Бойцы кружили, нанося удары поочерёдно, мешая друг другу развернуться в полную силу. Троян решил воспользоваться положением, так как больше ловушек или смертоносных сюрпризов у него не было. Чернявый держал его на прицеле, явно наслаждаясь процессом, но вступать в схватку не спешил.
Мечник и женщина с кнутом, вероятно, давно работали вместе и через несколько пробных выпадов решили действовать в тандеме, выработав совместную стратегию. Точнее, Троян, имеющий многовековой опыт, подтолкнул их к этому решению.
Когда один из бойцов ударял верхом, и Трояну приходилось блокировать удар, второй бил в открытую спину или бок. Мастеру удалось увернуться от двух таких комбинаций, но на третью он слегка изогнул посох, попросил стать мягче и немного вязким. Когда мечник ударил, Троян поймал посохом мечи и воспользовался вложенной силой, чтобы развернуть под удар второго.
Мелькнул плазменный кнут, и руки вместе с мечами упали на пол. Боец кричал от боли, заливая кровью всё вокруг. Троян схватил безрукого и прикрылся им от выстрелов чернявого, который решил вступить в сражение. Видимо, бой уже не казался ему таким весёлым.
Эта тварь убивает Дикую! услышал Троян истеричный крик женщины с кнутом.
Так убей его! приказал чернявый.
Мастер отбросил изрешечённое тело безрукого и собрался броситься на помощь Цапелю, когда краем глаза увидел, как боец с косичками тащит на плече окровавленное тело Эрны.
Нет! выкрикнул Троян.
Развернулся, чтобы спасти девушку, но уткнулся лбом в ствол винтовки.
Чернявый нажал на спусковой крючок.
Кровь, кусочки мозга и кости разукрасили комнату.
***
Рассветные лучи осветили апартаменты. Дым от трав давно рассеялся, открывая картину разрушений. Всё было сломано, разбито, перевёрнуто и продырявлено. Коричневый цвет запёкшейся крови стал основным акцентом в комнате. Было тихо и даже не страшно, понятно, что всё уже произошло и ничего уже не исправишь.
Цапель приоткрыл глаз. Боль немного поутихла, но, когда сознание вернулось, накинулась вновь.
Он глянул на своё крыло и лапу, лежавшие рядом, но отдельно, и подумал:
«Ненавижу плазменное оружие! Вот раньше отрубили мечом, приставил обрубки друг к другу и всё прирастает как нужно. А теперь! Края нужно зачистить от запёкшейся плоти, подпилить оплавленную кость, да ещё и подпорки, и растяжки. Ждать и терпеть пока прирастёт. Ненавижу плазму!»
Рядом, раскинувшись на спине, лежал Троян. Цапель напрягся и на одном крыле подполз. Путешествие было недолгим, но болезненным. Лёг рядом, положив голову на живот мастеру.
Мастер, вот ты мне скажи, я на такое подписывался? опекун покосился на остекленевшие глаза Трояна. Нет, отвечу я тебе! Приходи, говорит! Жить долго будешь! Научу тебя всему! Мир повидаешь! Ага, щас-с-с.
Обрубки сильно болели, но боль со временем Цапель научился терпеть. А вот умение ворчать и сетовать на судьбу с годами только возросло.
Молчишь? Вот и молчи, раз сказать нечего. У кого теперь забот на несколько лет, не знаешь? А хочешь намекну? Цапель прокашлялся. Говорить было трудно, но молчать ещё труднее. Выращивай теперь тебя, поливай. Хорошо, что семена свои ты посадил, надеюсь, и Макошь ваш давний уговор выполнит.
Опекун замолчал ненадолго, восстанавливая дыхание.
Ладно, хоть Эрну спасли, кровницей нашей сделали. Да и отморозки големом довольны точно будут. Хороший он у тебя получился, никто от настоящей не отличит. Но намучаюсь я теперь с девчонкой! А может под сон-травой её так в заимке лесной и держать, пока ты рядом не созреешь? Цапель замахнулся крылом в сторону Трояна, но вместо удара, аккуратно прикрыл ему веки. До встречи, старый друг. Пополз я части свои собирать, и до заимки дотянуть нужно, пока народ не набежал. И никто мне бедному не поможет. Всё сам. Всё сам.
О ноябре, вечности и дурных привычках
Евгения Кутман
Ennio Morricone
«Le Vent, Le Cri».
Горячий кофе обжёг руку, оставляя болезненный след. Чашка жалобно хрупнула об угол столешницы и ускакала вниз, превращая затёртый линолеум в мечту абстракциониста.
Вот дерьмо! поджимаю губы и досадливо грохаю туркой по чугунной решётке плиты.
Дурная привычка ругаться. Но соблюдать детские запреты привычка ещё более дурная.
У чашки скололась ручка. Верчу два фарфоровых кусочка большой и малый, пытаюсь приложить один к другому. Зачем? Бессмысленная трата времени. Кидаю обломки в ведро и иду за тряпкой.
Горьковатый аромат щекочет язык, но кофе больше не хочется. Словно с разбитой чашкой пропало и желание. Надо переставить турку в раковину, протереть плиту. Но вместо этого достаю с верхней полки бокал, из холодильника полупустую бутылку вина с огрызком сулугуни и подхожу к окну.
Четвертый этаж серой панельки не может похвастаться панорамным обзором. Кусок дороги мигает светофором и разбегается на перекрёстке. Мутным аквариумом вырастает остановка, с которой Стас ежедневно уезжает на свои мегаважные совещания. За остановкой начинается парк. Я знаю, что он большой, помню каждую аллею, каждую скамейку. Но из окна видна только ограда и несколько потемневших деревьев.
Не выдерживаю, достаю телефон. Когда приходили последние сообщения? Вчера, позавчера? Надо взять себя в руки и выполнить обещанное: заказчик скоро потеряет терпение и потребует назад свой аванс. Надо взять себя в руки! В комнате ждут загрунтованные холсты на подрамниках. Их не видно с кухни, но, как и парк за окном, я легко могу представить три разноцветных прямоугольника у дальней стены.
Вино заканчивается предательски быстро. Отправляю остатки сулугуни обратно в холодильник, попутно провожу ревизию запасов. Не густо. Значит, придётся сделать то, к чему я готовилась несколько дней, выйти наружу.
Одеваюсь нарочито медленно: руки дрожат. Чёрт, ещё же не вымыла турку! Радостно вжикает молния, куртка возвращается на вешалку.
Стоп. Так дело не пойдёт. Дуб, орех, мочало начинай сначала. Супермаркет в двух шагах от дома, пятнадцать минут туда и обратно. Нужно просто успокоиться и открыть дверь. Нужно успокоиться!
На улице прохожих мало: середина рабочего дня, спальный район. Сорок три шага до выхода из двора, девяносто семь до дороги. Если считать шаги, проще сосредоточиться, не поддаваться панике. Теперь самое тяжёлое пешеходный переход. Окружающее пространство давит, торопит, зелёный человечек мигает, превращаясь в уродливую кляксу. Под раздражённое шипение колес заскакиваю на край тротуара.
На негнущихся ногах прохожу оставшийся путь до магазина, кляня улицу, водителей и свою самоуверенность. Что стоило позвонить Стасу, попросить его купить продукты? Так нет, хочется доказать ему или себе? что я не окончательно выжила из ума! Что могу выйти из дома, могу приготовить шикарный ужин. Могу заслужить восхищение, а не жалость! И потом, Стас всё равно не купил бы мне вино.
На кассе отбиваю молоко, хлеб, курицу и две бутылки «Пино Гриджио» про запас. Начинается обратный отсчёт: тридцать девять, девяносто семь, сорок три. Последние шаги стараюсь делать медленнее, но в результате почти бегу к подъезду, эстафетной палочкой выставив брелок домофона.
У лифта сталкиваюсь с незнакомцем. Высокий шатен в графитовом пальто и невозможно оранжевых кроссовках снова и снова нажимает кнопку.
Сегодня не работает? полувопросительная интонация, извиняющаяся улыбка.
Почему он спрашивает об этом меня?
Работает, бормочу под нос, оттесняя парня. Не сильно дружелюбно, но кто же улыбается незнакомцам? Просто дом старый, иногда вредничает.
Шершавый кругляшёк вспыхивает оранжевым. Не многовато ли оранжевого для одной лестничной клетки? Где-то вверху просыпается монстр и, скрипя «суставами», ползёт вниз. Скорее бы!
Взгляд незнакомца буравит ухо:
Привет.
Вы это мне или ему? уточняю на всякий случай, кивая в сторону раскрывшегося лифта.
Тебе, смеётся собеседник.
Ненавижу, когда «тыкают» без разрешения, но сейчас сердиться не получается. Мешает странная мысль: «Может, мы знакомы?»
Заходим в кабину, молча жму «четвёрку».
Одолжишь перфоратор? доносится сбоку. У меня есть чай.
Странный парень, странный разговор. Чувствую себя Алисой, встретившей Шляпника.
Для чая нужен перфоратор?
Чай для тебя, опять улыбается настырный тип. Арендная плата за щедрость.
Лифт дёргается, останавливается, не давая возможности подумать над ответом. Оборачиваюсь на выходе:
Откуда ты знаешь, что у меня есть перфоратор?
А у тебя его нет?
Скажи: «Нет», бьётся в голове.
Есть.
Щелкаю замком на входной двери, лезу под шкаф в прихожей. Незнакомец ждёт у порога.
Вот, протягиваю тяжёлую коробку.
Спасибо, парень перехватывает ручку и отступает, пропуская вперёд. Идём?
Куда? запинаюсь у входа.
Пить чай.
Стас скажет, что я наивная дура, что нельзя доверять первым встречным! Стас зануда! А ещё он всегда прав: я лентяйка, я много пью, я разбила его любимую чашку Вечером опять поругаемся. Так пусть для этого хотя бы будет повод.
Оставляю пакет с продуктами в прихожей, запираю дверь и иду за Шляпником к лифту. Поднимаемся на девятый. Квартира незнакомца встречает дверью с разорванным кожзамом и белёсыми проплешинами синтепона.
Здесь, кажется, жила старушка, пытаюсь припомнить соседей по подъезду.
За дверью почти пусто, пахнет краской. В единственной комнате под свисающей с потолка лампочкой скучает стремянка. На лоджии накрытый оранжевым пледом гамак.
Кухня выглядит не так аскетично: плита, холодильник, стол с двумя стульями, электрический чайник.
Что будешь: вафли или смородиновое варенье? спрашивает Шляпник, выдвигая для меня стул.
Вопрос застаёт врасплох. Горка вафель лежит на подносе, напоминающем палитру, а варенье зачем-то налито в баночку из-под акриловой краски.
Люблю смородиновое варенье, но сейчас теряюсь:
Просто чай.
Чай не пакетированный свежезаваренный.
Дую на кружку, собираясь с мыслями:
Я, кстати, Лида. А ты?
Ноябрь, отвечает собеседник, намазывая вафлю вареньем.
Хороший бред заразителен.
Где же остальные братья-месяцы?
Молчание и хруст вафли. Попробуем по-другому:
Прости, но ты мне не нравишься! подкрепляю решительность глотком чая. Ты мрачный, холодный и дождливый. Лучше будь Июлем или Январём.
Согласен. Но выбирать тебе, и указывает взглядом в окно.
Смеюсь:
Я что, могу назвать любой месяц, и на улице сразу пойдёт снег или зацветут подснежники?
Конечно. Только перестань прятаться.
Почему-то его слова не кажутся шуткой. Почему-то они больно ранят. Странная игра надоедает. Отодвигаю кружку с недопитым чаем, встаю. Ноябрь крепко хватает за запястье.
Лида, пожалуйста, послушай! теперь его голос хриплый и отчаянный. Ты застыла ни вперёд, ни назад! Укрылась в этом своём сером мирке. Если не двинешься дальше, просто исчезнешь!
Хватит! вырываю руку и почти бегу к входной двери. Что делать, если она окажется заперта?
Отпусти его! слышу за спиной. Вам обоим так будет лучше!
Открыто. Подхватываю ботинки и куртку, вылетаю в подъезд в одних носках. Ступеньки мелькают перед глазами, как и багровые цифры на стенах лестничных клеток. Царапаю ключом замок, хлопаю дверью и тяжело опускаюсь на пол.
Почему я решила, что Ноябрь будет за мной гнаться? Нет, неверный вопрос. Почему я вообще к нему пошла? Стас с ума сойдёт, когда расскажу ему про встречу! Если расскажу Чёрт, ещё же нужно приготовить ужин!
Взгляд останавливается на пакете в углу прихожей. «Хорошо, хоть взяла не замороженную курицу», вздыхаю с облегчением. И вдруг начинаю безудержно хохотать, сбрасывая оцепенение.
***
Утро будит вокалом Клауса Майне:
«Is there really no chance
Im loving you»1
Нащупываю телефон, тыкаю крестик и перекатываюсь на подушку Стаса. Вдруг получится подглядеть его сны? Вчера был какой-то идиотский день: разругались на пустом месте, разбрелись по разным углам. Столько лишнего наговорили! Надо мириться.
Блестят золотистые цветы на шторах, пропуская в комнату серый свет. Далёким приливом бормочет телевизор в соседней квартире. Вылезаю из тёплого кокона одеял и иду умываться. У стены напротив стоят три разноцветных прямоугольника. Когда были последние сообщения от заказчика: вчера, позавчера? Надо взять себя в руки и выполнить работу! К тому же аванс давно потрачен. Надо взять себя в руки! Но только не сегодня. Временная индульгенция притупляет совесть. Одеваюсь, ползу на кухню за дозой «баварского шоколада».
Вот дерьмо!
Горячий кофе обжигает руку, оставляя болезненный след. Чашка падает вниз, кружится по линолеуму, рисуя коричневатые разводы.
Да что со мной не так?! Грохаю туркой по плите и иду за тряпкой. Смываю с пола кофейный авангард, поднимаю любимую чашку Стаса. Облегчённо вздыхаю целая. Зачем я взяла именно её? Убираю чашку в раковину, достаю с верхней полки бокал, из холодильника недопитое вино и подхожу к окну.
Снаружи сейчас всё монохромное: выцветшие дома, сизое небо, грязные лужи. Даже воздух какой-то серый, потерявший прозрачность. Такой становится вода, когда в неё падает капля чёрной краски.
Вино заканчивается предательски быстро придётся идти в магазин.
На улице прохожих немного. Промозглый ветер срывает капюшон, нагло лезет под куртку. Супермаркет в двух шагах от дома, пятнадцать минут туда и обратно нужно просто успокоиться и считать шаги. Нужно успокоиться!
В магазине беру продукты и две бутылки «Пино Гриджио» про запас. В подъезде сталкиваюсь с незнакомцем. Высокий шатен в графитовом пальто и невозможно оранжевых кроссовках ждёт у лифта.
Привет, грустно смотрит на меня парень. Похоже, сегодня не работает.
Странный тип. Почему мне кажется, что он ждёт здесь именно меня? В конце концов, пакет не такой уж и тяжёлый.
Нет, не работает, бросаю я незнакомцу и прохожу мимо лифта к лестнице.
***
«Im still loving you» разрывается будильник
Горячий кофе обжигает руку
В магазине беру молоко, хлеб, курицу и две бутылки «Пино Гриджио»
Сорок три, девяносто семь, тридцать девять. И обратно: тридцать девять, девяносто семь, сорок три. Вдоль серой улицы, мимо серых людей. И я тоже становлюсь серой, растворяюсь в бесконечности ноября
Горячий кофе обжигает руку
***
Хватит. Хватит! Я так больше не могу! Стас, пожалуйста, прости меня, но кто-то из нас должен признать, что всё закончилось!
Любимая чашка Стаса падает вниз и разлетается вдребезги
***
В подъезде сталкиваюсь с высоким шатеном в графитовом пальто и невозможно оранжевых кроссовках.
Привет, здоровается он и неуверенно спрашивает: Лифт не работает?
Жму на шершавый кругляшёк кнопки, и тот мгновенно вспыхивает оранжевым.
Вот! неожиданно улыбаюсь я. Всё работает.
Заходим в кабину. В голове пульсирует мысль: «Я откуда-то знаю этого парня! Откуда?»
Не выдерживаю:
Извините, мы не знакомы?
Господи, что я делаю?! Пристаю в лифте к незнакомцу!
Возможно. Я живу на девятом.
У него грустные ярко-серые глаза. Как серый цвет может быть ярким?
Лифт дёргается и распахивает двери. Четвёртый этаж. Мой этаж.
Может выпьем чаю? слышу из-за спины.
Может, лучше кофе? отвечаю прежде, чем понимаю, что делаю.
Оборачиваюсь и получаю радостный, почти ошеломлённый взгляд. Старина-лифт хочет захлопнуться, упрятать незнакомца в своё нутро, но тот крепко держит створки.
Почему-то вдруг становится легко и смешно.
Я бы пригласила тебя к себе, но у меня, кажется, закончились чашки.
Парень кивает, словно признаёт такую причину достаточно серьёзной.
Это ничего. Могу предложить отличные новые кружки, и, немного помолчав, с озорной улыбкой добавляет: А ещё у меня есть вафли и смородиновое варенье.