его ставит мировое Время и все окружающего нас Космическое Пространство. А, многих ведь уж затем еще и здоровье, и само семейное окружение держало в таких зажатых до боли в душе тисках, что они уже не могли из них, никак и вырваться.
И его нисколько теперь не удивлял тот поступок престарелого Льва Толстого, когда он бросил свой родной дом и ушел на далекий железнодорожный вокзал, чтобы там и навсегда умереть, а других то вокзалов и не было. И ему пришлось уйти буквально в никуда из своего родного ему дома, чтобы умереть на не ведомом ему полустанке, лишь бы освободиться от «пут» его личного быта, так связывавших его, лишь бы самому еще раз в жизни ощутить последний предсмертный абсолютно свободный полет своей души. Даже будучи довольно пожилым, его творческой и натруженной душе хотелось полной и той особой абсолютной свободы творчества, которой никогда в нашей жизни и не бывает, так как он был привязан к тому только его толстовскому времени в котором он сам жил, и в котором он же существовал. А ему ведь тогда хотелось настоящего необозримого простора, не того ограниченного стенами его кабинета и еще ограниченного стенами его дома
Ему хотелось по-настоящему свежайшего воздуха народа его. И его рвущийся наружу талант, питающего идеями и образами он трепетал. Ему хотелось говорить, да и писать, то и том, что его так волновало, а для этого нужна была абсолютно вне дома новая обстановка, для этого нужно было ему новое человеческое окружение, да вовсе новые впечатления, так как-то, что было с ним в детстве, в юности и в молодости давно им же и было не раз описано, было положено в его повестях, в его рассказах и в многостраничных романах и теперь в самой старости ему нужны были эти абсолютно новые для него впечатления, ему нужно было это новое вдохновение. А душа его страстная она рвалась, а душа его еще желала и еще она хотела, а душа его так в те мгновения его жизни трепетала жаждой полной человеческой свободы и еще реального её же неостановимого полёта
***
В Москве, при приземлении самолета само небо и многослойные облака легко скрыли многомиллионный город и скрыли такие привлекательные городские огни, а здесь в скором поезде из Москвы до Липецка ему видно приволье здешнее придорожное деревенское, когда едешь минут двадцать, чтобы только на очередном полустаночке вспыхнул один огонек на столбе за лесозащитной полосой и подумаешь, а чем здесь от Москвы то всего 350 км жизнь отличается от той его Камчатской жизни. Такие же люди, как и он. Такие же, как и он часто абсолютно одинокие, такие же они все в своей повседневной жизни и заботах такие же, как и он часто далекие от забот властей всех уровней, от тех забот власть предержащих. Ведь о них в последние 1015 лет, особенно с 1991 по 2005 гг. никакой реальной заботы со стороны государства и нет. Вот ведь, и дорога в сторону Липецка до сих пор здесь на этой линии даже не электрифицирована и, теперь тепловоз натужно тянет 15 полупустых вагонов, так как ООО «РЖД» с трудом выдерживает естественную конкуренцию с автобусами, где цена всего-то каких-то 700 рублей за кресло, а здесь в купе фирменного поезда Москва-Липецк все 2655 полновесных русских рублей вот и вся цивилизация, вот и вся скорость скорого поезда, а в Китае более 1000 скоростных поездов по их заказу фирма Сименс построила. Да и сами китайцы понастроили скоростные ЖД магистрали