И, может это потому, что ту камчатскую жизнь и его сегодняшнюю жизнь здесь в движущемся скором поезде уравнивает его знание и понимание законов её. Тех сложных законов по которым она зарождается, тех сложных законов по, которым она идет и тех, не ведомых природных и общественных законов, когда она в раз и прекращается, когда всё и вся прекращается, останавливается и куда-то в миг исчезает. За более чем тридцать лет, проведенных им на Камчатском полуострове он видел разного довольно много и знает, да и помнит невероятно много. Он понятно, что помнит и ту его жизнь, когда был еще студентом, или как окончил институт, и когда только начинал он работать, и он ощущает свою пульсирующую сегодняшнюю жизнь, которая подвластная может быть ведь только великому и неумолимому его Времени. Именно от самого Всемирного и Вечного Времени он сегодня и сейчас получает тот свой едва ощутимый кусочек или ломтичек, который ему, как и всем нам выделен Великим Провидением и Могучим Всевышним, создавшим когда то и самого меня, который вероятно знает, как ему дальше идти и куда ему сейчас идти, и который, отпуская нас на саму неумолимую стрелу Вечного Времени не всегда ведь затем и вмешивается в наш Земной путь, да и как он это смог бы сделать, следя одновременно за семью миллиардами разных людей на нашей Земле, ежесекундно, чтобы держать свою руку на их пульсе, разве его Всевышнего смысл и суть его в этом?
Он же, наш Всевышний, наш Вседержитель выполняет и реализует своё предназначение, уже создав нас, а затем, мы вольны жить и творить, мы вольны следовать или нет его значимым для нас предначертаниям
И он Вседержитель наш, как и тот путник, как бы наблюдает из своего вагона, из своего скорого поезда за нами довольно внимательно, так ли мы идем по своему земному Времени.
И именно теперь, и именно здесь в вагоне Александр Володин начинал ощущать себя и потомком того великого Александра Македонского и самого Петра Великого, и может быть самого Богдана Хмельницкого, и еще Астраханского своего предка тысячника того неведомого ему тысячника и полковника Кайда, который дал весь его род Кайда и рода того далекого Якименко Ивана Андреевича, которого махновцы в феврале 1919 года вывели в его Савинцах во двор и легко нажали на послушный курок черного и как то чернозем за который он воевал нагана или маузера
И он именно теперь понимал, что не будь всех их в свое время, не будь может быть тех великих и таких тех далеких для него сорок тысяч лет назад Адама и Евы, не было бы и это теперь понятно ему, не было бы и его самого сегодня.
И, нужно было ведь стольким тысячам случайностей возникнуть и одновременно совпасть, чтобы он вот родился в еще не таком и холодном ноябре в том далеком 1950 году в его родных и одновременно далеких степных Савинцах, чтобы затем оказаться уже в 1980 году в Тиличиках здесь на далекой Камчатке, а уже через почти 32 года буквально за сутки, перенестись во Времени и перенестись ему в самом Пространстве и быть в нынешнем 2012 году.
И, столько вот таких еще будет и случится в его жизни, в его земном бытии случайностей, и куда его земная судьба еще занесет?
А именно сегодня он уверенно может, как любой титулованный экстрасенс, вычислить, да и описать буквально поминутно и ту прошлую свою и их жизнь, и его сегодняшнюю жизнь, и предположить, с может большой долей вероятности и с большей долей достоверности даже предугадать, как же конкретный человек себя поведет в тех или иных жизненных обстоятельствах легко, понимая и ощущая ту жизнь и его сегодняшнюю жизнь: едет ли тот в таком же, как и он, в его скором поезде номер 029 или находится он в совсем иной жизненной ситуации. Хоть давно своим умом и понимал он, что будущее одного конкретного человека и будущее его родной круглой планеты Земля, будущее его родной семьи и будущее всей Солнечной системы это разновеликие не только объемно физические, но и, прежде всего, ведь такие разнящиеся понятийные и особые трудно ощутимые, и труднопонимаемые многими нами философские категории, так как сами временные промежутки в этих его нынешних измерениях, их существования никак и нисколько не сопоставимы, они абсолютно разные.
Десять лет в его жизни это ведь целая вечность, а те же десять лет для самой Солнечной системы это лишь одно из её мгновений многомиллионной, а то и многомиллиардной вернее тринадцати и семи десятых миллиардов лет её истории, что обыденному нашему сознанию представить именно вот такой временной промежуток ведь не возможно ни понять, ни даже с чем-то земным и с чем-то видимым здесь в поле его зрения даже сопоставить. И то, что для конкретного человека кажется таким громадным, в том, вне нас планетарном масштабе абсолютное ничто и то, что в его теперь для него родном селе Тиличики так далеко отсюда от его поезда и от его этого на путях сварных колышущегося вагона, то в планетарном, то в их космическом масштабе и в том громадном мегапарсек или самих парсек, или световых лет исчислении ничтожно мало и даже может быть даже, и не существенно для другой аналогичной области громадной нашей Вселенной.
Но зависимости в нашем мире такие, что ничто друг без друга и быть не может ни он здесь в этом номером 029 скором и фирменном поезде, ни те его Тиличики, которые может быть только просыпаются сейчас, когда он едет и слышит стук колесных пар, которые также не одну тысячу, а то и не один миллион километров уже вне его сознания и сами то они прошли.
И, вот он начинал понимать, что только вечная борьба по-настоящему большого и этого, как и он сам малого, только большая цель и все наши маленькие ежедневные поступки, и те особые наши желания и помыслы наши могут еще как-то препятствовать её достижению данным конкретным и таким малым человеком, этим человечком в безмерном мире Космоса, в мире всех желаний его и его повседневных страстей. И, нисколько уж не важно, где он сейчас в его теперь уже родных в Тиличиках, или здесь в самой Москве, таком сосредоточии одиннадцати или пятнадцати миллионов людей или, как сейчас в купе уютного, колышущегося на поворотах пути вагона почти один, так как пассажиров в вагоне с десяток и не более, молодежь та больше автобусами им и быстрее, и им же дешевле.
Но ведь при желании, находясь и там, и одновременно здесь он везде может еще и ясно мыслить, и быстро писать, и эффективно анализировать, и размышляя сопоставлять, а это и есть высшие проявления его внутренней насыщенной событиями жизни, его не зависимой от других жизни, но также его довольно ограниченной жизни, поставленной в рамки того Великого Времени, которое ему было выделено Высшим провидением, давно с самого его рождения, а может и ранее еще с зачатия и, никак не зависимо теперь от его упорной воли. А, вот сейчас только от его желания зависит, насколько плотно он в своём сознании это теперь его, вернее своё Время сожмет, своё же Время правильно для достижения поставленной цели и организует его. Ведь он может теперь легко переместится в мыслях в 1728 года, когда был в Савинцах его дед Кайда, и пойти вовремя и в пространство того же 1728 года, когда на далекую Камчатку ехал сам её исследователь и летописец Крашенинников С. П. И, может даже и сам их двоих своего прапрадеда и того студента, а затем ученого Крашенинникова С.П как бы свести в земном пространстве, и отправить своего прапрадеда туда же, по тем самым тропам и из этой игры его воображения никак не исчезает он сам Александр Володин, так как не будь его предков, не будь его прапредков, не было бы и его сегодня, и даже сейчас. И он ощутил, что в этом и есть сама наша жизнь. Что даже самый талантливый писатель, когда расставляет своих героев по шахматной карте жизни, он нисколько не свободен, как здесь и сейчас не свободен человек от того отрезка Времени, который ему выделен Всевышним, нашим всемогущим Господом Богом Иисусом Христом
И, все те разговоры на самом на верху о полной нашей и каждого свободе, и об истинной демократии, и о различных формах этой демократии это всё временное и то для нас всех такое привходящее, так как это уже глубокие и большие философские понятийные человеческие категории, которые вероятно где-то витают над реальным этим материальным нашим миром, они подымаются над морями и над океанами, над долинами и бескрайними земными просторами, легко пролетая именно мимо нас самих.
Ведь мы прекрасно знаем, что нет и не может быть абсолютной земной нашей свободы, так, как и нет полной, и настоящей демократии в любом государстве. Всё это делают и воплощают в жизнь конкретные земные люди, которые давно и не нами слеплены из одного и того же теста, и все мы поставлены в определенные и в жесткие временные, в исторические, и в пространственные рамки, выйти за пределы которых мы уж никогда не сможем, как не смогут, и герои нашего повествования, как бы нам не было их жаль, как бы им мы не сочувствовали и не сострадали сами мы. Они все буквально на этих быстро листаемых мною страницах проживут именно только свою жизнь, а мы с Вами в это же их время и в наше время проживем ту свою жизнь и, мы можем, только взглянув из своего оконца не то поезда, не то из иллюминатора самолета увидеть и подметить только отдельные штришки, что-либо из бега их насыщенной и никем не повторенной и неповторимой жизни, но никаких уже не можем повлиять на её неизбежный и давно не нами запрограммированный земной и вероятно чем-то и кем-то детерминированный не нами их бег вместе с их только им даденном Временем и их особом том Пространством.
Вот на этом поезде он проехал деревеньку и он мог явственно ощущать, как в одном придорожном доме молодая пара любит страстно друг друга, упиваясь в неге страсти, а совсем рядом в другом доме одинокая мать, разбуженная криком встала к плачущему ребенку, а там на окраине села в третьем доме человек с утра собирается на рынок, чтобы не опоздать на электричку в 4 часа 14 минут, а в последнем доме стоя на бугристых от ревматизма коленях такая морщинистая старуха по утру молит самого Господа Бога, чтобы её одинокую, потерявшую давно и любимого сына, и потерявшую свою надежду на старость дочь, давно и безвозвратно потерявшую ту свою особую родственную опору в жизни просит Его Всевышнего проникновенно, чтобы Он именно её Всевышний побыстрее забрал её туда к себе на небеса обетованные. И, ей теперь нисколько не боязно, и ей теперь нисколько не страшно, так как она уже давно своим сердцем соединилась там в ином мире с ними с детьми своими, там лежащими в землице здешней болотистой и такой сырой, что на погосте их, на берегу быстрой реки не то Воронеж, не то Ворскла. Ей теперь нисколько не страшно, так как дети должны жить и они должны здравствовать, и только они должны проводить своих родителей в последний их земной путь от дома до погоста того, а не наоборот, как это почему-то случилось именно с нею. И она не в обиде на самого Господа Бога её Всевышнего, она только смиренно молится ему и просит его и еще ждет того момента, и она ждет того особого мгновения, когда все её земные страдания, когда все её земные муки прекратятся и покинут её бренное давно высохшее от Времени старческое тельце.
И сам Володин Александр думал, или даже размышляя он, и все время еще и сопоставлял, где сейчас он и где эти все люди, которые вот так как и он живут, как и он страдают, и, как и он волнуются, и еще чего-то ждут от этого зачастую неуловимого для них Времени и этого необъятного нашим сознанием Провидения, которое у многих такое витиеватое, которое у многих земных людей такое сложное и такое оно противоречивое, и не потому, что они не образованы или они не целеустремленные, а все потому, что все мы не властны ни над Временем, ни над бесконечным Пространством, хоть бы и он пересел сейчас в самый быстрый тот космический корабль или на тот «Протон», который вынес бы его буквально в миг на высокую околоземную орбиту, чтобы мог и больше видеть и больше знать Но, вот изменить даже оттуда ни всей жизни, ни в жизни своих героев даже оттуда с небес земных он бы ничего не смог
Так как и он не властен над ними
А, чего они все теперь ждут?
И, что они делают, чтобы их желание сбылось?
И, он ощущал, что на этой Земле его давно ждут только его два родных и любимых им сына, да еще внук Данила, которого он обещал отвезти на елку в Кремль в великую Москву и еще его ждет родной средний брат Иван, а волнуется за него, как всегда и за его здоровье, и за весь этот его путь, только она его любимая жена, с которой столько прожито и столько пройдено ими по Земле, по землице этой круглой.
И, ему сейчас хотелось, как бы навсегда запечатлеть и само это его ожидание, и это их трепетное волнение, чтобы кто-либо другой знал и поведал, так ли он сам думает, так ли он сам живет, так ли, как и все волнуется и еще страдает, так ли ждет новых встреч, и новых впечатлений от самой жизни?..
И, что же будет завтра?..
Теперь он и знал, и ясно понимал то Сахаровское глубокое философское изречение, что будущее это категория не определенная, и никто из нас туда заглянуть не может, хоть сам Нострадамус, хоть болгарская много знающая Ванга, как бы не желал и сколько бы не силился, будь ты хоть трижды экстрасенсом или магом и провидцем в одном обличье.
Так и его нынешняя сегодняшняя жизнь, также была для всех его, окружавших настолько не определенная, что так же абсолютно случайная, так, как и сам процесс его жизни, определяющий то наше постоянное движение и его сегодняшнее осмысление прожитого им, его анализ всего того, что может можно было бы сделал иначе или вовсе и по-другому. И ему больше нравился тот дворянский и ХVI, и даже ХVIII век, когда им всем и мыслилось по-другому, и жилось людям по размереннее и впечатления свои писатель мог долго и тщательно обдумывать, и долго тщательно их шлифовать переписывая и не раз перечеркивая. И мы, видя их черновики, как бы были соучастниками биения его мысли, его личного пути к тому окончательному отшлифованному варианту, который теперь и радует, и волнует нас он одновременно. А теперь, и у нас, слышен только стук черной клавиатуры, и никто, и никогда не узнает, и не прознает он, как он или как я мыслил, сколько долго он трудился над этим только его слогом, чтобы кто-то другой видел его этот окончательный вариант
Как и сам процесс горения пламени или удержания плазмы в «Токамаке», который понятно ученые сегодня могут изучать, но который, как и ту его прошедшую жизнь и его сегодняшнюю жизнь нельзя, ни ту жизнь, ни его сегодняшнюю жизнь никогда, ни понять, ни её досконально еще из времени сегодняшнего осмыслить нам и осознать её, и тем более правильно может быть в математически ясных всем другим формулах описать, а тем более ясно и понятно для других выразить всё пережитое этими простыми словами, сложенными из таких не замысловатых букв русского алфавита.
Да, и где ему сегодня, и сейчас взять те особые слова, чтобы всё былое образно выразить и, как его любила и обожала мать, как самого её младшего, и бабушка Надежда Изотовна трепетно охраняла, не так как других внуков своих многочисленных, и, как он сам любил своих двух старших братьев Бориса, да и Ивана, чтобы еще и описать, как он впервые не то в шестнадцать, а может и чуть ранее влюбился и, как тогда ночами он сам страдал, не зная куда себя и деть.
И он понимал, что даже, когда он вскрывает умершего человека и по заданию следователя или лечащего врача изучает уже то чье-то бездыханное тело ранее живого человека, то он, как и тот же писатель, как бы препарирует своим скальпелем всю прошлую жизнь человека, как и писатель в своих толстых и длинных романах описывает жизнь не то реальных, не то вымышленных им героев. Но всё же истинного и полного отображения, и естественно достоверного описания всех жизненных процессов, всех аспектов жизни конкретного человека не может быть никогда, так как сама жизнь это, как зыбкий узор от приливного бриза морской той тихоокеанской волны, который каждую секунду меняется и никогда уже вновь он не повторяется.