А родной отец, как обычно, и не подумал принести дочке хотя бы шоколадку. Соне было отчаянно за него стыдно, но выручить его она даже не подумала.
А что до не позвонил
Так вы в санатории были, а там связь плохая, пояснил Борис, к счастью, не подозревавший, что Соня попросту внесла его номер в черный список. Кстати, как отдохнули? Тебе понравилось?
А Леся кинула внимательный взгляд на покрасневшую мать и неуверенно улыбнулась. Понравилось. Мы там на лошади катались. И на снегоходе. Весело. И кормили там вкусно.
Вот и славно. Ты иди поиграй, нам с мамой нужно поговорить. Кстати, ты завтракала сегодня? Обедала?
Мы вчера у бабушки Тани ужинали, зачем-то сообщила девочка и смутилась. Ну я пойду.
Соня тяжко вздохнула. Ох, и хорошо она знала своего бывшего мужа! Теперь начнется!
Софья, когда я позволил тебе оставить Олесю с тобой, я рассчитывал, что ты будешь о ней заботиться, как нормальная мать.
Я забочусь.
Я вижу. Дома я вижу бардак, нормальной еды тоже нет, Олеся явно голодная.
Она не голодная. И теперь это не твое дело.
Но Бориса было уже не остановить.
Софья, ты посмотри на себя. Ты же сама как ребенок. Маленький ребенок. Какие-то рисуночки эти дурацкие, какие-то виртуальные друзья. Ничего не умеешь и даже не пытаешься.
Борь, иди в задницу. Ты мне не муж, нотации твои мне не нужны.
Так, дорогая. Нормально жить, как я понимаю, ты не хочешь. Вот возьму и заберу у тебя дочь, чтобы ты подумала хорошенько о своем поведении.
Нет! вскинулась Соня. Не посмеешь!
Да. Я отец, я имею право. Ты никудышная мать. Дома сидишь, а ребенка даже покормить нормально не можешь, я уж молчу про воспитание.
Как будто ты можешь, бросила Соня зло. Дома только по ночам бывал, даже в выходные работал. Ни разу с Лесей не гулял даже. Когда я болела ее мои родители забирали!
Я работаю, рыбка моя. Чтобы вас содержать. Чтобы ты могла в кафе еду заказывать и ногти себе делать. И по санаториям кататься.
Санаторий мои родители оплатили!
Конечно. Только на такое дерьмо им денег и хватило. Вот чего тебе не хватало, Софья? Секса? Денег? Свободы? Неужели так сложно было мыть полы и готовить мужу ужин?
Я мыла и готовила.
Раз в неделю.
Сколько успевала.
Я знаю, что не удовлетворял тебя в постели, Борис сокрушенно покачал головой. Надо было просто сказать, а не бегать по мужикам!
Я не бегала!
Ну да, конечно. Я видел твои рисуночки. Голые мужики, голые женщины бездарность и пошлятина.
На эту тему мы уже разговаривали, устало ответила Соня. Для выставки были подготовлены совсем другие картины.
Ты можешь все вернуть обратно, Софи. Я все еще тебя люблю. Устроишься на нормальную работу, начнешь прибираться, займешься ребенком. Просто попроси прощения за все.
За что за все? Соня изо всех сил сдерживала слезы свои накопившиеся, стремительно перерастающие во внутреннюю истерику.
За чужих мужиков и развод, дорогая. Я даже разрешу тебе рисовать
Пошел вон отсюда! сорвалась, наконец. А и так молодец, очень долго держалась. Заткнись и проваливай! Вон! Видеть тебя не могу!
Из моей же квартиры выгоняешь? прищурился совершенно спокойно Борис. Ну-ну. Я-то уйду. А ты подумай над своим поведением пару дней. Олеся, значит, пока со мной побудет.
Слушай, Кошкин, если ты пришел, чтобы со мной поругаться
Он вдруг остановился и замолчал, с сокрушенным видом качая головой.
А ты ведь права, родная. Вот до чего ты меня довела. Я совсем забыл. Значит, у мамы завтра юбилей, я заеду за вами с Лесей в пять.
Ты с ума сошел? Думаешь, после всего, что ты мне наговорил, я пойду к твоей матери?
Пойдешь, милая. Иначе я Подам в суд на опеку над дочерью. Как думаешь, кто его выиграет? И как быстро? Ты бы головой своей думала, прежде чем дергаться, дорогая. Я вообще как бы все еще вас содержу.
***
Соня на дух не выносила свою высокоинтеллектуальную и очень воспитанную свекровь. Та отвечала невестке полнейшей взаимностью. Ну еще бы родители Сони аристократическими происхождениями не блистали: отец таксист, а мама учитель математики в школе. Не академики, не большие начальники, даже не москвичи в "не помню каком" поколении.
Совершенно никчемные, мелкие все людишки, недостойные генофонд славного рода Кошкиных в потомках собой засорять.
Но Борис Соню любил, у них родилась такая замечательная и очень одаренная Леся, и Альбина Виленовна ненавидела невестку как бы цивилизованно. Вежливо очень.
В чай ей не плевала, матом не костерила и даже практически не унижала в беседах.
Так, как бы между делом жалела лишь нашу бедняжку Сонечку. Бедная девочка не умела готовить, била посуду отчаянно и вообще от идеала была далека. Что поделать: от осинок не родятся апельсинки, остается убогенькой Сонечке лишь посочувствовать.
Но эти все мелкие пакости бледнели в сравнении с пылкой и громкой любовью Альбины Виленовны к Катеньке. Этот мифический персонаж их семейных сказаний был дочерью лучшей подруги, и за годы Сонечкиного супружества она у нее очень крепко увязла в зубах
Уж та-то была умница, красавица и великолепная хозяйка. Жаль, что Борис не послушался маму, хотя та всегда желала ему только добра, и выбор сделал фатально-неверный.
Соня, собираясь на юбилей, мрачно думала, что свидетельство о расторжении брака, перевязанное розовой ленточкой, стало бы самым лучшим подарком для ее бывшей свекрови. Жаль, что Борис настрого запретил даже заикаться о разводе.
Леся, ты все запомнила?
Мам, ну я же не маленькая. С бабушкой не спорить, про развод молчать, вести себя хорошо и не говорить, что ее еда гов невкусная. Особенно по сравнению с Андрисовой. И еще сказать: Ой, бабушка Аля, как ты хорошо выглядишь в свои шестьдесят лет.
Пятьдесят, Леся, пятьдесят!
Какая разница? Ей ведь все равно пятьдесят пять. А если сказать шестьдесят, то получится, что она выглядит не на пять лет моложе, а на пятнадцать!
Соня только фыркнула, закатывая глаза. У дочери была своя, особенная логика. Ну и пусть говорит, что хочет, она, Соня, точно не расстроится, глядя на перекошенную от тихой и вежливой ярости на физиономии свекрови.
10. Кукла Катя
Квартира у Альбины Виленовны была, наверное, похожа на Шереметьевский дворец. Или на этнографический музей с выставкой Роскошь дворянского быта.
Как уверяла Кошкина, род ее был очень древним. С истоками из тех самых времен, когда всякие Рюрики в шкурах ходили.
Разговаривать на эту скользкую тему с Альбиной Виленовной было опасно для жизни: ее заносило в такие глубины, откуда всегда был риск не вернуться совсем. Особенно Сонечку умиляла уверенность в некой причастности к легендарному боярскому роду. Документов, сие подтверждающих, не было никогда, нить истории этой семьи вилась тонкой веревочкой по купеческим кабакам и рабочим поселкам. Но разве это имело какое-то значение?
А потому и квартира у Альбины Виленовны была оформлена помпезно и вычурно: с лепниной у потолка, позолотой, тяжелой резной мебелью и репродукциями известных художников в багете. На самом почетном месте красовался герб этой утерянной ветви рода Кошкиных, между прочим, когда-то нарисованный Соней: с рыцарем, короной и белым драконокотом на красном фоне.
Забавно даже, что свекровь ему по-настоящему обрадовалась когда-то. Еще в те далекие времена, когда Соня верила, что они с Борисом предназначены друг для друга свыше, и готова была радовать не только любимого мужа, но и его мать.
Соня всегда остро чувствовала свое несоответствие этой квартире, не любила вообще тут бывать и старалась придумать предлог, чтобы в гостях и не появляться.
Ну не было у нее ни узких платьев в пол, ни бриллиантов, ни врожденного аристократизма. Обыкновенная она баба, Соня Орехова-Кошкина: и фигура не точеная статуэтка, и профиль отнюдь не римский, и волосы не кудрявы, и даже глаза не навыкате, как на портрете Александра Первого (портрет, кстати, тоже на стене в квартире Кошкиных висел).
Словом, невестка, теперь уже бывшая, Альбину Виленовну категорически не устраивала: ни рыба ни мясо. И даже красный диплом местного вуза и рождение внучки-вундеркинда не смирили боярыню Кошкину с печальной действительностью.
Совсем другое дело Катюша! Вот та могла Бореньке стать идеальной женой. Полный Сонечкин антипод жгучая брюнетка, стройная и длинноногая, как газель, с огромными черными глазами и выдающимся носом, откровенно напоминающим об армянских корнях.
К тому же, в свои тридцать два Екатерина была уже главным бухгалтером, да не где-нибудь, а в центральной районной поликлинике. Против такого козыря была бы бессильна даже самая головокружительная карьера. Ибо связи в поликлинике для пенсионерки это святое.
Словно этого было для Сонечки недостаточно, у дочери маминой подруги был целый букет очевидных достоинств: она была великолепной хозяйкой, прекрасно готовила, помогала матери на дачном участке и, о ужас, пекла вполне съедобные торты.
Результат ее нелегких трудов сейчас возвышался в центре стола, и даже пристрастная Соня была вынуждена признать: великолепен. Леся же, как увидела это чудо кондитерского искусства, замерла восторженной белочкой и захлопала в ладоши.
Ой, а его точно есть можно? тут же спросила она, немало позабавив собравшихся чинно гостей.
Соня всех знала отлично, и глаза бы ее их не видели. Всех. И Ольгу Геннадьевну с невзрачным и безымянным мужем, и ее дочь Катю, и Матвея Францевича проректора местной технологической академии с какой-то-там по счету супругой. Видимо, в честь великого юбилея были приглашены еще две незнакомые Сонечке тетеньки предпенсионного возраста, ярко накрашенные и молодящиеся.
А ягоды настоящие? А рожок? Это что, рог изобилия, да?
Да, мой хороший, доброжелательно и очень мило улыбнулась Катя Олесии. Ты знаешь легенду про Зевса и его козочку, радость моя?
И про Кроноса, поедающего своих детей? тут же оживилась девочка. Кто ж ее не знает?
Соня про себя подумала, что вот она, дура почти деревенская, необразованная и бесперспективная совершенно, древнегреческую мифологию помнит местами и смутно. А Катя, всегда ее раздражавшая, действительно идеальная кандидатура на роль новой Борисовой жены.
Они бы и вместе отлично смотрелись: крупный и представительный Боря, стремительно уже лысеющий и брюшко отращивающий так же быстро, и миниатюрная Катерина. Альбина Виленовна, очевидно, с Соней была в кои-то веки солидарна:
Ах, Катенька такая умница! У нее ведь два высших образования: экономическое и филологическое. Кстати, она помогала мне готовить! Ведь дочери у меня нет
Соня мысленно с ней согласилась. Катю, между прочим, ставили ей в пример с первого дня замужества: дескать, вот какая девушка, и куда только Боренька смотрел А смотрел Боренька, очевидно, в светлые глаза своей супруги и на ее совершенно естественный полный третий размер груди. Хотя бы в этом Соня плоскогрудую Екатерину обскакала.
Ой, Олесия, у меня ведь для тебя подарок, всплеснула руками чернобровая нимфа. На новый год. Чуть запоздалый, но это неважно, наверное.
Показалось ли Соне, или в Катиных темных глазах натурально мелькнул какой-то хищный и недобрый совсем огонек?
Что ж, она всегда подозревала, что дочь маминой подруги имеет на Бориса планы, что ни на есть самые матримониальные. А к Олесе, видимо, Катя подмазывается, как к будущей падчерице?
Как же смешно это все Смотрелось, как самый бездарный спектакль. Но к счастью, Соня теперь на нем чувствовала себя только зрителем.
Все! Флаг ей в руки и барабан на шею, и пусть забирает Борюсика.
Из пакета была торжественно извлечена большая фарфоровая кукла, странно похожая на саму Катю-дарительницу: черные кудри, черные же глаза, алые улыбающиеся губы. И платье роскошное, бархатное, в пене белых кружев.
Чудо, а не кукла, Соня оценила. Но умница-Леся кукол никогда не любила, и ее злорадная мать предвкушала детскую реакцию очень далекую от восторга.
Но она снова ошиблась.
Ой, какая она красивая! защебетала Леся. Словно живая! Я назову ее Катя, в честь вас.
Екатерина польщенно улыбнулась, Альбина Виленовна умиленно сложила ручки на плоской груди, Борис внимательно и благодарно поглядел на Катю, кажется, оценив не только ее щедрость, но и глубокий разрез черного шелкового платья, выгодно подчеркнувший и крутость бедра, и стройность ног.
Пусть оценивает. Может, найдет себе новый объект для настойчивых воздыханий.
А дальше все было ужасно уныло и даже тоскливо. Традиционно, короче.
Пили красное вино (кислятина жуткая), восхваляли виновницу торжества, ковырялись в белесых майонезных салатах, обсуждали нынешних выпускников ВУЗа (Соню вспоминали добрым словом, Лесе прочили в будущем губернаторскую стипендию). Борис трогательно и навязчиво ухаживал за женой, раздражая своими порывами сразу трех женщин.
Единственной светлой нотой на этом вечере был торт, и в самом деле великолепный, нежный и с натуральными ягодами.
Только не надо нас провожать, я вызову такси, гневно прошипела Соня, не сумев увернуться от рук бывшего мужа, накинувших ей на плечи куртку. Довольно вранья и притворства!
Я не доверю свою женщину и дочь незнакомому мужику, в ответ зло шепнул мужчина. Мало ли какие маньяки ездят. Да и тебе, моя дорогая, доверия мало.
По-твоему, я вешаюсь на всех без разбора?
Ну, видимо. Учитывая, сколько набросков голых тел я видел
Это всего лишь искусство! Как оно связано с моей нравственностью?
Прямо связано, Софья. Ты на них смотрела. Признайся, тебе это нравилось глазеть на обнаженных мужиков?
Очень нравилось, Кошкин, устало ответила Соня, подхватывая руку дочери. И развелась я с тобой для того, чтобы заниматься этим как можно чаще. Все, прощай, мы дойдем сами. Иди вон Катю проводи до дома. Ей на другой конец города.
Мне наплевать на Катю, а на вас с Лесей нет. Садись в машину, Софья, и прекрати эту истерику!
Никакой истерики у Сони не было, во всяком случае, пока. А вот Борис уже опасно повышал голос, и вышедшие вместе с ними из подъезда друзья Альбины Виленовны уже начинали оглядываться.
Пришлось садиться в машину, проигнорировав нагло открытую пассажирскую дверь на переднем сидении, усаживаясь на максимально возможное от водителя расстояние.
Какой отвратительный день! Ее теперь еще и укачивало, и плотный ужин просился обратно, отвечая городским ухабам и дворовым кочкам.
Соня ненавидела теперь все и вся: и Бориса, и его мать, и салаты, и местные дороги, и куклу эту мерзкую, что Леся не выпускала из рук. Ни к одному подарку матери она, кажется, не относилась с таким трепетом.
Я буду с ней спать, заявила девочка, и Соне со страшной силой захотелось вырвать у нее из рук куклу и выкинуть в окно. Не подозревая о буре в душе у матери, Леся нежно продолжила: Попрошу бабушку Таню связать Кате зимний костюмчик, ей же холодно!
А ведь Леся никогда раньше не одушевляла игрушки!
Ревность.
Соня хорошо знала это чувство. Когда-то она ревновала мужа, потом дочь, не позволяя никому брать ее на руки. Пережила, научилась делиться, усвоила, что такие дети, как Леся, принадлежат целому миру. Ну, или весь мир принадлежит им. Но сейчас она вновь ревновала, теперь уже к этой проклятой кукле. Знала бы, что дочка вот так отреагирует завалила бы ее куклами, самыми разными.
Никудышная она все же мать!
С этими мрачными мыслями Соня поднималась в лифте домой.
Зато, глядя на ее недовольное лицо, Борис даже не заикнулся о том, чтобы зайти на чай или забрать какие-то свои вещи. А ведь хотел, и она это чувствовала. Но, кажется, вовремя вспомнил, что даже мягкая и уступчивая Соня может выйти за рамки пределов терпения.