На всю жизнь запомнил Федот Воронин беседы с большевиком Грязновым. Из рабочих был. Говорить умел. Тихо, незаметно втягивал слушателей в беседу. Разъяснял политику большевиков. Воронин уяснил главное: «Долой войну! Да здравствуют большевики!». С этими лозунгами пришлось вывести на улицу свою 16-ю роту. А на другой день в числе семерых солдат крестьянский сын Федот был избран делегатом в исполнительный комитет солдатской секции Московского Совета депутатов.
Прошли десятилетия, но Федот Андреевич и сейчас хорошо помнит те бурные дни, называет товарищей по работе: Будзинского, Савву Степняка, Додзина, Артишевского, Тамарина, Муралова.
Работы у членов солдатской секции было много. Организовывали и сами выступали на митингах, формировали военные отряды, добывали продовольствие.
Дважды Ф. А.Воронин видел Владимира Ильича Ленина. Первый раз в политехническом институте. Слушалось сообщение делегации, ездившей в Брест Литовск для подписания мира с Германией. Второй раз на фабрике «Богатырь». Слово предоставили Ленину. Вождь начал говорить почти неслышно. Присутствующие, среди которых много было недовольных новой властью, постепенно затихли все слушали Ленина. Здесь Воронин присутствовал как работник ЧК, туда он был направлен для борьбы с контрреволюцией.
Работать в ЧК было интересно, но опасно. Дело приходилось иметь с анархистами, искать и обезоруживать врагов революции. Однажды вместе с другими работниками Воронин, переодевшись странником-богомольцем, несколько дней жил в Симоновском монастыре, наблюдал за его служителями. В результате проверки и обыска было обнаружено много оружия, продовольственных запасов и других вещей, совсем не обязательных для духовных особ.
Вскоре Федот Андреевич выехал в Орёл на курсы красных командиров. Готовился на Южный фронт. Но перед самой отправкой тиф перечеркнул его планы.
После окончания гражданской войны Ф.А.Воронин вернулся в Митяевку. Первое коллективное хозяйство появилось в селе в 1926 году. Федот Андреевич активный организатор, один из первых председателей. Хозяйство укреплялось, а в тридцатых годах стало ядром колхоза. Нужно помочь соседям Воронин всегда готов. Уком посылает его в соседние сёла, Рождествено, Ермоловку Наступила всеобщая коллективизация.
Вместе со всеми колхозниками Федот Андреевич отпраздновал 21-ю годовщину победы над фашистской Германией. Колхоз имени Мичурина, куда входят села Нижне-Марьино, Митяевка и Алемна крупное, многоотраслевое хозяйство, ежегодно получающее миллионный доход. Земля приносит высокие урожаи пшеницы, подсолнечника, сахарной свёклы. Общественное животноводство даёт государству много мяса, молока. Зажиточно живут все колхозники.
А села Почти заново обновилась Митяевка, не узнать Нижне-Марьино. Четверики, крытые больше шифером. Почти на каждом приусадебном участке фруктовый сад. Электросвет в каждом доме. Телевизоры через дом. На колхозном собрании колхозники решили построить Дом культуры, проложить водопровод.
Идут годы. Федоту Андреевичу Воронину 75 лет. В памяти у него и Октябрьская революция, и коллективизация, и Отечественная война. Неизгладимые впечатления оказали на него решения 23-го съезда КПСС. То, что наметила партия, непременно сбудется. Этому верят все. Это проверено жизнью.
«Ленинское знамя» (г. Лиски),13.О5.1966 г.
Публикации в «районке» о жизни нашего села не проходят незамеченными. Их читают и взрослые, и мои ученики. Радуются при этом или огорчаются в зависимости от содержания. Автору видеть свою заметку в газете всегда приятно. Изредка из редакции звонят, просят осветить тот или иной вопрос, откликнуться на какое-то событие. К Первомайскому празднику получаю открытку:
Дорогой Вячеслав Михайлович!
Поздравляем вас, активного корреспондента нашей газеты с Первомаем и Днём печати!
Желаем новых творческих удач, большого личного счастья.
1.05. 66 года. Журналисты «Ленинского знамени».
Как не откликнуться на добрые слова!
Берёзка
Новелла
В село завезли саженцы. Давали всем желающим. Кто откажется от стройных красивых берёзок! Взяла одну и моя соседка, тётя Варя. Вечером со своим сыном Алешкой они долго хлопотали возле полутораметрового саженца. Выкопали просторную яму, устлали навозом дно, осторожно, как кувшин молока в погреб, опустили деревце, расправили корни.
Затрепетали у каждого дома зелёные клейкие листочки, и хотя берёзки еще не надели свои белые фартуки, на улице от них посветлело. И вдруг деревца стали засыхать. Умирали трудно. Не как тополь. Тот и растет быстро, и погибает, как солдат в бою Только у дома тёти Вари стояла зеленокосая, ловя листочками вечернюю тишину.
Нынешней весной соседкина любимица предстала во всей своей красе. Тонкая, упруго-порывистая, она поднялась до самого карниза, гибкими ветвями заглядывая в окна.
Тётя Варя, придя с работы, садилась около берёзки на скамеечку и дотемна делилась с деревцом своими думами, как будто с Алёшкой, когда тот ещё не уходил в армию.
Но пришла беда: Зорька боднула березку. Вздрогнула она и с тихим стоном упала на землю. Соседи молча вздыхали, не зная, чем помочь, а бабка Лена гневно бранила «проклятущую скотиняку».
Подняли берёзку, выпрямили, обложили перелом влажным навозом, туго затянули старым капроновым чулком. Две девочки принесли воды, пообещали делать это ежедневно. Потом все разошлись, и лишь тетя Варя долго стояла у деревца и, как мне показалось, плакала.
Неизвестно, кто больше помог деревцу выстоять: пионеры, взявшие над ней шефство, бабка Лена, стоявшая каждый вечер около берёзки с палкой, встречая корову, а может слёзы тети Вари?
Листочки берёзы стали наливаться соком, ветки поднялись, ожила красавица. Тётя Варя написала об этом в письме сыну.
«Ленинское знамя» (г. Лиски), 29.05. 1966 г.
Брезентовая сумка
Сестру я ждал каждую субботу. И уже в пятницу становилось радостно от мысли: сегодня приедет Катя, может, привезёт хлеба, или игрушку, а то и какую-нибудь книжку. В субботний вечер я засыпал лёгким, приятным сном.
Стук в дверь среди ночи перехватывал от волнения дыхание, заставлял сжиматься в комок, по уши залезать под материнскую фуфайку.
Сестра не входила, а влетала в избу. Шумная, всегда весёлая, озорная.
Жёлтый флажок керосиновой коптилки трепыхался из стороны в сторону, ежесекундно грозясь исчезнуть, пока мы, шесть человек, укладывались на холодной печи. И неприятно было потом, то ли я видел сон, то ли сестра вполголоса разговаривала с мамой о каких-то немцах, разбитом Воронеже, хлебных карточках.
А всё было наяву: и полуголодный паёк, и горы битого кирпича, который убирали девушки-фэзэушницы, и десятка два пленных немцев.
Ровно в семь часов приводил их конвойный на работу. Они по двое брали носилки и медленно взад-вперед таскали до перерыва щебень, кирпич, скрученную арматуру. В перерыве отдыхали тут же, на кирпичах, показывали девчатам семейные фотографии, пытались заговорить с теми, кто не уходил на обед домой. Общежитие девушек находилось рядом.
В один из таких коротких перерывов столкнулась сестра в дверях своей комнаты с рыжим немцем. Он торопливо жевал чёрный хлеб, и судорожно запихивал в свою брезентовую сумку буханку, вытащенную из тумбочки
О происшедшем сообщила конвоиру. Тот рванул сумку из рук немца, замахнулся на него и опустил побелевший кулак. Только прошипел: «Ешь, сволочь!» и кинул немцу сэкономленную, может, за месяц буханку ржаного хлеба.
Потому-то и не привезла мне сестра долгожданного гостинца.
А сумка? Сумка оказалась у меня. Из толстого зелёного брезента, с тремя алюминиевыми пряжками. На тонкой бечёвке, с единственной «Книгой для чтения» да тетрадкой из жёлтой оберточной бумаги, она четыре года провисела на моем плече, пока я ходил в начальную школу.
Ничего лучше нельзя было придумать, когда мы собирались на рыбалку. Сумка, лёгкая и вместительная, заменяла нам ведро. В неё я собирал колоски и рвал лебеду, в ней я носил муку из смолотой на жерновах первой послевоенной ржи.
Я невольно вспомнил эту брезентовую немецкую сумку несколько дней назад, когда два «первачка», выйдя из школы, с криком «занятия окончились!» начали «футболить» набитый книгами, с блестящими уголками портфель. Я вспомнил брезентовую сумку. Портфелей тогда у нас не было.
«Ленинское знамя» (г. Лиски), 22.06.1966 г.
Наш земляк Семён Додонов
Последняя встреча Анны Романовны с сыном была летом 1942 г. Да и встреча ли это? Услышала рокот самолёта, выбежала из хаты, а он, накренившись на одно крыло, сделал круг невысоко над домом и улетел в сторону Давыдовки, к Дону, к фронту.
А через неделю пришел долгожданный треугольник. «Дорогая мама! Побывал около родного дома. Сейчас ещё злее дерусь с врагом. Бьём гадов днём и ночью. Обо мне не волнуйтесь, берегите себя».
И всегда он был таким, вспоминает Анна Романовна. Ласковым, заботливым. Бывало, в школе получит немудрёный обед и тем поделится с товарищами. Начнут ребята драться вмешается, помирит.
Дмитриевскую школу Семён Додонов закончил успешно и поступил в Острогожское ФЗУ. Неплохой столяр из него получился. Но потянуло парня в небо. Строгая отборочная комиссия не устояла перед напористым русоголовым парнем.
Год работает Семён столяром и одновременно учится летать на планере. «Трудно, мама, но будет легче потом, скупо сообщал он в письмах.
Письма, письма. Не так уж много их осталось. И когда засосёт где-то внутри, достанет их Анна Романовна, разгладит потёртые сгибы, поговорит с сыном. Датированы они 1938, 1939 годами.
Неспокойно на Дальнем Востоке. Туда-то и отправился выпускник школы военных летчиков Семён Додонов. Служба шла напряжённо. Частые полеты. Свободных дней было мало.
Да и в выходные дни, вспоминает жена Нина Ивановна. Как только проснётся, сразу к окну: «Ух, погодка сегодня! Вот бы в небо!» Любил Семён небо, пропадал на аэродроме. Вскоре группу истребителей переправили к финской границе. В дни подготовки к вылету появилась дочка Светланка.
Грянула Отечественная. «Писем не было долго, вспоминает Анна Романовна. Дал о себе знать уже в самом разгаре первого года войны.
Южный фронт. 40-й истребительный авиационный полк. Тяжёлые бои. Передышки редкие, да и те чаще во время перебазирования аэродрома. На груди старшего лейтенанта засиял первый орден.
И опять долгое молчание. Не проходило дня, чтобы почтальон не приносил кому-то в дом страшный конверт. В самом начале 1942 года зашёл он и к Додоновым. Молча опустил сумку на лавку, достал казённое, со штампом, письмо. Дрогнули руки у Анны Романовны, но письмо распечатала. Командир полка писал: «В боях с немецкими захватчиками ваш сын проявил себя бесстрашным летчиком. Как истинный патриот Семён Додонов беспощадно громит фашистскую мразь в воздухе и на земле. Поздравляем вас, Анна Романовна, с правительственной наградой сына». Это был второй орден Красного Знамени.
Умело воевал штурман Додонов. В день приходилось делать по восемь вылетов. «Однажды, вспоминает его сослуживец, особенно долго ждали Додонова с боевого задания. Перед вечером, наконец, израненный самолёт сел на родной аэродром. Выскочили техники из землянок, а Семён стоит на крыле:
Братцы! Минеральные воды наши взяли
Подбежали к нему товарищи, он и свалился к ним на руки.
Январь 1943 года. Фашисты, огрызаясь, отступали на запад. 40-й истребительный авиаполк находился недалеко от села Соломенское Ставропольского края. Время от времени вражеские бомбардировщики группами прорывались в тыл наших войск, бомбили, несли смерть.
В то морозное утро у Сёмена Додонова было особенно радостное настроение. Накануне он получил письмо. Дома порядок. Виктор и Светланка росли, ждали папу.
А вскоре команда «По машинам!» подняла его звено в воздух.
Под прикрытием истребителей стая фашистских «хейнкелей» приближалась к району расположения аэродрома. Через четверть часа свои и немецкие завертелись в небесной карусели. От первой очереди рассыпался один стервятник. За ним, заваливаясь на крыло и оставляя за собой чёрный шлейф дыма, пошёл к земле второй. Бомбардировщики, поспешно сбросив бомбы, уходили на запад. Но сопровождавшие их истребители продолжали бой.
Семён заметил, как к его ведомому в хвост заходил фашист. Минута, и товарищ погибнет. Командир бросился на выручку. В момент, когда третий вражеский самолет, сбитый Додоновым, потянул вниз, пуля немецкого стрелка пробила грудь лётчика. Немного не дотянул Семён до своего аэродрома.
Это был последний, 309-й, вылет нашего славного земляка. А спустя несколько дней мать читала знакомый почерк майора Чупикова: «Семён был верным сыном Родины, бесстрашным соколом, замечательным командиром, героем Отечественной войны. Лично и в групповых боях он уничтожил более 30 самолетов противника, нанёс огромный урон живой силе и технике».
Теперь в дом Додоновых, родителей лётчика-героя, приходят письма от взрослых и пионеров из Ставропольского края. Справляются о здоровье, просят рассказать о Семёне Григорьевиче, прислать его фотографию.
«Ленинское знамя» (г. Лиски), 22.07. 1966 г.
Первый урок
Красив был этот старый сад. Шумели посаженные в строгом порядке полувековые клёны. Под ними плотной стеной в виде правильного квадрата росла непролазная сирень, а рядом фруктовые деревья. В непроходимых зарослях ивняка мы играли в войну, читали книжки, собирали и засушивали листья растений.
Но самым любимым нашим занятием были поиски птичьих гнёзд. Нет, мы их не разоряли. Это было бы великим кощунством. Наоборот, оберегали, как самую драгоценную вещь.
1-го сентября мы шли в школу. Начинались новые заботы и гнёзда на время забывались, Лишь глубокой осенью, собирая гроздья подмёрзшей рябины, натыкались на старые знакомые гнёзда. Радостно становилось от таких встреч.
Мне вспоминается один из душных летних дней, когда мы с младшей сестрёнкой, лазая по кустам, нечаянно обнаружили гнездо с птенцами. Влепленное в рогатку бузины, оно было совершенно открыто жаркому июльскому солнцу. Из раскрытых жёлтых ромбиков беспрерывно слышалось: «Пить пить пить». Нам стало жаль птенцов. После короткого совета мы перенесли гнездо чуть ниже, в тень густых листьев. Там, думали мы, им будет прохладнее.
С хорошим чувством от оказанной помощи мы вернулись домой. На второй день, не сговариваясь, пошли навестить наших новых знакомых. Нетерпеливо подобрались к кусту бузины. В шаге от него остановились с раскрытыми от удивления ртами: все пять птенцов были мертвы. Едва заметно вниз-вверх покачивалась ветка с гнездом да неподалёку от нас, тревожно посвистывая, порхали две желтогрудые птицы.
Потрясённые увиденным мы молча побрели домой, чтобы наутро вернуться вновь. Всё оставалось по-прежнему. Парило солнце, и те же желтогрудки вились над нами. Они покинули гнездо.
Лишь после узнали мы о существующей у птиц «жестокости». От птенцов, побывавших в руках человека, родители отказываются.
Прошли годы. Мы с сестрой стали взрослыми. Встречаясь, каждый раз вспоминаем наш первый урок неумелой помощи.
И теперь, когда я говорю своим ученикам: «Берегите птиц!», то добавляю: «Любите и изучайте их». Даже помогать надо умеючи. И вспоминаю тонкую качающуюся ветку бузины с гнездом неизвестной птицы в дорогом для меня саду.