Отец Роман отправился в Санкт-Петербург и 8 июля 1902 года представил свой доклад о положении дел в Братстве обер-прокурору Синода К. П. Победоносцеву, также направил копии докладов митрополиту Санкт-Петербургскому Антонию, архиепископу Харьковскому Флавиану (Городецкому), которого он знал по его деятельности епископом Люблинским, а затем Холмско-Варшавским, и некоторым другим.
Вопросы, которые поставила священнику жизнь во время его служения в Крестовоздвиженском братстве, оказались исключительно важными, так как Братство, состоя из людей православных, являлось в то же время замкнутой социально-экономической общиной, как бы небольшим государством со своими уже сложившимися правилами и обычаями, так что предстояло решить, что пастырь считает принципиальным и существенным для себя, от чего ему ни в коем случае не следует отступаться, столкнувшись с уже установившимися в Братстве порядками. Служение в общине побудило отца Романа четче сформулировать для себя задачи пастырства. В дополнение к докладу он написал большую статью под названием: «Какими принципами я руководствуюсь в своей пастырской деятельности?»
В ней он, в частности, писал: « молю Бога, чтобы и мое пастырство не было тщетным, но вполне бы соответствовало носимому мною сану православного иерея <>, чтобы быть верным служителем Пресвятой Троицы. Я понимаю, что пастырство есть высшее служение для христианина на земле, и не дай Бог ни мне, ни всякому другому пастырю служение Богу променять на служение человеку, каковы бы ни были его личные достоинства и высокое земное положение. Высота пастырского служения несравнима. <>
Способы пастырского руководства <> не могут быть однообразными. Одно можно сказать с совершенной несомненностью. Везде громадное значение имеет исповедь как констатирование во всей действительной наготе настоящей действительности. Исповедь есть лот, которым определяется церковная глубина и отдельного христианина, и христианских обществ. Без неё невозможно определить настоящего уровня церковной жизни, сохранить правду церковную и нормальное развитие вперед. Исповедь является как бы почвой всего христианского делания, основное выражение любви пасомых к пастырю и пастырей к высшим руководителям христианской жизни. Равно и обратно: духовническое руководство высшая форма любви к пасомым. Исповедь и нормальное ее положение вырастает в первостепенный вопрос для Церкви и государства, потому что она есть истинное самопознание, без которого немыслимо никакое христианское движение. А пастырское разрешение и вязание является самым интенсивным охранителем церковной целости, высоты и роста. Дело необычайной важности и трудности для каждого пастыря. <>
Пастырство есть основной узел к разрешению всех христианских проблем. Вопрос о пастырстве вырастает в первостепенный вопрос Церкви и христианского государства. И едва ли прозвучит неправдой, если мы скажем, что только должное решение его даст надежду, что наконец мгла, облегающая наше Отечество, рассеется, Церковь и христианское государство прочно станут на свои исторические устои»
Отец Роман не скрывал своего отношения к духовным проблемам Братства, как он их видел, не пытался выстроить «лояльных» отношений с братчиками в ущерб христианским принципам, но, наоборот, попытался публично указать на их недостатки, чтобы тем вернее найти путь к их исправлению. Священнику было не по душе, что самой формой устроения Братства и установками его руководителя у людей была отобрана свобода нравственного поступка, возможность относиться ко всякому человеку по-христиански, вне зависимости от того, является ли он или нет членом Братства. Не по душе было и то, что жизнь в Братстве устраивалась на условиях лидерства одного человека, председателя Братства, которому было выгодно держать остальных в некотором невежестве, не давая им права на свои собственные воззрения. Прискорбным было и то, что руководитель Братства не испытывал ревности относительно исполнения церковного устава, например поста. Но, не желая показать свою слабость перед подчиненными ему членами Братства, он оправдывал себя казуистическими рассуждениями с ложными ссылками на Священное Писание, чтобы иметь возможность и самому не поститься, и подталкивать к тому же других. Свободное обращение с церковным уставом и ничем не оправданное отступление от него приводило к душевному и телесному расслаблению членов Братства.
В 1902 году отец Роман, в соответствии с уставом Крестовоздвиженского трудового братства, подал в общее собрание всех полноправных и приемных его членов заявление о религиозно-нравственной стороне жизни Братства. В нем он попытался ответить на кардинальные для Братства вопросы: «Сознательно ли православно Братство? Насколько Братство восприняло истины православия? Каково в Братстве братское общение? Каков в Братстве труд?»
Особенно поразило отца Романа нехристианское отношение к людям, не состоящим в Братстве. «В отношениях к не братьям, писал он, рекомендуется жесткость и бесчувственность через принципиальное отвержение необходимости для себя частной благотворительности. Это показывает, что высшая систематическая благотворительность Братства мертвая умственная выкладка для замаскирования своего эгоизма и скупости, а не составляет истинной потребности Братства на основе жалости к человеческому горю. <> Отсекать от себя частную благотворительность значит <> отсекать от себя питающие соки живого чувства, значит застраховать себя от возможного сознания своих ошибок и мертвости своего дела через встречу с истинной человеческой бедой».
Отец Роман заметил руководителю Братства Н. Н. Неплюеву, что тот сознательно держит членов Братства в невежестве. «Усвоения православного учения почти нет, писал он. Первоначальное научение в начальной школе и то же первоначальное научение в низших сельскохозяйственных школах при одном-двух уроках в неделю и только этого времени для приобретения полноты учения Церкви крайне недостаточно. Так дело обстоит в школах. В Братстве еще хуже. <> Учредитель Братства не желает большого умственного развития для членов Братства; он прямо боится его и считает излишним»
Эти общие установки Братства создавали тяжелые отношения между членами Братства и служившими здесь священниками ни один из них не смог прослужить в Братстве в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Столкновения с жесткими порядками Братства подтолкнули отца Романа к тому, что он вынужден был определить четко для себя самого, каким он видит образ христианского пастыря, что считает идеалом и от каких христианских принципов считает невозможным отказаться. Его церковные представления о месте пастыря в приходе и принципы, которыми руководствовалось Братство, оказались в непримиримом противоречии.
Отец Роман писал по этому поводу в своем заявлении общему собранию Братства: «Братство доселе еще не стало на путь чистого, святого добывания хлеба. Этому мешают винокуренный завод [с наемными рабочими] и смешение помещичьего хозяйства с чисто братским. <> Настоящая экономическая организация Братства грозит обратить его в коллективного помещика, весьма тяжелого для округи, поскольку всякая частная благотворительность является запрещенной по уставу. Получается самая жесткая форма капиталистического строя без всякого приражения не только христианских, но и просто человеческих чувств. Труд Братства потерял нравственно оздоровляющее значение, следовательно, по своему жизненному принципу Братство неуклонно стремится в самоуслаждение. Между прочим, это доказывается и отношением Братства к постам Церкви. Напрасно оно не решается до конца послушать ее сделать у себя все ее посты обязательными. В уважении христианской свободы у Церкви только надо учиться.
По вопросу о постах у Братства существует грустный софизм. Не соблюдавший их истово блюститель странно переиначил слова Апостола о ядении мяса, говоря, что по нашему времени их надо бы понимать так: не буду поститься вовек, чтобы не соблазнить брата моего (соседнюю крестьянскую округу, твердо соблюдающую посты, но часто незнакомую с основными истинами христианства, не считающую грехом преступление, но считающую грехом несоблюдение поста). <>
Итак, Братство принципиально закрывает себе дорогу, ведущую к самоотречению и смерти для мира и греха.
Могут ли после этого быть у Братства чистыми отношения к главному условию духовного развития Церкви и ее служителям? Есть в Братстве ходячий принцип о предпочитающих торговать своим трудом и духовными силами, вместо того чтобы состоять членом трудового Братства. По этому принципу священник, получающий от Братства жалованье, есть лицо, продающее ему свой труд и духовные силы. Уж не покупает ли у него Братство и благодать таинств за платимое ему жалованье? Едва ли благоразумно ставить себя в такое странное положение в отношении таинств.
Исторические отношения Братства к православному священнику ненормальны. Братство постоянно разделяло в священнике нравственную личность и носимый им сан и через то открыло себе широкую дорогу для осуждения и попирания священства. Согласно этому разделению, всё в пастырском руководстве неприятное для овцы и стада может быть относимо к личности священника, не имеющей никакого отношения к носимому им сану. Пастырь должен пасти овец, как того желают овцы. Если же согласно указаниям своей совести и долга пастырь станет призывать овец к покаянию в сладких для них грехах, овцы назовут это недостойным сана православного священника стремлением к духовному деспотизму и попранием прав мирян Православной Церкви на устроение жизни согласно их личным убеждениям.
Священство не колдовство, таинства не шаманские действия. Возможно, и бывают священники, сана недостойные, когда необходимо отделять личность от священства, так как Господь может действовать и через недостойное посредство. Но общая норма не такова. Священство есть сила нравственно-мистическая. Огульное разделение между священным саном и личностью священника вносит разделение смерти в основную церковную жилу. Презирать священника как личность и получать от него Святые Тайны не дело доброго мирянина. Добрый мирянин, если увидит болезнь в пастыре, отнесется к ней по образу Сима, а не несчастного его брата, будет болеть от мысли, как прикрыть отчую наготу, сам пойдет во священники и покажет его истинный нравственный образ. Если же Братство этого не сделало даже на одном примере, то пусть убоится предаваться осуждению священства. <> В противном же случае пусть вспомнит об участи третьего сына Ноева».
Становилось всё более очевидным, что служить дальше при таком устройстве Братства отец Роман вряд ли сможет, и он принял решение просить церковное начальство перевести его на другой приход. Для себя он дал четкий ответ на вопрос, «почему священники долго не могут жить в Крестовоздвиженском трудовом братстве». «О своих предшественниках говорить не имею права, написал он 16 октября 1902 года, но о себе должен сказать, что основной причиной, побуждающей меня оставить Братство, есть моя нравственная немощь, которая помешала Братству принять мое пастырское руководство в той форме, в какой оно представлялось мне неизбежным сообразно с духовными немощами моей паствы. Оставаться же в иных отношениях к Братству, кроме пастырских, пребывая священником в Братстве, я не могу.
Осмеливаюсь думать, что, согласно уставу и практике Братства, доселе ни один священник не мог вступить в Братство в роли пастыря. Согласно уставу Братства все права священника как настоятеля приходского братского храма в существе являются номинальными.
В обычных православных приходах священник, являясь ответственным за свою паству перед Богом и Церковью, в своем пастырстве со стороны прихожан не ограничен никакими религиозно-нравственными учреждениями и санами.
В Братстве священник ограничен в своем пастырстве Думой и Блюстителем. Дума устанавливает внутренний уклад жизни Братства в религиозно-нравственном отношении. <>
Дума с Блюстителем во главе, таким образом, в деле устроения религиозно-нравственной жизни являются лицом и учреждением, параллельным со священником. Священник, по существу, является ниже и Блюстителя и Думы. <>
Дума имеет право избирать священника.
Ни по какому параграфу устава священник не влияет на избрание Блюстителя, членов Думы и даже рядовых членов Братства, если священник получает жалование.
Если же жалования священник не получает, он пользуется даже низшими правами, чем члены Думы, и уравнен с ними лишь в праве голоса.
И в том и в другом случае положение священника является унизительным, не соответствующим его исключительному и единственному положению общего для всего прихода пастыря. <>
Положение священника, получающего жалование, ниже положения всякого члена Думы, и члены Братства не могут по уставу иначе трактовать священника. Несомненно, истинное нравственное достоинство может завоевать священнику все принадлежащие ему права. Апостолы их завоевали и в языческих организациях. Но в обычных православных приходах священник является на традиционное готовое. После того как он послан от епископа, ему выслуживаться перед паствой не приходится. Она принимает его со всеми его прерогативами, а не только с обязанностями.
В Братстве дело обстоит иначе. Даже после избрания священнику приходится свое положение завоевывать. Братство предъявляет к нему требования полного удовлетворения тому идеалу священника, какой у него есть, и в своих требованиях опирается на всю свою организацию. Священник на положении испытуемого. Предъявлять к Братству требования в смысле полного удовлетворения его идеалу православной паствы преждевременно. Прежде докажи нам, что ты на это имеешь нравственное право, и тогда мы признаем тебя свободно, хотя по видимому это сделано гораздо ранее в факте избрания. Священник на этом испытании, неожиданном, но едва ли уставном, не может иметь опоры ни в чем, кроме своего нравственного достоинства.
От подобного положения священника до признания, что он подчинен и юрисдикции Думы наряду с обычными членами Братства, всего один шаг. Священник совершенно очутился в положении овцы у своего пастыря Думы. И по совести Дума Братства не может утверждать, что свою юрисдикцию она туда никогда не простирала. У священника параллельно с архипастырскою властью явилась другая. <>
В действительности положение священника гораздо тяжелее, чем даже принимаемого в Братство на испытание.
Братство в отношениях к священнику имеет за собой десятилетнюю историю одного направления и образование соответствующих привычек. Все же бывшие священники Братства по своему опыту жизни в Братстве одиночки, официально и реально вовсе не связанные в единство преемственного духовного опыта и пастырского руководства. Это делает Братство в отношениях ко всякому новому священнику слишком вооруженным, священник же является, напротив, в полной наготе незнакомства с практикой Братства.
Священника слишком часто трактовали как врага Братства, создалась грустная привычка и в этом отношении, и потому при значительной собранности Братства не может укрыться ни один действительный и даже мнимый промах священника. Обо всём будет оповещен центр именно так, как оповещать привыкли чувствительные нервы.