СВОЙ: Апокалиптические или, по меньшей мере, антиутопические настроения в мировой философии XX века явно преобладали. Сергий Булгаков видел иные перспективы будущего мироустройства?
Козырев: Ему, софиологу, был свойствен известный исторический оптимизм. Он убеждал, и отчасти справедливо, в том, что в некоторых сферах человечество, безусловно, совершенствуется. Скажем, в технике, науке. Те постоянно развиваются, продвигаются вперед, позволяют совершать такие операции с человеческим организмом, которые раньше были невозможны, продлевают людям жизнь, излечивая их от прежде неизлечимых болезней. Вот это развитие мира в направлении к «чему-то» на наших глазах явно происходит.
Такую динамику и пытается описать Булгаков в трудах о Софии. София для мира, повторимся, это приближение его к Богу, если угодно, обожение мира. Насколько философ был в этом прав? Апостол Павел в одном из своих посланий говорил: «Да будет Бог все во всем» (1 Кор. 15). Это цель истории, исторического процесса с христианской точки зрения. Не такое положение вещей, при котором все полетит в тартарары и нечто страшное, необратимое свершится назло заблудшему человечеству. А такое, которое поступательно, непрерывно ведет мир к добру, красоте, гармонии.
И в этом Булгаков был, пожалуй, даже чрезмерно оптимистичен. Интересно, что свои софиологические штудии он начинал с экономики, то есть София стала для него своеобразным инструментом экономической науки. Как трансцендентальный субъект хозяйства, «мировая хозяйка», по его выражению. Если обратим внимание на процесс производства с позиций марксизма и спросим: «Ради чего все это?» то ответ будет примерно таким: «Чтобы выжить, удовлетворить неуклонно растущие материальные и духовные потребности людей». А дальше? Разве бесконечная гонка за ростом наших потребностей это и есть настоящая цель экономического развития? Булгаков стремился выйти из плена этой навязшей в зубах парадигмы прогрессизма и эвдемонизма, то бишь прогресса ради прогресса и прогресса ради человеческого счастья. Здесь-то и «пригодилась» о. Сергию София, ставшая для него божественным субъектом, организующим хозяйство, ведущим его к более возвышенному укладу земной жизни.
СВОЙ: Организующим с момента начала всех начал? Абсолютно детерминирующим или же время от времени подправляющим результаты человеческой деятельности?
Козырев: Подобный вопрос в качестве этакого риторического упрека нередко задавали Булгакову его оппоненты. Современный философ Сергей Хоружий назвал эту детерминированность, идеалистический абсолютизм «ософиением без аннексий и контрибуций». Если София является божественной субстанцией, проникающей в мир, то ему, по сути, ничего не остается, кроме как прорасти в Софии, стать божественным. И тогда неизбежно возникает вопрос о человеческой свободе, человеческом произволе, о том, может ли человек сознательно выбрать не Бога, но зло.