А в руке у меня телефон, в котором есть весь интернет, все мои друзья, вся «Википедия». Интернет всегда предлагает побывать где угодно, но не здесь. В течение дня я постоянно отвлекаюсь, ни на чем не могу сосредоточиться. Хорошо, что я вообще умудряюсь хоть что-то сделать. В какой мир мне отправиться?
Я открываю Google Earth. С расстояния в тысячу сто километров я смотрю на землю глазами Бога и кручу земной шар на экране пальцами, как шарик. Земля зажата между моим большим и указательным пальцами, и я притягиваю свою территорию к себе, как приземляющийся парашютист.
Я нахожу Британию, затем двигаюсь на север вдоль автомагистралей и рек, как перелетная птица. Я живу одной ногой на островах, а другой в интернете. Я таскаю этот чемодан с севера на юг и обратно через всю страну каждые несколько месяцев. В этот раз я уезжаю на год или больше, и пока я еду на юг, мой телефон ловит новые сети.
Я уехала с островов по морю, но в приложении Google я приближаюсь к островам по воздуху, увеличивая масштаб: десять километров на сантиметр, пять километров на сантиметр. Я спускаюсь чуть ниже. Мои острова у меня на ладони: оцифрованные, ничем не пахнущие, неподвижные, безоблачные, застывшие в вечном лете. Это мой дом, но знакомое становится чуждым.
Снимки, сделанные в редкие ясные дни коммерческими спутниками или самолетами, хранятся на огромных серверах в Южной Каролине или Айове, в Ирландии или Финляндии и моментально передаются по оптоволоконным кабелям под океанами и через мобильные сети мне, в поезд, несущийся на юг.
Я парю над главным островом. На спутниковых снимках большинство полей сочного зеленого цвета, но на некоторых трава скошена или недавно посеяна, так что я понимаю, что снимки были сделаны сразу после первого покоса на силос в начале июня. Я могу определить время по ветровым турбинам: словно солнечные часы, они отбрасывают длинные тени на юго-запад, так что это должно быть раннее утро.
Я двигаюсь в сторону фермы на скале, где я выросла. Снимок сделан во время прилива, некоторые знакомые скалы скрыты под водой. Груда тюков силоса сверху выглядит как черная дыра. На полях видны следы от папиного трактора. В поле вокруг трейлера стоят старые заржавевшие машины, на которых я раньше ездила, и от их крыш отражается солнце.
Я смотрю на необитаемые острова с такого небольшого расстояния, что уже можно разглядеть силуэты и тени тюленей, вылезших на скалы. Появляются цифровые помехи. Разные слои были сфотографированы в разное время, и я переключаюсь с 2008-го на 2010-й, а потом на 2006-й, снимая напластования цифровой археологии. Я перехожу поле и оказываюсь в позапрошлом году. То и дело обновляя постоянно изменяющуюся карту, я путешествую во времени.
Каждая фотография это кусочек прошлого. Я вижу остров не таким, какой он сейчас с новым урожаем, выросшим за год, а таким, каким он был, когда спутник сделал эти снимки. Вот волна, которая была запечатлена, чтобы замещать собой все будущие волны.
Я вплотную приближаюсь к ступеням, спускающимся к морю, на которых случился мой первый поцелуй. В панорамном режиме я смотрю на бирюзовый залив, где мы однажды плавали летом в два часа ночи, когда уже начинало светать. Мои воспоминания оцифрованы: их можно перетаскивать, масштабировать, открывать в панорамном режиме. Парень на пляже, лицо которого размыто, исчезает из моей памяти. А вот я оказываюсь над проселочной дорогой, где когда-то упала на колени, проплываю над дорогами, по которым ездила со слезами на глазах. Достаточно одного нажатия на экран, чтобы снова увидеть все сообщения и заново прочесть электронные письма.
Новое сообщение возвращает меня обратно в поезд. Б говорит, что встретит меня на Кингс-Кросс. Я снова уменьшаю масштаб и теперь вижу не только остров, но и целый мир вокруг него. Голубая точка недалеко от Лондона показывает мое текущее местоположение. Скоро я окажусь среди толп людей, теплого воздуха и высотных зданий, и я начинаю собирать свои книги и бумаги обратно в сумку.
Впрочем, одним движением пальца я могла бы перебросить себя в Атлантический океан, будто бы подхваченная восточным ветром, ориентируясь по метеосистемам интернета.
Карты Google позволяют мне, никуда не выезжая, ни о чем не беспокоясь и не нанося вреда окружающей среде, добраться в такие места, где иначе я бы никогда не побывала. Картами пользуется миллиард человек. Снимки, сделанные спутниками Google, помогают запланировать отпуск или погрузиться в воспоминания.
Где бы я ни жила, я везде приклеиваю на стены бумажные карты того места, где меня сейчас нет. В городе я скучала по островам, в последней квартире на острове по улицам Лондона. Я люблю раскладывать на полу бумажные карты, но функции цифровых для меня важнее. Мозг кипит и распухает от возможностей технологий.
Цифровые карты позволяют перемещаться куда угодно. Иногда у меня появляется чувство, что я могу шагнуть в собственный экран. Недавно благодаря функции просмотра улиц у меня снова появился интерес к городам, и я виртуально гуляю по Порто, Праге, Берлину, размышляя, куда отправлюсь дальше.
Снимки со спутника появляются и в моих снах, заставляя меня прокручивать страницы и всё время что-то искать в подсознании и в реальности. В новом городе я чувствую себя так, будто стала оранжевой фигуркой с карт Google, которую одним щелчком перенесли в незнакомую местность.
Я переключаюсь на другой участок карты. Я еще не знаю, куда пойду. В лондонскую спальню, или в берлинское кафе, или на какой-нибудь другой далекий остров в теплом море. Никогда еще всё это не было так близко. Я могу моментально вернуться, проведя пальцем по экрану. Мой дом всегда будет там. Он здесь, в моем телефоне и в моем сердце, и иконка карт Google, расположенная между иконкой Facebook и электронной почтой, внушает надежду, борясь за территорию между Атлантикой и Северным морем.
Высотный Лондон
Сентябрь
Урожайная Луна
Б встречает меня на Кингс-Кросс. Она закончила работу и пришла помочь мне дотащить сумки до своего дома в Восточном Лондоне, дорога до которого на метро, на поезде и пешком занимает час. В ее квартире есть свободная комната, которую она обычно сдает на Airbnb, и я могу снять эту комнату на месяц. Мы познакомились через ее бывшего. С ним у нее не сложилось, но мы остались друзьями. Она знает лучшие места, где можно найти свежую еду, которую выбрасывают из элитных гастрономов. Она знает, что ранние подъемы стоят того.
Я беспрерывно говорю с теми, кто сейчас рядом. Собеседник за столом напротив меняется, но нить разговора остается прежней. В своих дневниках Энди Уорхол называет себя А, а всех остальных, с кем он встречается, сменяющих друг друга ассистентов и друзей Б.
Б сидит со мной в кафе художественной галереи и на пассажирском сиденье моей машины, стоит рядом, пока я курю сигарету у входа в бассейн, идет передо мной по тропинке через лес. Я встретила Б, когда мы писали для одного журнала, жили на одном острове, расклеивали объявления на одном и том же стенде и ходили в одни и те же ночные клубы. Мы встречаемся один на один: с тех пор как я больше не пью, это мне нравится больше, чем групповые встречи. Мы любим есть суши, купаться, сидеть на скамейке и ходить на встречи анонимных алкоголиков.
Есть у меня и цифровые друзья. Я состою в групповом чате с двумя девушками, двумя Б, уже около десяти лет. Б появляется во всплывающем окошке чата. Б пишет. Б не отвечает на вопрос, который я задала ей по электронной почте, но отвечает на другой, более непонятный вопрос в комментарии под моей прошлогодней фотографией. Я ежедневно читаю посты Б, но редко общаюсь с ней напрямую.
Я часто меняю работу, дом, место жительства, и у меня есть множество Б, с которыми я всю жизнь могу оставаться на связи онлайн. Мы не общаемся регулярно, но если встречаемся, то рассказываем друг другу обо всем, что с нами случилось за последние несколько месяцев или лет.
Б сказал, что за последнюю неделю провел пятьдесят пять часов в онлайн-игре, создавая империю. Он строил гавани и свежевал оленей.
Б сказала, что написала пятьдесят стихотворений о яйцах.
Б рассказал, как однажды, повинуясь импульсу, он выбросил свою новенькую цифровую однообъективную зеркалку с моста в море.
Б рассказала, что ее семейное прошлое исключило для нее возможность брака.
Иногда я забываю, что рассказывала тебе и в каком мы городе, кого ты знаешь и как мы пересекаемся.
Я стою на балконе квартиры Б на двадцать первом этаже и смотрю на Лондон. То, что я сначала приняла за падающую звезду, оказалось сигаретой, выброшенной с балкона над нами.
Я слышу шум дороги, голоса детей и матерную ругань внизу. Я вижу поезда, проезжающие по эстакадам напротив башен в Канари-Уорф. Новые небоскребы стали появляться после того, как Б переехала сюда три года назад: высокие силуэты на западном горизонте.
За центром Лондона садится солнце. Крикливая серебристая чайка летит на юг, за ней пролетает пассажирский самолет. Б однажды встретила на балконе белку. Я смотрю вниз на голубя, сломанные антенны и мячи, закинутые на крыши зданий. По мере того как люди возвращаются с работы, в окнах зажигается свет.
Здание нуждается в ремонте, но оно чистое и содержится в порядке. В вестибюле висят объявления о спортивных мероприятиях и выставках. Рядом дешевый рынок: лоток фруктов и овощей можно купить за фунт.
Окно моей спальни выходит на восток, а сам дом расположен на восточной границе внутреннего Лондона, за пределами которого находится то, что обслуживает город: склад Amazon, газгольдеры, парк грузовиков.
Я в восторге от самолетов, которые взлетают и приземляются в аэропорту Лондон-Сити. Здесь они будто совсем близко. Я слышу, как они прилетают, и отслеживаю их в приложении Flight Radar: они прибывают из Милана и Дублина.
В течение месяца я пытаюсь по максимуму наслаждаться тем, что я снова в Лондоне. Я встречаю старых друзей, хожу на поэтические чтения, марширую вдоль Уайтхолл, требуя немедленного перехода на «зеленую» энергию. Я ищу любую работу или подработку где только могу.
Моему другу, который работает в учебном медицинском центре, нужны модели груди для обучения пластической хирургии, и я соглашаюсь. Когда я, раздетая по пояс, с размеченной фломастером грудью, стою в больничной палате в окружении хирургов-стажеров мужского пола, у меня неожиданно начинает кружиться голова, и я падаю в обморок. Мне помогают сесть и приносят стакан воды. И как я на всё это пошла ради сорока фунтов? Может, я и не такая непробиваемая и раскрепощенная, как привыкла думать.
Снаружи огромный город светится огнями, и по-прежнему слышен шум дороги. Я не ложусь спать, ожидая, когда появятся результаты голосования по острову.
Неделю назад я опустила бюллетень в почтовый ящик в Попларе. Сегодня днем было солнечно и жарко, я решила прокатиться на велосипеде, но всё время думала о доме. В торговом центре под Канари-Уорф мой значок в поддержку независимости Шотландии привлек несколько взглядов. Теперь я сижу в темноте с интернетом на коленях, пытаясь примирить решение уехать из Шотландии с желанием поучаствовать в ее судьбе.
Туман опускается на «Шард», Праймроуз Хилл и Тауэр-Хамлетс. Мигающий огонек на вершине небоскреба «Уан Кэнада Сквер» во мраке выглядит как маяк. Я думаю о вертолетах и кораблях, которые мчатся сквозь ночь, чтобы доставить урны для голосования с островов и отдаленных районов на севере.
Я начинаю готовиться ко сну. Сразу после объявления результатов с острова, который голосует против независимости Шотландии, на западе появляется вспышка начало грозы, которая пройдет над Лондоном в течение следующих нескольких часов. Гром будит людей по всему городу, не давая им спать до объявления результатов референдума.
В три часа ночи мне внезапно приходит поток сообщений с сайта знакомств, на котором я зарегистрировалась несколько дней назад. Все мы, разбуженные грозой и политикой, сидим в кроватях и, внезапно осознав, что одиноки, тянемся за телефонами, чтобы стать ближе друг к другу.
Когда становится понятно, что большинство по всей стране будет «против», гроза начинает бушевать сильнее. Она идет восточнее над домом. Я стою на балконе и смотрю на улицу, чувствуя себя под внезапным ливнем как могущественный дирижер города.
Я пытаюсь заснуть. В мусоропроводе гуляет ветер. Надо мной еще пять слоев людей. Подо мной еще двадцать этажей, а под ними земля, изрешеченная подвалами, железнодорожными тоннелями и линиями метро. Вайфай-сетей так много, что они не помещаются на экране телефона.
На первое октября я взяла билет в один конец в Берлин. Одиночество вынуждает меня уехать. Думаю, дальше последует самая важная часть истории.
Серые вороны
Октябрь
Луна Охотника
Когда я прилетаю в аэропорт Шёнефельд, на взлетно-посадочной полосе суетятся стайки серых ворон. На острове они обычное явление, но нигде больше в Великобритании я их не видела. Они были там, на крышах портового города, а теперь встречают меня здесь, в Берлине. Серые вороны позволяют мне чувствовать себя как дома.
В Шотландии мы называем их «воронами с капюшоном». По-немецки они «дымчатые вороны», Nebelkrähe. В Лондоне все вороны черные (Corvus corone), они обитают в Англии и на юге Шотландии. Но в северных широтах, где зимы более холодные, на севере Шотландии, в Скандинавии, в Центральной и Восточной Европе вороны носят серые жилеты: это серые вороны (Сorvus cornix). Оба вида кричат почти одинаково, «кар-кар», но серые вороны чаще живут стаями. Берлин и мой остров находятся в пределах их ареала, простирающегося в более дикие и менее населенные районы Норвегии и Польши.
Ареалы черных и серых ворон совпадают в местах, которые называются «гибридными зонами». Гибридные зоны медленно смещаются на северо-запад, и это показатель изменения климата. По мере того как температура растет, многие виды птиц и насекомых постепенно начинают мигрировать в сторону полюсов и селиться на возвышенностях.
Меня привлекают северные регионы, территории серых ворон. Районы, которые по мере изменения климата всё больше сокращаются и смещаются на север, вот места, в которых я хочу побывать.
Я продолжаю видеть серых ворон по всему Берлину. Вороны, в общем-то, не самые располагающие к себе птицы, но нельзя не оценить их упрямство и ум. Вороны знают, что происходит на их территории, и их поведение часто предупреждает меня о других вещах, к примеру о присутствии хищных птиц. Если вороны устраивают возню, я знаю, что где-то поблизости может быть канюк, пустельга или даже ястреб-тетеревятник.
Наблюдение за птицами это идеальное лекарство от компьютерного синдрома. Наши глаза устают от телефонов, которые мы держим прямо перед лицом, и от компьютеров. Мы редко смотрим вдаль, а когда всё-таки смотрим, картинка расплывается. Изучая далекий горизонт или линию деревьев, я меняю перспективу и через некоторое время чувствую, как зрение проясняется. Предметы обретают четкость. Глаза отдыхают, и я становлюсь зорче.
Берлин для начинающих
Ноябрь
Луна Охотника
Кажется, в Берлин невозможно приехать вовремя. Пять лет назад вот тогда здесь была жизнь, говорят люди. Я приезжала сюда на выходные лет десять назад. Мы катались на велосипедах с друзьями друзей и не спали до утра в просторной квартире, аренду которой они могли себе позволить несмотря на то, что работали неполный рабочий день, продавая мороженое.