И, ведь не важно тогда, и не существенно для нас всех писатель ли я, разудалый танцор ли я каким и был Ваямретыл Алексей Александрович, тезка мой, настоящий ведь в душе камчатский самурай, или еще и талантливый скульптор ли я как Виктория Пироженко из Паланы, а может даже этот художник самоучка, как хаилинско-тополёвский из недалекого Ветвейваяма нымылан Килпалин Кирилл Васильевич с тем его особым олюторско-корякским здешним ощущением и только его личным видением всего окружающего, прежде всего, камчатского мира его, и только с его видением этой камчатской, его хаилинской, всей нашей с ним олюторской и той далёкой от всей земной цивилизации только его личной, его тополёвской одинокой, как у того христианина отшельника его действительности, а может быть он отменный плотник ли я, или даже краснодеревщик ли я, а вероятно изобретательный ли машиностроитель я, удачливый ли апукинский или пахачинский рыбак я, или тот невероятно смелый самый один и единственный, как Гагарин Юрий, избранный Сергеем Королёвым и понятно самим Господом Богом из всех избранных наш земной первый космонавт, который такой смелый и такой отважный и, которых на Земле нашей, буквально единицы и на пальцах моей руки можно их всех сосчитать на землице нашей, который, на том плазменном огне, на том быстром огне, который нас и породил в том первичном далёком отсюда Всемирном Взрыве легко и без страха летит далеко туда в ближайший Космос, чтобы познать его и узнать о нём буквально всё и затем, уж рассказать и показать нам свой, и его взгляд на него Господа нашего и даже на Всесильного творца нашего на Иисуса Христа.
И оказывается, что он этот ближний Космос не такой уж и абсолютно черный, и не такой уж и поистине безжизненный, а еще и вероятно, в чем каждый день упорно сомневаюсь, содержит ту особую черную материю по расчетам около 23% или настоящую космическую темную энергию также по расчетам примерно 73%, которой другие достоверно доказывают и убеждают нас, что её-то и нет на самом деле, так как в сложную их, мне не понятную математическую формулу не внесли константу всей мировой естественной тяжести (а кто её эту Всемирную тяжесть и измерит да на каких еще весах её он взвесит?). Да просто, как-то забыли и ту временную константу Всемирного Времени не внесли они туда в ту формулу невероятно сложную и не очень понятную не только мне, но и самим ученым, стремящимся всё и вся своими математическими формулами теперь и сегодня, чтобы еще и описать и показать нам тот божественный замысел изначально как бы такой еще простой. А разве жизнь нашу в ту их пусть и сложную, и не всем понятную математическую формулу можно вложить или можно вместить все те наши трепетные мысли, разновременные страдания и каждодневные переживания, а еще внезапные ночные озарения и откуда-то из самой подкорки нашей идущие открытия, а также наши и все мои приобретения, которые именно теперь так меня вдохновляют, которые искренне меня приободряют и даже заставляют меня именно теперь жить, и еще так настойчиво творить?
Или может быть с самого детства я, по рождению своему на землице той савинской, тот неистовый земной трудоголик, или тот же может быть и еще заядлый, как и все мы сексоголик я, как и все мы на Земле здесь. Ведь всё это, для всех других абсолютно едино, как и то абсолютно черное окружающее нас поле, и та абсолютно черная (темная) энергия и сама темная (а может быть и черная, как и этот «Черный квадрат» Казимира Малевича) та особая черная (для многих из нас темная) материя, из чего я сам и состою, и всё это вся наша та сложная и такая многогранная жизнь и, это её только разные грани, и те её разнообразнейшие земные проявления. И ведаю ведь, что без одного, того первичного и первого, чего не отрицаю нисколько и, еще труда моего напряженного не могло бы быть того другого всей мысли моей, а без другого может быть не было бы и того первого или даже того, вероятно третьего, внука моего любимого Степана и старшего внука не менее любимого Даниилы то же, которые самим своим рождением и подтверждают всю мою философскую правоту и, как-то её по-особому так-то по-родному ласково вновь и вновь как бы философски отрицают. И уж, это для кого-то рядовое и обычное то умственно-философское понятие и определение отрицание-отрицания, а оно это моё ощущение так еще меня радует, и так еще воодушевляет на труд и на каждодневное созидание за этим столом и в этом кабинете, здесь на теперь на моей родной на Камчатке.
Глава 4.
И вновь, и не первый раз в этой книге размышлений я, возвращаясь к этому магическому и неразгаданному «Черному квадрату» Казимира Севериновича Малевича, уроженца 1878 года из польской семьи, откуда-то из-под Киева.
А оказывается, как и всё в окружающем нас мире, он не был именно тем первым, кто действительно самым первым и действительно вот так взял и сам изобрел это колесо своего и только его «черного квадрата». Оказывается и до него сознание человечества напряженно в своём поиске и порыве напряженно и не один день трудилось, зрело и развивалось. И, как в генетике был еще и Мендель, и была еще и Барбара Маклинток, открывшая прыгающие гены и получившая Нобелевскую премию в 1984 году, так и в искусстве, кто-то и до него шел тем же путем по этой твердой и из самой тверди земли черно-пречёрной. Есть почти достоверная историческая версия, что «Черный квадрат» изобразил ранее еще в 1617 году почти за триста лет до нашего автора и был это английский мистик Роберт Флада, назвав его «Великой тайной», что созвучно, как и у великого фламандца Рембрандта «Тайная вечеря», понимая под этим полный земной хаос, из которого и произошел весь материальный сегодняшний мир. При этом, достоверно известно, что сам Малевич Казимир знал ведь труды того мистика Роберта Флада, поскольку в юности сам увлекался средневековой мистикой и историк из Санкт-Петербурга Лев Мельников нисколько не сомневается, что именно у Роберта Флада, а не у кого-то другого сам Казимир Малевич взял идею «своего» «Черного квадрата». И, как в истории нашей, или как в самой науке ведь часто бывает, что мы забываем тех первопроходцев давным-давно, проторивших путь сюда, а помним вовсе других, кто развивает ту первоначальную идею до самого до её совершенства и делает при этом себе имя на всём этом, как это произошло и с нашим Казимиром Малевичем, который не только в 1915 году на гора выдал «Черный квадрат», взяв за основу сюжета чужую идею «Великой тьмы». И удивительно, он сотворил не один, а аж четыре таких «Черный квадрата» (повтора их или реплики их) только не ставя на них, как на конвейере на автомобилях серийные номера 1, 2, 3, 4. А он, тот бунтующий из начала ХХ века Казимир Малевич еще и хотел всю современную живопись свести к абсолютному нулю, к тому математическому абсолютному нулю, что в нашем обыденном понимании и ощущении значит «ничто». Всё ничто: краски, формы, сюжеты и, как бы через своё особое время «шагнуть за этот нуль», шагнуть, как бы в саму беспредметность самого высокого в искусстве и никем не познанного, и до сих пор не понятого вечного этого искусства писания, вернее, творения разных картин, и именно таких, какими он сам их видел. Но после ряда экспериментов более чем двадцати работ в стиле неопривитимизма («Аргентинская полька», «Уборка ржи», «Прачка» на выставке «Ослиный хвост»), а еще он специально в 1915 году участвовал в выставке футуристов, для которой специально и создал свой «Черный квадрат», «Летящий аэроплан» и естественно «Автопортрет в двух измерениях». И какой же художник еще и без автопортрета? Это было не первое его полотно в стиле замысленного им супрематизма («высшего реализма») и выяснилось, что и у его Малевича этой беспредметности есть какая-то особая форма, да и цвет, да и рамка, и реально внизу там прячется подрамник, и даже гвоздик на котором та картина висит на его выставке. И все это знаки, и это только штришки ко всему тому общему, что и зовется в нашем понимании искусством. И всё это так материально, так ощутимо мною, а еще и тобою. И она та его картина оказалась уже похожей на его «Черный квадрат», а вернее похожей на ту другую не его «Великую Тьму», как бы на раз, шагнув к нам в ХIХ век через три длинных века, скопированную как сама идея им у самого того родоначальника жанра английского мистика и художника Роберта Флады.
И примечательно, что на гребне революции он сумел даже побыть даже советским чиновником, когда в 1928 году был назначен в Отдел изобразительных искусств тогдашнего Наркомпросса, хотя и прожил только до 1935 года, скончавшись в Ленинграде, городе невероятной красоты, и в городе такой невероятной судьбы нашего многострадального и одновременно такого великого, и такого мужественного народа, которому только за его, пережитую им блокаду 1941-1943 и за те её 900 дней нужно и обязательно воздвигнут нерукотворный памятник, и за то его невероятное мужество, и за его ту невероятную стойкость, давшуюся, наверное, миллионом смертей, да и за всё духовное величие его.
Если же смотреть на проблему с позиции дотошного математика, которым я по сути своей и являюсь, разбирая всю нашу жизнь на довольно таки абстрактные формулы то оказывается, что его Малевича Казимира «Черный квадрат» на самом деле не идеальная та геометрическая фигура: ни одна из сторон четырехугольника на картине не параллельная ни противоположной, ни одной из сторон квадратной его рамки, в которую был первоначально заключен его холст. Прямых углов в «квадрате» тоже нет. Но, по мнению историка искусства Татьяны Горячево «это не небрежность автора, а его принципиальная позиция, стремление создать динамическую и по особому подвижную форму». Квадрат это образ мироздания, четыре грани которого, как бы символизируют четыре стороны света. А если уж смотреть глубже и с позиции современного физика, а не начала ХХ века, то и измерений всего нашего моего и твоего Пространства ведь оказывается не три, как мы до этого все думали, а все четыре и физики теоретики легко в свои замудренные формулы добавили еще и вечное Время, как одну из неотъемлемых составляющих всей нашей жизни. И это, наверное, правильно и уж точно верно! Именно то неумолимое Время, которым мы часто не можем правильно еще и управлять, и с которым мы так не можем соревноваться в его однонаправленном устремлении в одном направлении к созиданию или даже к всеобщему разрушению, так как энтропия наша постоянно по времени возрастает, а возрастая и разрастись она ведь бесконечно не может-то. Так как там есть какие-то границы, или мне того хочется, чтобы те границы и те ограничения были на самом деле со всеми нами Это уж точно противоречит всем и вся философским постулатам
«По мнению самого Малевича, рассказывает искусствовед Ирина Языкова, на квадрате искусство заканчивается, это и есть вершина и конец всякого искусства. «Черный квадрат» ставит точку в эволюции художественных форм, приводя всё к простой формуле, к условному знаку, начинающему отсчет новой реальности. Ощущение, что, стоя перед «Черным квадратом», мы стоим перед бездной, не покинуло многих, кто созерцал эту картину».
Есть еще несколько версий появления его картины. Даже в чем-то анекдотическую рассказал художник Александр Экстер: «Малевич начал работу над циклом картин о женской бане Однажды онуснул на диване в мастерской. Утром за ним туда пришла жена. Увидев [эскиз] она вскипела от негодования и ревности, схватила большую кисть и закрасила холст черной краской. Проснувшись, Малевич попытался спасти картину, но безрезультатно черная краска уже подсохла». Именно в этот момент у художника и родилась идея «Черного квадрата». Но некоторые другие искусствоведы, например Николай Шевцов, уверены, что идею черного четырехугольника была заимствована Малевичем у французских художников из движения «Искусство непоследовательных». Его участники создали два черных полотна «Драка негров в туннеле» (Поль Бильо, 1882) и реплику «Ночная драка негров в подвале» (Альфоне Алле,1897).
И, продолжая мысль свою. Это, как и у меня математика, который любое сложное и необъяснимое явление облекает сначала в абстрактную формулу и, как бы самому тогда становится понятна глубинная суть самого сложного и ранее не ясного для понимания явления. Да и, как у Альберта Эйнштейна: всего-то каких-то 6 знаков Е=m * С2, где Е-энергия, равна масса умноженная на скорость света. А каково объемное наполнение той его энергетики мысли и самой силы всей окружающей нас, и меня. И в частности, Природы моей, где здесь на Земле и рядом на божественном Солнце, где сама невероятно сжатая где-то там в его ядре масса водорода легко переходит в невероятной силы энергию, которая меня питает каждый день и даже каждый час своим теплом и своей жизнь мне дающей энергетикой, заключенной в этой краткой формуле, когда сама масса легко, превращается в эту жизнь мне дающую энергию. А уж где-то там далеко в далекой-предалекой на миллионы или миллиарды световых лет от меня в космической непонятной до сих пор мною, как и «Черный квадрат» в какой-то черной дыре, одной из миллионов таких черных дыр наоборот уже сама эта жизнь дающая энергию, в том числе и мысли моей, несущейся по просторам Космоса вдруг в вихре и в тамошнем водовороте падения в какую-то бездну неощутимой мною сингулярности всего и вся, и естественно даже самого моего и его Малевича Времени, и понятно, сжимающегося там всего Пространства легко и незаметно переходит в эту будущую мою массу и в ту мою энергию вовсе нового космического моего вещества и даже всего моего рвущегося наружу к свободе естества, из которого за миллиарды лет вероятно внове буду я, но уж наверняка в другой и в новой божественной ипостаси, и естественно, вовсе в другом временном измерении, и даже в другом планетарном расположении не в этом Малевича «Черного квадрата» космическом Пространстве, а именно там, где и начнется само то новое наше Время и то новое, уж точно не моё даже летоисчисление, и понятно, всё то, и это новое внеземное окружающее Пространство и весь этот особый неземной космический Эфир его.
И именно теперь, осознав всё это «Черный квадрат» Казимира Севериновича Малевича мне напоминает еще и как бы кем-то из великих и давно причисленных к лику святых, не Рублева ли или самого неповторимого Грека, икону, которая и часто поутру еще от умиления как мироточит, и даже теперь меня зовет к этому поистине философскому размышлению, зовет к какому-то особому осмыслению даже пути моего земного, чтобы вот так неожиданно, остановившись у этого «Черного квадрата» в той храмовой тиши самого многими неоцененного и непонятого его из начала ХХ века искусства, мне хоть немного поразмышлять с самим и с собою, как бы, общаясь с самим нашим Великим Богом, а еще и с нашим Иисусом Христом, как бы еще и соизмеряя свою жизнь с его тогдашним на земле Израиля и на той, знаменитой на весь мир горе Синая с его подвижническим подвигом во имя всех нас, людей Земли этой
И теперь, мои мысли, как бы перехватывает французский художник Александр Бенуа, как бы поддерживая меня. «Несомненно, писал художник Александр Бенуа, это и есть та икона, которую господа футуристы предлагают взамен мадонн и бесстыжих венер».
И я от себя бы добавил, где в облике тех венер и мадонн каждый видит ведь такое разное. Для одних это просто та их современная, в чем-то вульгарная эротика или даже какая-то недосягаемость вожделенного именно для них и даже всего их внутреннего по трезвости их чувственно-плотского, а по Фрейду может в чем-то еще и того эротически детского, а для другого он видит там на полотне это великое, да поистине величайшее и наверное единственное в Мире творение нашего Великого Господа Бога, чем не восхищаться нам ведь никак нельзя, невзирая на их показную для кого-то всё таки всю их тех венер девственную откровенную для кого-то наготу, показывающую то полное поистине божественное совершенство их совершенных тел, предназначенных, чтобы в очередной раз дать миру своё и любви их с Адамом новое творение и пусть то будет не христианская Мария, и путь то будет не сам Господь Бог, рожденный ею и добавить ведь уже ничего там нельзя к тому творению художника, говорящего с нами из глубины веков. И добавить ведь уже ничего там нельзя ни самому художнику, ни тем более самому Творцу, так как у настоящего совершенства нет никаких видимых его границ и даже осязаемых руками моими пределов, как и у самой нашей Вселенной, которая как бы в никуда и каждодневно невероятно быстро расширяется, но никогда она не достигнет того конечного её предела, где уж будет настоящий конец тому убыстренному расширению её буквально в бездну, так как с других участков её она в то же самоё время наполняется и самой, но уже новой материей и еще особым идущим издали излучением, которое мы, может быть, и не видим, но уж точно мы ощущаем его ежеминутно и ежечасно это точно и наверняка.