Что поделать, взгляд Шамаса впился в меня, и я сделала вид, что снова рассматриваю обложку. Там есть все основания для того, чтобы сохранять этот траур, и не в наших с вами силах это исправить. Хотя я искренне надеюсь, что присутствие леди Лидделл немного заполняет пустоту, накопившуюся в доме моих друзей, его голос звучал приглушенно, и от того слова показались мне важными, такими важными, что мне вдруг стало жарко. Будь у меня чуть больше времени и право на некоторые тайны, пожалуй, я бы рассказал вам несколько поучительных историй, Мари, но увы. Я очень рад, что вы нашли время зайти ко мне, но если вы слишком задержитесь, кое-кто будет волноваться, Шамас широко улыбнулся. И искать вас и вашего сторожевого лиса по всему городу и окрестностям этой и той стороны. Так что оставим интересное до следующей встречи.
Мы вряд ли увидимся скоро, Шамас, сказала я, подняв взгляд. Его высочество Феликс крайне недоволен тем, что я пропустила бал, посвященный Двенадцатой ночи года.
И требует, чтобы вы сопровождали его на остальных балах? Феликс всегда был капризным мальчишкой, Шамас рассмеялся и покачал головой.
Я вспомнила, как у меня тряслись руки после недолгой встречи с Феликсом, как я мерзла в его гостиной, и мне захотелось неодобрительно нахмуриться просто из зависти к этому то ли праву, то ли вольности смеяться над принцами и дразнить волшебников и их ручных птиц.
Почти, я заметила, как Ренар поменял положение ног. Ему нужно представить меня двору Арли, а потом мы должны отправиться в Альбу Я же говорю, мои роли меняются быстрее, чем я успеваю их осознать и понять, что происходит, я допила кофе, почувствовав, как царапнули язык частички измельченных специй.
Тогда за ваш дебют, Шамас снова приподнял фляжку вверх. Но что вы забыли в Альбе?
Принцессу, ответила я, сощурившись: почему-то мне казалось, что уж Шамас-то должен был это знать и спрашивал даже не из любопытства а чтобы убедиться в своих догадках.
Ах, да, принцесса, Шамас снова рассмеялся.
Да, я должна стать частью ее свиты.
Я сказала это и замолчала, подумав, что просто повторяю чьи-то слова, не осознавая ни толики стоящего за ними смысла.
Большая честь для крошки Амелии, сказал Шамас шутливо, словно уловил мое замешательство. Получить в свою свиту кого-то вроде вас.
Я удивленно приподняла брови. Ренар фыркнул и повернул голову в сторону, пряча улыбку: уж он-то знал, как я бесилась и как почти час бегала по библиотеке дель Эйве из стороны в сторону, рассказывая ему и Корвину все, что я думаю об этой своей миссии. Оба слушали, как мне показалось, с сочувствием, но советовать что-то не решились.
Феликс, специально или нет, придумал для меня изощренную пытку, за которой, я не сомневалась, будет с удовольствием наблюдать. И, возможно, не только он.
А вы считаете, что нет? Шамас, кажется, прочитал все, что было написано у меня на лице. Вы не цените себя, леди Лидделл, и не вполне осознаёте место, которое занимаете в этом мире.
Наверное, согласилась я. Это довольно сложно, осознать свое место, особенно когда ты не можешь понять, где же оно.
Шамас глубокомысленно промолчал, глядя куда-то в сторону, словно бы старался понять, что же я такое сказала.
И потом, добавила я, в вопросах воспитания и укрощения принцесс я разбираюсь еще меньше, чем в светских условностях.
Боитесь, что вами будут вертеть, как хотят? Шамас улыбнулся с каким-то оттенком хитрости.
Очень, призналась я.
Феликс так уж точно, и я не удивилась бы, если бы его племянница вдруг оказалась такой же хитрой, насмешливой и избалованной.
Не бойтесь, сказал он. Я не знаком с Амелией лично, куда уж мне, но я немало слышал о ее семье, пока жил вы помните, где, Шамас посмотрел на меня так, как смотрят на заговорщика, знающего твою особую тайну. Так что если вы согласитесь задержаться на еще одну чашку кофе, я расскажу вам хорошую историю.
Я бросила вопросительный взгляд на Ренара, не зная, как поступить и сколько еще времени было у нас в распоряжении, и тот кивнул.
Мы можем задержаться до темноты, господин Раферти, сказал Ренар. И даже чуть дольше, если вы разрешите нам одолжить у вас фонарь на обратную дорогу.
***
На гербе старшего сына Короля сиял, окруженный венком из дубовых листьев, золотой силуэт благородного оленя.
Олени преследовали Амелию с самого детства не только на гербе, украшающем все, чем она владела. Их головы смотрели на Амелию стеклянными глазами со стен в охотничьем домике отца, где они с матерью как-то провели три невероятно скучных часа, потому что у Амелии разболелся живот и леди Катарине пришлось отказаться от наблюдений за охотой на лис. Олени украшали посуду и мебель, светильники и зеркала. Узор вышивки, похожий на оленьи рога, вился по вороту платья, которое Амелия получила на свой седьмой день рождения.
Ради такого ее привезли в Арли, в большой и светлый город, который казался Амелии почти сказочным, ослепительным и чужим. В Арли были реки и камень, стекло и мрамор, блеск зеркал и украшений, а еще там был Король и его Королева. И два их сына, два брата отца Амелии, принца Фредерика: у них обоих были такие же, как у Амелии и ее сестры, Кармиль, волосы цвета бледного золота.
Один из двух этих принцев бывал в Арморике и помнил принцесс. Он смотрел на Амелию, улыбаясь тепло и лукаво, говорил с ней, задавая вопросы и отвечая на те, которые задавала Амелия, будто бы рядом с ним была не маленькая девочка, только недавно научившаяся писать свое имя без клякс и ошибок, а кто-то равный и интересный.
Амелия не думала о нем как о ком-то взрослом, как о своем дядюшке.
Но и о Короле, живущем в прекрасном Дворце-на-Острове, она не думала, как о дедушке. Он был чужаком.
Холодным, недоступным, прекрасным чужаком, окруженным золотом, мрамором и бархатом. Впрочем, отец Амелии был точно так же далек от нее. Она не знала, правильно это или нет, да и не нужно было это знать: у Амелии была мать, у Амелии была Кармиль, у Амелии была добрая нянюшка, сказки и лес, окружавший их дом.
Красивый, глубокий, полный тайн лес. Парк вокруг Дворца был, конечно, тоже красив, но с лесом сравниться не мог. Амелия была рада уехать из города.
А потом однажды принца Фредерика не стало нелепая, ужасная случайность, как говорили придворные дамы, прикрывая притворное изумление и жалость веерами. Охота, единственная страсть кронпринца, куда там власти или жене, забрала его жизнь так же, как он забирал жизнь оленей и лисиц, волков и фазанов.
И герб с золотым силуэтом оленя стал ничьим, потому что леди Катарина носила под сердцем дитя последний подарок мужа и свою последнюю надежду стать если не женой, то матерью короля.
Но вместо Фредерика Младшего родилась принцесса Фредерика и золотой силуэт оленя исчез с карет и дверей, сменившись тремя серыми псами семья д'Альвело не отбирала у вдовы своего сына все, что та получила вместе с фамилией, но оставляла это взамен за верность и преданность. Амелия помнила черное платье матери, и суету, и странные разговоры, которые она слышала. Они покинули поместье в Арморике, которое было их домом, пока принц Фредерик был жив, и переехали в Арли на одну холодную неделю в самом начале зимы.
Леди Катарина кривила губы и злилась, и Амелия, почувствовав себя слишком взрослой рядом с горем матери, брала за руку Кармиль и шла с ней в детскую, занимала ее ерундой вроде кукольных чаепитий или чтения сказок, смотрела с ней в окно на осенний парк, притихший и застывший от первых заморозков.
А потом, через несколько дней этой странной жизни, они уехали, сменив дом и страну.
Наверное, думала Амелия потом, через много лет, когда начала понимать куда больше вещей, которые взрослые не говорят вслух, но держат под языком, леди Катарина сменила бы и герб, убрала бы трех гончих, вернула бы себе куниц, бегущих по зеленому полю. Но это навлекло бы на всех них на всех четверых женщин, прячущихся в глубине ангрийских лесов, в родовом поместье Эривэ, гнев Короля, обиженного пренебрежением и отказом от дарованной им чести.
Правда, все платья Амелии с тех пор стали черными, а потом серыми, от цвета графита до оттенка бледных весенних туч, потому что леди Катарина пряталась в траур, запрещая себе и дочерям выезжать в свет. Никто не упрекал ее первые два года, а потом, конечно, стали говорить всякое.
Амелия, к счастью, почти ничего не слышала, и за все эти годы привыкла к серому, считая его чем-то вроде символа как три серых пса на ее гербе были символом верности и преданности Королю.
Просто у ее матери был свой Король, верность и преданность которому леди Катарина хранила и после его смерти.
***
Снег выпал к концу октября, пролежал ровно сутки и растаял, оставив после себя грязь и вымокшие бурые листья. В воздухе повис дождь мелкая водяная взвесь, противно липнущая к волосам и одежде, выходить гулять не хотелось там, за окнами, не было ни веселья, ни игр, только поникший сад, высокая каменная стена ограды и лес за ней.
Густой ангрийский лес, лиственный, с переплетением узловатых ветвей, иногда настолько низких, что всаднику приходилось прижиматься к лошади, а то и просто выбирать другие пути. Весной в лес заползали седые туманы, осенью он пылал оранжевым и алым, а зимой стоял голым и пустым, черным, мрачным, словно бы мертвым.
Когда Амелия была маленькой, она играла с сестрой, будто бы злая ведьма наложила на подъездную дорогу заклятие, завязала ее узлом, и теперь каждый путник может добраться в Эривэ, только если в одном из его окон горит свет или кто-то ждет с фонарем на перекрестке. А они Амелия и Кармиль, они не могут покинуть дом, потому что должны, как их матушка, встречать путников, заплутавших во тьме. Амелия помнила, как леди Катарина несколько раз ждала кого-то в сумерках, держа в руках фонарь с ярким кристаллом и набросив на голову капюшон бархатного плаща, но стоило ее спросить, приедет ли кто-то в гости, как ее светлость рассмеялась и посоветовала дочери не совать нос во взрослые дела.
Мала еще, чтобы понять.
Сейчас Амелия сидела на скамье у каменного фонтана фонтан молчал, но дождь наполнил чашу затхлой, темной водой, в которой плавало несколько листьев и веточек и серое птичье перо. За ночь вода стягивалась тонкой пленочкой наледи, которую можно было расколоть пальцами, днем оттаивала и отражала серое небо и ныряющих в нем птиц. Амелия считала про себя до двухсот и обратно, проговаривая числа полушепотом в такт какой-то привязчивой мелодии. Ее волосы, тщательно расчесанные с утра и схваченные широкой серой лентой, от повисшей в воздухе воды начали виться на концах, рассыпаясь мелкими колечками, нос покраснел от холода, и пальцы, спрятанные в тонкие шерстяные перчатки, слегка одеревенели.
Госпожа Эдит считала, что детям нужен свежий воздух, поэтому и Амелия, и Кармиль, и даже Фредерика были обязаны гулять каждый день, даже в такую неприятную хмарь. Разве что сильный мороз или затяжной дождь могли стать причиной, по которой девочкам разрешалось оставаться дома. Амелия обошла вокруг пруда вода в нем была почти черной, в ней плавали листья, камышовый островок посередине высох и словно съежился. Утки попрятались, и лишь пара ворон уныло перекаркивалась, сидя на понурой, горбатой липе. От пруда можно было свернуть к дальней стене парка, туда, где стояли домики прислуги, но Амелия вернулась к фонтанам и сейчас сидела, отсчитывая время, которое должна была провести здесь.
Будь она столь же смелой, как Кармиль, или будь у нее чуть более веселое настроение, Амелия бы пританцовывала, пытаясь согреться, но, увы, танцевать Амелия не любила даже если никто не видел. Поэтому она просто сидела на скамейке, сжавшись и нахохлившись, как крошечная птичка, и считала про себя, загадав, что если выдержит, не дернется, пока счет не превратится в ноль, то сегодня случится что-то хорошее.
Когда счет дошел до ста сорока, холодные узкие ладони закрыли глаза Амелии.
Замерзла, сестрица?
Амелия рассмеялась и сжала пальцы Кармиль, убирая ладони той со своего лица, и развернулась, улыбаясь.
Госпожа Эдит велела мне найти тебя.
Кармиль обошла скамейку и встала перед Амелией. Она двигалась как танцовщица: очень легко, будто бы три слоя юбок ни капли не мешали ее движениям. Тусклое золото волос прилипло к серому плащу, который Кармиль небрежно набросила на плечи, отправившись искать сестру в продрогшем парке.
Госпожа Эдит решила, что свежего воздуха с дождем на сегодня достаточно? Амелия сжала и разжала пальцы, стряхивая с них неподвижность. Встать со скамейки удалось через усилие, схватившись за руку сестры.
Матушка вернулась, ответила Кармиль, утягивая Амелию за собой. Мокрый гравий шелестел под ногами. И желает видеть нас как можно скорее.
Подожди, Амелия остановилась, дернув сестру за руку. Кармиль обернулась, удивленно вскинув брови тонкие, чуть темнее волос.
Глаза у нее были ясными и синими, как цветы гиацинта, густые ресницы бросали тень на щеки, сливочно-белые, с еле заметным румянцем. Кармиль всегда казалась принцессой из сказки. Такую обряди в лохмотья, укутай вуалью темного, злого колдовства, спрячь золотые косы под серой ветошью, но не скроешь, не утаишь ее красоты от принца или волшебника, который уже шесть пар железных сапог истоптал, пока искал ее, последняя осталась и дойдет до витой решетки поместья Эривэ.
И ворота распахнутся перед ним, и падут чары ведьмы, и не нужно будет больше стоять с фонарем на перекрестке.
Амелия тряхнула головой, сбрасывая глупые, ненужные мысли, из-за которых она частенько получала от строгой леди Алексианы выговор или, если не везло и Амелия забывалась, ставила локти на стол и горбилась, легкий удар веером по пальцам или скрюченной спине.
Как я выгляжу? спросила она у сестры.
Это значило: побудь моим зеркалом. А я побуду твоим, когда придет время, пусть мы не так похожи, как должно быть, и я худшее твое отражение.
Кармиль задумчиво моргнула и поправила Амелии волосы, вытащила из них что-то, одернула ворот пальто и выправила сбившуюся ленту.
Так лучше, сказала она, протягивая платок. Вытри дождь с лица, и все. Пойдем, они чего-то ждут.
Гравий снова зашуршал под двумя парами быстрых ног.
Ветер заскрипел кронами деревьев, коснулся зеркальной глади пруда, потревожив ее кругом легких волн, согнулись камышовые заросли, где-то хрипло крикнула таинственная птица и все стихло.
***
Госпожа Эдит поймала их на входе в парадное крыло. Она застыла в начале галереи, низенькая, полноватая, еще не старая, но уже увядающая и поразительно блеклая, словно бы выцветшая, как рисунок на ткани. Две служанки вышли из-за ее спины навстречу девочкам.
Ее светлость велела проводить вас в гостиную, сказала госпожа Эдит, окидывая Амелию строгим, цепким взором, от которого не ускользнули ни растрепавшиеся волосы, ни завитки на их кончиках, ни то, что нос Амелии все еще был красноватым от холода. Она просила проследить, чтобы вы выглядели прилично. Отдайте пальто слугам и приведите себя в порядок, юные леди.
Амелия сама не заметила, как оказалась перед узким зеркалом, висевшем между окон. Ловкие пальцы горничной перевязали ленту, щетка, пахнущая лавандовым маслом, прошлась по волосам, приглаживая их и исправляя то, что сделал дождь, бантики и оборки платья были поправлены, уличные ботинки сменились на легкие туфельки.
У нас гости, Эдит? запоздало поняла Амелия, бросая взгляд на их не то няньку, не то надсмотрщицу через зеркальную гладь.
Гости, сухо кивнула та. Ее светлость хочет представить вас кое-кому. Всех вас. Всех троих, она подошла ближе, чтобы поправить воротник платья Кармиль, который, как ей показалось, лежал недостаточно ровно. Руки с короткими, грубыми пальцами заметно дрожали. Идите, девочки. Я приведу Фредерику.