И тут это.
Да, это, местная жизнь, которая неожиданно пошла с нами на своеобразный контакт.
Что они вообще из себя представляют, ты видела?
Нет.
И я нет.
Возможно, этой жизни хочется быть ребёнком.
Да здравствует инфантилизм! Знаешь байку, которую страшный и ужасный Барабанов сейчас возводит в ранг религии?
Дарья качнула головой.
Слушай, Храпнёв приобнял её покрепче. Тоже сказка в своём роде. Оказывается, всё началось с Вальковского. Женька так скучал по своей оставленной на Земле дочери, что вместо того, чтобы редактировать карту магнитных полей, излучал в окружающее пространство грусть, уныние и, собственно, образ пятилетней Вики.
Ты серьёзно?
Ни слова от себя!
И тогда появилась Вика.
Да, как реализация желания. Потом Вики, Анюты, Андрейки пошли просто косяком. Нас с Роговым, например, каждый день встречает девочка Лисс.
Чья?
В смысле, моя или Санина? Наверное, ничья. Просто образовалась, отрастила рыжие короткие волосы и ходит, выпрашивает леденцы.
Почему Лисс?
Храпнёв пожал плечом.
Как-то само придумалось. Ей подходит.
Может, привезёшь её к нам?
Привезу, если она захочет.
Знаешь, сказала Дарья, я так и не могу понять, почему Женька покончил с собой. Почему не оставил никакой записки?
А если причиной его смерти стала разница между Виками земной и здешней? Если он понял, что здешняя Вика эрзац, пустота?
Я видела, как он с ней возился. Он не считал её пустотой. Он наоборот видел в ней приложение своих сил. Растил. Она доставляла ему столько радости. Он приводил её сюда и весь светился. Всё время какая она забавная, как учится считать, как потеряла ушко, а потом снова его нашла. И вдруг на страховочном фале Где он его откопал?
В шлюзе. Завтра полгода, как.
Димка нас не собирает?
Нет.
Они замолчали.
Дарья погладила Храпнёва по колену, он зачесал ей упавшую на лоб прядь к виску, сколупнул песчинку.
Значит, всё хорошо? спросил Храпнёв.
Насколько возможно, ответила Дарья.
У нас нет ни корабля, ни ретранслятора.
Зато у нас есть маленькая, но уютная колония. Мы нашли съедобную глину. То есть, не совсем глину, но её можно жарить.
Это то, чем ты угощала меня в прошлый раз?
Да!
Боже!
Храпнёв издал несколько странных горловых звуков.
Это тебя тошнит? поинтересовалась Дарья.
Воспоминания рвутся наружу.
Дарья рассмеялась и выползла из-под его руки.
Ты неисправим.
А ну-ка, сюда, сюда! услышал Храпнёв голос Рогова.
Послышался топот детских ног, и первым его желанием было рвануть из дома в ховер. Там хотя бы можно запереться и затенить стёкла. Впрочем, незаметно сделать это уже было невозможно, и он замер с напряжённо-прямой спиной и с противно-тягучей слюной, собирающейся под языком.
Они выстроились в два ряда. Дети помладше в первом, ближнем, дети постарше во втором. С одного бока встал Рогов, с другого заросший, борода лопатой, Панов. Дети и Панов улыбались одинаково во весь рот.
Хором! скомандовал Панов.
Драс-туй-те!
Оказавшись в центре восемнадцати детских глаз, Храпнёв кивнул.
Да, и вам э-э привет!
Дети заулыбались ещё шире.
Девочки были в синих платьицах и белых гольфиках. Мальчики в тёмных шортах и белых рубашках. Один, правда, рубашку имел слегка зеленоватую.
Что мы скажем дяде Алексею за принесённую курицу? громко спросил Рогов.
Пасиба! прокричали дети.
Храпнёв обмер, когда они кинулись его обнимать.
Ядя Сей!
Он едва рефлекторно не отпихнул самого ближнего ногой.
Обнимались дети неумело, неуклюже, руки у них гнулись в разных местах, слюнявые личики толкались Храпнёву в грудь, в живот и в плечи. Он заметил, как один мальчик втянул в себя нос. Чпок!
Ну, всё, всё, обратно на урок! сказал Панов.
От Храпнёва тут же отлипли, оставив сувениром быстро скукоживающийся рукав платьица. Он выдохнул. Дети попарно потянулись в темноту проёма.
Досиданья!
Да, пока, выдавил Храпнёв.
Мы заедем через неделю! крикнул Рогов.
Панов показал ему большой палец, и быстрым шагом направился вслед за детьми. Ни дать ни взять могучий отец семейства.
Ну, пойду и я, поднялась Дарья. Сегодня мы изучаем земноводных.
Она поцеловала Храпнёва.
Будь осторожнее, сказал он.
Разумеется.
Они не совсем
Лёша, время рассудит.
Да, это точно.
Рогов стянул его со скамьи.
Пошли.
На грядках ничего не росло. Спустившись с крыльца, Храпнёв пнул камешек, и он звонко ударил в подвешенный баллон, приспособленный под умывальник.
Дзонн!
Что? спросил Рогов.
Возможно, я идиот, сказал Храпнёв.
Насчёт чего?
Они забрались в ховер.
Насчёт всего, вздохнул Храпнёв. Ты видишь в них детей, Дашка и Панов видят в них детей. Каспар, Колманских и Шияс видят в них детей. А я не вижу! Я не могу понять, что я вижу. Существо? Десять существ? Разумную жизнь или квазиразумную, лишь подстраивающуюся под нас?
Аберрация восприятия, сказал Рогов. Это у вас с Димкой на пару.
Барабан мне ещё фору даст.
Ты ищешь подвох?
Да, ищу, сказал Храпнёв и сдвинул к Рогову платформу с джойстиком. Веди ты. Я не в настроении.
Хорошо.
Ховер заурчал, приподнялся над землёй и медленно поплыл в сторону от ограды. Дом уменьшился и скрылся за заслонившими его обломками скал.
Знаешь, что я думаю? спросил Рогов, по дуге объезжая похожие на кораллы наросты, прущие из земли. Я думаю, что ты всё ещё не можешь смириться с тем, что колонии в обычном понимании у нас не будет. Как и с тем, что следующий транспорт прилетит сюда, в лучшем случае, через сорок лет. Ты не видишь перспектив.
Я действительно их не вижу, сказал Храпнёв.
Тогда что тебя заставляет каждый раз ставить полевую станцию?
Привычка. Я сдохну, если не найду себе какого-нибудь занятия. А это занятие мне кажется более-менее осмысленным.
Купол базовой станции приблизился и вырос в размерах. Стали видны дыры, щели и обрушившийся внутрь сектор. Кое-где мерцал свет. Откуда-то слева попыхивало паром, который быстро сносило ветром.
Тогда почему тебе занятие Дарьи не кажется осмысленным? спросил Рогов.
Храпнёв поморщился.
Нет, в некотором роде ты прав. И Дашка права. А мы с Димкой Барабановым нет. Вы нашли себе смысл. Но, пойми, когда прилетит второй транспорт если он прилетит, они не найдут ни нас, ни ваших детей.
Почему?
Потому что мы умрём, а все эти дети
Ты в них не веришь.
Нет. Вы просто приняли их, а я не понимаю, что это такое забралось ко мне в дом. Мне хочется разобраться.
Препарировать.
Возможно.
Рогов покосился на Храпнёва, но ничего не сказал.
Ховер подлетел к широкому пандусу и поднялся к воротам, по периметру которых замигала подсветка. Массивные створки поползли было в стороны, но через несколько секунд дёрнулись и встали.
Опять, сказал Рогов.
Сиди.
Храпнёв вылез из ховера и нырнул в техническую нишу в контрфорсе справа.
Он снял стопор со штурвала ручной доводки и за несколько минут в назойливом писке предупредительной системы раздвинул створки чуть шире габаритов машины. А это моё будущее, подумалось ему. Оно, правда, немножко сыпется. Но существует без детей.
Рогов аккуратно завёл ховер внутрь станции. Храпнёв перешёл пешком и так же, вручную, закрыл ворота.
Стихла турбина. В тусклом свете верхних ламп пустое, безжизненное пространство ангара казалось покинутым и тревожным. Храпнёв встряхнулся. Рогов сдул воздушную юбку и подсоединил к ховеру шланги питания, запустил диагностику. Вместе они вынесли энергобатарею на стенд подзарядки, гулко топая по ребристому настилу. Бум-бам, бум-бам. Потом воздушной пушкой Храпнёв счистил с экранов ховера песок и пыль.
В радиальном коридоре, ведущем вокруг отсеков и основных помещений станции, кисло пахло химией. Кое-где на серых стенах ещё подсыхала пена, но никаких признаков пожара видно не было.
Димка! крикнул Рогов.
Скорее всего, он наверху, сказал Храпнёв.
Противопожарку испытывал?
Или она сама.
Они прошли мимо ответвлений в генераторную зону и в жилые боксы. Технологические шахты дышали теплом. В тусклых глубинах что-то постукивало, позвякивало, возможно, даже жило тихой машинной жизнью.
Барабанов! снова крикнул Рогов.
На лифте они поднялись на два яруса, под самый купол. В переходах лежал песок. В командном зале было темно и пусто, жалюзи опущены. В медицинском отсеке прямо на полу лежал спальный мешок, а с потолка на проводе к нему спускался один из светильников. Судя по раскиданным картам памяти, Барабанов здесь читал или смотрел что-то с планшета.
Кажется, его больше не стоит оставлять одного, сказал Рогов, растерянно разглядывая кювету с остатками пюре.
Это просто изнанка того Димки Барабанова, что мы знаем, сказал Храпнёв. У каждого есть изнанка.
И, по-твоему, это нормально?
В нашей ситуации нормального по умолчанию нет, сказал Храпнёв. Мы с тобой нормальны? Панов нормален? Шияс, ползающий по горам?
Это понятно, но Димка
Ему хуже всех.
Барабанова они нашли в лабораторном отсеке. Он сидел на столе босой, в грязных штанах и куртке на голое тело. Округлый живот его был в красноватых пятнах.
Что-то вы рано, мрачно произнёс Барабанов.
Сбоку от него пискнул синтезатор, и он, не глядя, подставил пластиковый стаканчик и нажал кнопку дозатора. В стакан с шипением плеснуло.
Что это? спросил Рогов.
Спирт, ответил Барабанов. Спирт, мои стерильные котики. Амброзия. Напиток богов. Если уметь пить.
Дима
Барабанов поднял палец.
За Женьку Вальковского!
Опрокинув в себя стаканчик, он на несколько секунд сжался, вздрогнул и выдохнул в рукав куртки.
Вот, Храпнёв выложил на стол рядом с ним прямоугольник карты.
Что это? спросил Барабанов, кривя рот.
Глаза у него упорно не смотрели на вошедших.
Данные.
Понятно. Это очень нужно всем нам.
Палец Барабанова согнулся над картой и отправил её на пол.
Вот как? поиграл желваками Храпнёв. Ты уверен?
Вы ещё здесь?
Уже уходим, сказал Храпнёв и ударил Димку в челюсть.
Голова Барабанова мотнулась.
Хватит! Рогов потащил товарища из лаборатории.
Я больше и не собирался, сказал Храпнёв.
За спиной его возился Барабанов и, кажется, озадаченно хмыкал. Затем пискнул синтезатор, и в стаканчик снова прыснул спирт.
Хорошие вы ребята, сказал Димка, за вас!
Зайдя в свой бокс, Храпнёв долго стоял у койки. Что дальше? Пустота копилась где-то в солнечном сплетении и готовилась к экспансии. Ничего не хотелось, ни спать, ни делать что-то, ни жить. Женька, возможно, полгода назад также стоял в своём боксе и, в конце концов, выбрал фал и трубу в одном из технологических коридоров.
Лёгкий выход.
Вику вот бросил. Почему? Не оправдала надежд? Может, спросить? Что он теряет? Вполне человеческое желание
Накинув куртку, Храпнёв вышел из бокса. У Рогова было тихо. Спит? И ладно.
В тишине, в зыбком свете он спустился вниз на ярус, миновал оранжерею, за которой больше месяца уже никто не ухаживал, и через один из аварийных выходов выбрался наружу. Застегнул куртку. Прохладно.
Густели фиолетовые сумерки. Над головой помаргивал навигационный фонарь. Синеватым полумесяцем плыла Караппа, одна из двух местных лун. Темнела уходящая в сторону тропка. Там, в её конце, на выровненной площадке, был похоронен Вальковский.
Храпнёв не ожидал увидеть Вику в это время, но совсем не удивился, когда обнаружил маленький силуэт, сидящий на скамейке перед сложенной из камней могилой.
Привет, сказал Храпнёв.
Да, тихо ответила Вика.
Что ты здесь делаешь?
Ду.
Ждёшь?
Храпнёв сел рядом, но оставил сантиметров десять пустого пространства. Ветер теребил, загибал светлые Викины волоски.
Караппа сделалась ярче. От камней, от щита, защищающего площадку от наносов, пролегли синие тени.
Чего ждёшь? спросил Храпнёв.
Девочка пожала плечами.
Он умер, сказал Храпнёв. Мумифицировался. Он лежит на глубине полутора метров, мёртвый.
Ду, повторила Вика.
Почему он решил повеситься? наклонился Храпнёв. Ты открылась ему? Ты что-то сказала ему?
Вика повернула голову. Тёмные, совершенно без белка глаза уставились на Храпнёва. Он сдавил её плечико ладонью.
Кто вы?
Бёнок! вскинула свободную руку Вика.
Четыре пальчика и один наполовину сформировавшийся.
Нет, оскалился Храпнёв, это я уже слышал. Скажи мне правду. Кто вы? Какого чёрта вы
Вика захныкала.
Ойно!
Ах, и это вы знаете! Знаете, что такое больно, Храпнёва затрясло. А нам каково здесь знаете?
Он сдавил плечо девочки сильнее.
Мы! Ничего! Не можем! Мы никто, нигде Неудавшиеся колонисты, команда потерянных людей.
Ойно-ойно-ойно! заверещала Вика, вырываясь.
Разве?
Храпнёв усилил нажим. Плоть потекла сквозь пальцы, будто пластилин. Передавленная, упала под скамейку рука.
Ядя Сей! Не надо!
Кто-то напрыгнул на него сбоку.
Да кто тут ещё? Храпнёв поймал и швырнул маленькую фигурку на землю, чувствуя себя Гулливером среди лилипутов.
Ай!
Фигурка упала головой на камни могилы. Раздался глухой звук.
Лисс?
Девочка не шевелилась. Свет Караппы превратил белое в горошек платье в тёмно-синее. Храпнёв похолодел, внезапно осознав, что сотворил нечто страшное. Нет, он совсем не хотел. Но убил. Убил?
Лисс!
Храпнёв поднялся, но подойти почему-то не смог. Внутри всё сжалось. Вика хныкала, отклонившись от него на боковую перекладину.
Лисс.
Кто-то толкнул Храпнёва обратно на скамейку, долговязой тенью метнувшись к лежащей девочке.
Вот ты дурак!
Тень присела на корточки и склонилась над Лисс.
Я не хотел, выдавил Храпнёв.
Ну да!
Человек обхватил голову лежащей девочки ладонями. Возможно, он, как скульптор из глины, наново формировал череп. Храпнёв не видел со спины. Он с замиранием ждал, что получится в итоге. Чувство вины превратило его лицо в жуткую, перекошенную маску.
Что там? спросил он.
Нормально.
Человек не обернулся. Вика, спрыгнув со скамейки, подошла к нему, легла на широкую спину, обняв одной рукой.
Где ты ручку потеряла? ласково спросил человек.
Это я, хрипло сказал Храпнёв.
Понятно.
Человек вздохнул, потом неуловимым движением поднял и поставил Лисс на ноги.
Ну-ка, он щёлкнул девочку по носу.
Лисс распахнула глаза.
Храпнёву показалось вдруг, что над ней вздулся тёмно-синий прозрачный купол, развернулся в острые крылья, но быстро скомкался и опал под мягкими пассами рук. Впрочем, возможно, это всего лишь проплыла подсвеченная луной дымка.
Ну, вот, все так же сидя, человек одернул платьице, повернул к себе голову Лисс левым боком, что-то рассматривая. Простишь, дядю Алексея?
Не надо, сказал Храпнёв.
Но Лисс кивнула.
Ащу!
Молодец.
Ядя Сей.
Храпнёв не знал, как ему реагировать. Когда пятилетнее, шестилетнее существо приблизилось к нему с полными слёз глазами, он просто распахнул руки, и Лисс ткнулась в него.
Как игрушка, у которой кончился завод.
Ядя Сей.
Прости.
Храпнёв приподнял и посадил её на колено, осторожно притянул к себе голову, коснулся губами коротких рыжих волос.
Прости, пожалуйста. Я сорвался.
Нова добрый? спросила Лисс, накрыв тёплой ладошкой его щёку.
Да.
Незя так ллой.
Я знаю, сказал Храпнёв.
Лисс совсем не дышала, но он подумал, что этому можно научить. Это просто. Это надо дышать рядом. Впереди скрипнули камешки, и Храпнёв поднял глаза.
Ну, мы пойдём, сказал человек.
Вика сидела на сгибе его руки и обнимала за шею. В глазах её сияла Караппа.
Ты всё-таки жив, сказал Храпнёв.
Нет, качнул головой Вальковский, это, скорее, посмертие, другая форма жизни. Понимаешь, я ни черта не понял. Мы вообще мало что понимаем, да? Мой поступок Моя смерть это оттого, что я всё неправильно Нет, так не объяснить. Мы здесь можем достичь реального бессмертия.
Ты уверен?
Вальковский кивнул.
Он был чёрный и синий, в чёрных рубашке, брюках и с синим носом, но всё же он был Вальковский. Женька. Не сон.