Пока отец в смене, он за старшего, и почему бы не поважничать? Отец Рута ещё не решила, как к нему относиться, отложила на потом. Может, поговорить с бабушкой, попросить совета? Но тогда узнает, что у Руты дар, и все узнают нет, такое никуда не годится. Значит, своими силами, только своими силами, как бы ни казалось сложно.
Мельда, отстань! Айрис пихает кошку ногой, пусть твоя любимая Рута тебя кормит!
За своей бы Мелиссой лучше следила любимице Айрис достается уже от Руты.
А я и слежу, и гребнем расчёсываю, это твоя Мельда всегда лохматая, как растрёпа!
Не лохматая, а пушистая!
И сама ты тоже растрёпа!..
Слово за слово, дело доходит до ссоры. Хорошо, сёстры по разные стороны стола, а то бы, никаких сомнений, вцепились друг в дружку.
Сейчас обе получите, осаживает дочерей Ламанда.
Нужно дать им одно дело на двоих, да-да, шамкает бабушка Пенута, лучше нет средства, чтобы сдружиться
Правильно! Фаргал хлопает по столешнице.
Девочки затихают, но поздно: брат уже загорелся желанием их сдружить.
Кучу дров видите? спрашивает после завтрака, когда одеваются, собираются, выходят на задний двор, нужно сложить под навес. И поторапливайтесь, поторапливайтесь, сейчас големы подойдут!
Как же, такую кучищу не заметишь, бурчит Айрис. Глаза у неё голубые, как ясное морозное небо, волосы светлые до белизны. Давай, ты слева, я справа.
Давай, Рута натягивает рукавицы, поправляет шапку из лисьего меха. Она и сама как лисица, только не здешняя, белая, а заморская, с другой стороны света. Волосы у Руты рыжие, глаза зелёные, озорные, улыбка хитрая, с ямочками.
Вразвалку подходят два голема: в большой глыбе туловища, как в печурке, помигивает огонёк, собранные из блоков руки и ноги нанизаны на ниточки чар. В передний блок руки можно встраивать разные приспособления, сейчас у одного колун, у другого зажим, и вот один подставляет, а другой бьёт.
Эх, молодцы! Фаргал хлопает в ладоши, эх, красота!
[2]
После работы Рута на печной лежанке, согревается. В руках у неё ком волшебного льда, заговорённый так, чтобы можно было лепить, как из глины. Лепить, а потом разыгрывать сценки излюбленная её забава. Вот и разыгрывает: то о цвергах из волшебной страны Играгуд, то о грозных драконах Беллкора, то о лукавых саламандрах. Но сегодня другой сюжет, о Ламанде и Баглае, матери и отце. Он не бьёт, она не плачет, и рождается ребёночек, которого все любят. На миг Рута задумывается, сынишка это или дочь, решает, что сынишка всё же лучше. А как он появляется на свет? Не придумав ничего лучше, Рута отделяет от фигурки матери большой живот и лепит из него маленького человечка.
Вот ты где! над краем печи показалась голова Айрис.
Что тебе надо? от неожиданности Рута вздрогнула, быстро сгребла фигурки в кучу, смяла в ком.
Там баржи плывут, побежали быстрей!
Раздумывала Рута недолго: Айрис, конечно, задавака и вредина, а на печи тепло и слезать не хочется, но баржи всегда событие, пропускать такое нельзя.
Бегу!
У ограды встретили мальчишки Казарнак, Ратма, Маклай.
Ну, сколько можно ждать? Казарнак приплясывал от нетерпения, всё с вами пропустим!
Не бойся, не пропустим, Айрис задрала нос, айда!
Свою компанию они называли «кулаком», потому что пятеро, как пальцев. Казарнак говорил, что это он первый так придумал, Айрис что она. Большой палец это Маклай, сын Пилипа-кузнеца. И такой же, как и Пилип, крепкий, кряжистый. Казарнак это указательный палец, ибо самый главный. Черноволосый, остроглазый, пронырливый, почему и получил прозвище Шило. Айрис это средний палец, потому что самая высокая и тоже считает себя главной (ну-ну, как же!). Ратма это безымянный палец, так как имени своего у него не было, дал алхимик Киприан. Пришёл Ратма откуда-то с севера, а откуда, не помнит, и вообще не помнит ничего. Худосочный, лопоухий, губы серые, вывернутые, будто бы варёные. Если бы не Киприан, Ратму бы прогнали, а то и в жертву реке отдали, но тот почувствовал в мальчике способность к чародейству, взял в ученики. Ну, а мизинец это Рута, потому что, чего уж там, самая маленькая.
Пристань от посёлка отделял вал, сложенный из плотно пригнанных друг к другу глыб тороса огромных, просто огромадных. Казарнак утверждал, что привезли их в незапамятные времена аж с самого Прохладного моря, но даже простак Маклай в этом сомневался. Людей у вала собралось уже много, поднимались по прорубленным в толще ступеням на плоский гребень. Взрослому бы не протолкнуться, но у «кулака» имелись свои лазейки, ребята быстро оказались наверху. А река Горячая несла свои тёмные до черноты воды, река Горячая не замерзала никогда. Начало она берёт на крайнем-крайнем севере, где Великий Хребет сходится с Великим Рифом, держат друг друга за руки. А Великий Хребет связан с Дырой, оттого вода в Горячей волшебная, а из волшебной воды получается волшебный лёд. Так рассказывала Руте бабушка.
Едут! пронеслось по толпе, едут!..
Потянуло кислой вонью ржавчины, по чёрной речной глади волнами пошло марево, из марева показались баржи одна, вторая, третья. Две прошли мимо, третья замедлилась, стала забирать к причалу. У бортов её стояли големы-стражи, большие и высокие, меж ними расхаживал речной капитан. И Рута вдруг увидела, поняла, что он такой же чёрный, как и река. Нет, не внешне, конечно, а внутри разъела его Горячая, пройдя сквозь защитные чары, как проходит сквозь скорлупу ореха червь.
Никак ещё одна! крикнул Казарнак.
Рута сначала услышала, потом уже увидела: четвёртая баржа шла еле-еле, надсадно скрипя, на палубе её были люди, много людей.
Переселенцы, высказал очевидное Маклай, он любил так высказываться.
С последней что-то не так, сказал Ратма тихо, но Рута разобрала, и ей стало страшно. Сейчас что-то случится, поняла она, что-то плохое.
Почему так скрипит-то? наморщил лоб Маклай, может, самоходный механизм сломался?
Да ну, отмахнулся Казарнак, просто там людей очень много, вот и скрипит!
Однако прав оказался всё же Маклай: баржа с переселенцами дёрнулась, будто ей отвесил пинка великан, понеслась в сторону той, что была по счёту третьей. Поселковые смотрители, встречавшие у причала, кричали, размахивали ледяными дубинками, толпа на гребне замерла, затаила дыхание, как один человек.
Вот это да протянула Айрис, большие глаза её влажно блестели.
Два марева встретились, баржи со скрежетом прошли бок-о-бок, вверх взметнулись алые искры чар. Борт грузовой сломался, чёрного капитана сбросило вместе с двумя големами на палубу баржи с переселенцами, накрыло волной.
Смотри, смотри, дерутся! Казарнак пихнул Руту в бок, показал пальцем.
На барже с переселенцами и правда началось неладное: големы-стражи, обожжённые водой, размахивали во все стороны квадратными кулачищами, топотали ножищами. Оно и понятно: на людей Горячая действовала, но зимой совсем чуточку, и если человек умеет плавать, и не нахлебается, то переживёт без труда, но не так, совсем не так с големами. Если говорить просто, вода из Горячей их плавила, как и положено горячей воде, пролитой на лёд. Одному голему досталось особенно: вода разрыхлила и голову, и грудь. Рута увидела, как крепкий мужчина заслонил женщину и двух мальчишек жену и детей, понятное дело, а голем снёс ему голову, будто раздавил в руке сочный плод. И тогда младший подпрыгнул, вцепился в грудь стража, повис на одних только пальцах, словно кошка. Ещё миг, и голем расплющил бы, сведя вместе кулаки-блоки, но парень отпрянул, повалился на палубу, в руке его горел головнёй артефакт-сердце
[3]
Столкновение барж в посёлке обсуждали долго, Руте понравилось, как об этом сказала Бригитта мелят, мелят, мелят, что твоё зерно в муку. Только к весне улеглось, поутихло, о другом стали думать да говорить, о привычном. То бишь о предстоящем разливе. Порой Горячая разливалась обычно, а порой нет в позапрошлом году как раз такой случай и был. С южной окраины посёлка, за лесопильней, залило много леса, и вода долго стояла, а когда вода из Горячей долго стоит, дерево становится волшебным. До того дошло дело, что из земли вылезать начали, на корнях ходить, на людей нападать один такой живодрев и убил Нолана, разодрал сучьями-крючьями. Рута брата, самого в их семье старшего, очень любила, очень по нему плакала. А потом воду осушили, живодревов изловили да извели, одну заимку поставили, другую, третью, и получился починок, который назвали Заливным. Теперь туда переселенцев много стекается, волшебное дерево добывать.
Опять со льдом возишься, да?
А если и так, то что?
На заднем дворе была большая проталина, бежал ручеёк, Рута пускала по нему баржи, но от вездесущей Айрис разве скроешься?
А то, что пора бы и повзрослеть хватит детскими играми маяться!
Ой, тоже мне, взрослая!
Сёстры стояли одна против другой, по разные стороны ручейка Айрис раздувала ноздри, Рута мяла в ладонях прозрачный ком.
А я тебя позвать пришла, сказала наконец Айрис, в голосе звенела обида.
Куда? буркнула Рута.
Там мальчишки этого, как его, Тарнума бить собираются, Айрис понизила голос, пойдём поглядим, а?
Какой ещё такой Тарнум?
Рута сделала вид, что имени не узнала, на самом же деле сразу всё поняла. Тарнумом звали того парня, что вырвал у голема-стража сердце, не запомнить его имени было просто нельзя. Отовсюду только и слышалось: Тарнум, Тарнум, Тарнум Рута же больше думала не о нём, а о его отце. Точнее, о своём. Пожертвовал бы он собой ради семьи, встал бы на пути голема?
Ну, тот, который с баржи, помнишь?
А, этот
Так что, айда? сестра протянула через ручей руку.
Айда
К нападению сильная половина «кулака» подготовилась основательно: и время рассчитали, и место, и чтобы не с пустыми руками.
Главное, чтобы он без взрослых беспокоился Казарнак.
Один у отца в кузне, пыхтел Маклай, за инструментом пришел. А возвращается всегда по этой тропке, я проверял.
Место было хорошее: ложбинка за кузницей, вдоль которой нитью дорожка, густой можжевельник по склону вверх. Девчонок посадили с одной стороны зарослей, чтоб не мешали, сами засели с другой; у каждого в руке по ледяной дубинке достал Казарнак.
Кто-то идёт, кажется, Маклай отвёл от лица колючую лапу кустарника.
Тише ты, увалень! шикнул Казарнак.
Нет, ну точно идёт
Да, это он, подтвердил Ратма.
Казарнаку нужно было выпрыгивать первым, понимал прекрасно, но ноги застыли двумя ледышками. Столько раз представлял себе это: как первым бросится в драку, как будет бить дубинкой, как отберёт кусочек артефакта, который у Тарнума на шее И вот он, Тарнум, но ноги почему-то не бегут, и хочется не в драку, а глубже в можжевельник. От бессилия на глазах выступили слёзы, мир стал радужным.
А-а! Маклай выдрался из зарослей, будто медвежонок, скатился по склону.
Тарнум, однако, не растерялся, в один миг сообразил, что к чему: отбросил мешок, в руках появилась палка в половину ритуального шеста, гладко отполированная. Увалень Маклай ещё не успел и скатиться, как получил удар по рукам, ледяная дубинка отлетела в сторону.
У-у!.. взвыл крепыш, и пошел, растопырив руки, намереваясь облапить.
Тарнум увернулся, подсёк, навалился сверху, ткнул головой в мокрый снег. Рута, что осторожно выглядывала из хвойных зарослей, снова отметила, как похож тот на кошку: движения текучие, плавные, да ещё и фырчит!
Не смей его бить, каким-то не своим голосом прокричал Казарнак, не смей!
Со склона с Ратмой они сбежали одновременно, одновременно же и ударили. Тарнум заслонился палкой, посыпались золотистые искры, похожие на зёрна пшеницы. Дубинка Ратмы брызнула осколками, как если бы разбилась большая сосулька, дубинка Казарнака осталась цела.
Вот тебе, вот! вопил последний, нанося удар за ударом, чтобы не задавался!..
Тарнума сбили с Маклая, образовалась куча-мала мелькали кулаки, ноги, вихрастые головы.
Что они делают, Айрис, спросила Рута встревожено, что они делают?..
Когда увидела на белом красное, брызнувшую на снег кровь, она поняла, что драку нужно остановить. Потянулась к кусочку артефакта у Тарнума на шее вот он, пылает угольком, посередине дырочка, сквозь продета тесёмка. Рута коснулась, зачерпнула силу получилось, у неё получилось! но сила тут же вырвалась, ударила, разбрасывая мальчишек в стороны. Можжевельник вспыхнул, и Айрис визжала, а по снегу рассыпались вылетевшие из мешка клещи, свёрла, ледорезы
[Год десятый] Первый страх
Хлада, посёлок Лучистый
[1]
Завёрнутое в чёрный саван тело пустили по водам Горячей, тоже чёрным. Бабушка Пенута умерла редкой для Северной Ленты смертью: тихо, у печи. Чаще случалось, что убивал лютый зверь холод, или лютый зверь мор, или же просто зверь. Какое-то время река несла саван, затем проглотила, утащила на дно.
Забрала Горячая тело, сказал алхимик Киприан, хороший знак.
Баглай молчал, окунув взгляд чёрных глаз в чёрную воду, и все молчали тоже. Когда открылось, что у Руты дар сгоревший можжевельник прокричал на весь посёлок бабушка и отец долго спорили, отдавать ли её на обучение Киприану. Могли бы и не спорить
Способности у девочки есть, сказал чародей, но малы, и уже сейчас идут на убыль. К тому же, у меня уже есть ученик
Рута, услышав сей приговор, рыдала в три ручья, ненавидя и Киприана, и Ратму, и вообще целый мир, от Великого Хребта до Великого Рифа. А отец тогда тоже молчал, и шрам от уголка рта во всю правую щёку казался особенно безобразным. Волшебные вещи дарить перестал, чем делал только больней, но он, похоже, плохо разбирается в боли. Или, наоборот, чересчур хорошо?
Запахнись, кроха, прошептала мама на ухо, дёрнула шубку, ветер с реки как ножом режет.
Рута послушно запахнулась, подняла меховой воротник, упрятала за ним нос. Посмотрела на Айрис та следила за ребятишками, возводившими дальше по берегу снежную крепость. Казалось, сестре, как и им, нет до похорон ни малейшего дела. Даже отсюда Рута заметила, какие ребятишки чумазые, и одеты едва-едва теперь она многое замечала, и без всякого там волшебства. Знала, что баржи с переселенцами в Лучистом с прошлого месяца не принимают, видела, как смотрители стреляли по тем, кто прыгал в воду и пытался плыть, видела глаза детей с вздутыми от голода животами, лица их матерей, будто бы замороженные. Но она же не виновата, что здесь, на берегу, а они там?
Почему барж иногда мало, по одной, а иногда целыми вереницами? давно мучавший вопрос задала брату, задала на прошлой декаде.
Фаргал был в настроении щёлкнул по носу, тоже спросил:
Ну-ка, вспомни, как наша страна называется?
Северная Лента!
Верно. А почему Лента, а?
Не знаю
А потому, что далеко от Горячей жить нельзя там всегда холодно, вечная мерзлота. Селятся все по реке, а у реки, сама знаешь, коварный нрав. Вот и получается то густо это когда она большое разорение учиняет, то пусто, когда спокойно себя ведёт.
Почему тогда одних пускают, а других нет?
Вот заладила: почему да почему! Потому что всех не прокормишь. Есть закон, очень важный, о свободном переселении вдоль Горячей, но есть и ограничения на число жителей. Только один у нас город, Тёплая Гавань
После обряда Фаргал придержал алхимика за руку:
Подожди, Киприан, об артефакте потолковать надо.
Баглай посмотрел на сына неодобрительно, щека со шрамом дёрнулась. Фаргал съёжился под этим взглядом, заговорил и быстрее, и тише:
Сабрина, жена моя, понесла, а до того мёртвый родился ну, помнишь
Сильный артефакт нужен, чародей прикрыл веки, словно искал что-то внутри себя, перебирал, с эфирным воздействием. Иначе сольются две тени, не будет жизни ребёнку.
Вот и я про то же Фаргал потеребил меховой ворот. Так когда подойти? Сколько в задаток?
Завтра приходи, и жену приводи обязательно слепок сделаю, последовал ответ. Тогда и о материале потолкуем, и о цене.
Рута заметила взгляд отца, внизу живота от него неприятно заныло. Не ветер ножом прорезал плохое предчувствие. Все они и любили Баглая, и боялись; скучали, когда заступал на вахту, и избегали, когда возвращался. Руте, когда лютовал, отец представлялся ледяным големом: холод снаружи, а сердце горячее. «Он не со зла, говорила мама Бригитте, когда и той доставалось, просто вспыльчивый». Бригитта хмурилась, сверкала глазами, но молчала. Она и сейчас молчит тоже, хмурится, а на руках малыш Нин, уже очень большой, и вот он улыбается. Руте вдруг стало тоскливо, захотелось тоже стать маленькой, не взрослеть. Ведь те ребятишки дальше по берегу, они пусть и грязные, и одеты едва, а счастливей.