С каждым словом взгляд Солейля становился жестче.
Заговариваешься, без выражения произнес он, особенно сильно ударив мячом по полу. Это следовало рассматривать как угрозу.
Слишком много о себе думаешь, не осталась в долгу я.
Я мог бы тебя простить, в конце концов, ты у нас всего лишь несколько дней и еще не знаешь, что к чему, но ты чрезмерно груба, поэтому тебя придется проучить
Ты ничтожество, раз опускаешься до патетических речей.
В голубых глазах вспыхнула ярость. И меньше чем через секунду мяч полетел прямиком в меня. Закрученный, едва ли не искрящийся. Мне даже померещилось, что он рычит, готовясь раскрыть гигантскую пасть и поглотить меня целиком и полностью. Словно этот наглец послал вместе с ним весь свой гнев.
Только он не учел того, что гнев я испытываю хоть и не постоянно, но часто. Поэтому мне, пусть и не без усилий, удалось схватить снаряд обхватить его руками, чтобы не выпускать во что бы то ни стало, стерпеть боль от удара в живот и сбившееся дыхание, проигнорировать горящие ладони и с оскалом поднять голову, язвительно протянув:
Говорила же, все не так просто, белобрысый.
* * *
Восемнадцать двенадцать в пользу одиннадцатого!
Я едва устояла на ногах, так и норовящих подкоситься. Легкие разрывало на лоскутки, пот тек по лицу и застывал на ресницах. Впрочем, даже если бы ничто не застилало глаза, ход игры вряд ли бы развернулся в нашу пользу, как ни больно это признавать, одиннадцатый вошел в раж и представлял собой уже не просто стену, а сметающий все на своем пути ураган, в глубине которого метал молнии Солейль.
Мысли выжигала бешеная злость. Я не сопротивлялась тому, что раздирало меня изнутри, напротив принимала и давала управлять собой. Ярость позволяла двигаться резче и быстрее, приглушала боль от ударов и не позволяла останавливаться. В игре остались лишь я и Арлекин остальные кучковались в зоне «пленных». Я выполняла функции атакующего, со всей силы кидая мяч, и успела оставить на нем пару заметных следов, а Арлекин ловко уклонялась от снаряда, обеспечивая нам подачу. Реакцией она обладала завидной. Капитан выкрикивал дельные советы и указания с противоположного конца зала.
Рыжая с треском вырвала нам несколько очков, но особой роли это не сыграло отрыв стремительно увеличивался. Мы могли только сопротивляться и стараться не упасть в грязь лицом, хотя, по моему мнению, мы уже это сделали.
Я окончательно выдохлась и корила себя неужто нельзя было во все предыдущие годы жизни повысить выносливость?! Побегала сорок минут по залу и уже не в силах нормально вдохнуть!
Усугубляло ситуацию также и то, что Солейль непрерывно смотрел на меня, унизительно возгордившийся. Порой он подкидывал мяч вверх, будто издеваясь: «Давай же, поймай». Чувствовала я себя при этом как мелкий котенок, валяющийся в ногах старушки и силящийся зацепить шерстяной клубок кончиком когтя.
Самое обидное он будто лишь чуть запыхался. Утешало лишь то, что и среди них некоторые ребята были явно готовы упасть и уснуть на месте.
Шансы выиграть сводились к нулю. Только мы проводили удачную атаку, одиннадцатый отбрасывал нас в сторону. Я закипала кто-то говорил, что матчи жаркие, ибо и мы, и они довольно сильны, а я видела только их силу, но никак не нашу!
Ну, что делать будешь, котенок? Может, сдадитесь? И нам, и себе время сэкономите.
От этого приторного «котенок» захотелось в срочном порядке всунуть в глотку два пальца и хорошенько прочиститься. От Солейля подобное звучало вдвойне отвратительно.
И не мечтай, фыркнула я. Дальше!
Как пожелаешь, отвесил он насмешливый поклон и с легкостью передал мяч своему товарищу.
Тот, ухмыльнувшись, отошел на заднюю линию и, свистнув, пульнул его в воздух. На секунду тот завис под самым потолком, а затем спикировал вниз.
Я стояла слишком далеко.
Дыхание сбилось окончательно, но я прохрипела:
Арлекин!
Она рванула вперед, так что лишь копна огненных волос колыхнулась за спиной, и рыбкой прыгнула, пытаясь заполучить мяч, но он лишь отскочил от ее запястий и докатился до «пленных» одиннадцатого на нашей территории.
Девятнадцать-двенадцать в пользу одиннадцатого!
Я выругалась.
Встала она, пошатываясь, так что мне пришлось подбежать к ней и поддержать, чтобы не дать ей упасть.
Прости, всхлипнула она. Подвела.
Ничего страшного. Иди отдохни. Я как-нибудь справлюсь.
Хотя кого я обманываю? При таком-то счете
Сдавайся, пропел Солейль. Тогда я даже прощу тебя.
Да кому нужно твое прощение!
Его перекосило.
Дай мне мяч! крикнул он, резко разворачиваясь и ловя снаряд, даже не глядя на него. Молись, котенок.
Я ничего не ответила, лишь приняла стойку и мельком подумала, что не так должна заканчиваться игра.
Солейль напрягся, глубоко вздохнул и совершил бросок. Даже среагируй я в ту же секунду, не успела бы уклониться так или иначе он задел бы меня. Я честно сделала попытку перехватить его, но успехом та не увенчалась он заехал мне прямиком в лоб. Кажется, я услышала колокольный звон, но это уже не имело значения темнота с тихим бульканьем поглотила сознание.
* * *
Раньше я никогда не задумывалась о том, что есть хаос. Это слово встречалось в книгах, в фильмах, везде, даже в вечерних выпусках новостей, но его смысл всегда оставался расплывчатым, как нечто находящееся в зоне недосягаемости, что-то, что невозможно постичь. Причин я не искала. Меня устраивала неприкасаемость хаоса, его призрачность, нереальность.
Возможно, я не могла понять его потому, что жизнь моя текла в одном и том же русле. Семнадцать лет меня окружало одно и то же. Лишь раз сменились декорации, но действия остались неизменными. Мое бытие вакуум без кислорода и красок, шар, наполненный мутной водой, который не пробить ни голыми руками, ни холодной сталью. В нем не место беспорядку и непредсказуемости здесь властвует неподвижность.
И почему меня назвали Хель, а не Статикой?
Однако сейчас, впервые на моей памяти, меня окружал хаос. Хотя прежде мы и не были знакомы лично, я сразу догадалась, что это он. Жужжащая темнота под ногами с рычащими в глубине неведомыми тварями, воронка гула над головой и раскинувшееся во все стороны необъятное пространство, где с воем бродит ветер. Рычащая тьма вокруг, распахивающая пасть все шире, затягивающая все глубже и так и норовящая сомкнуть свои кинжалы-клыки. Только что-то не давало ей этого сделать, из-за чего я ощущала себя мечом в пасти гигантского волка Фенрира.
Не знаю, сколько я стояла так, не двигаясь и боясь закрыть глаза. Однако продолжать так дальше было нельзя. Нужно идти куда-то. Только куда? Здесь не существовало материального, не действовала сила притяжения и не имела власти геометрия, поэтому направиться можно куда угодно. Даже внутрь себя.
Только погружаться в свою душу не хотелось почему-то казалось, что там я утону и точно не вернусь, куда следует. Поэтому я по привычке повернула направо.
Стекло звенело под давлением прятавшихся чудовищ, и я дрожала от ужаса, ожидая, когда что-то схватит меня за щиколотку и утянет в небытие. Но опора держалась, и я шла, шла и шла, и смирившаяся с возможным исходом, и страшащаяся его.
Вдруг стекло звякнуло, пошатнулось, накренилось так, что пришлось судорожно взмахнуть руками, чтобы сохранить равновесие, но законы, которым подчинялись все в реальном мире, здесь ничего не значили. Я уже падала, но все еще держалась.
Темнота треснула. Белые светящиеся змейки, слепящие глаза, разбежались паутиной, словно в мою невидимую дорогу кто-то кинул камень, проломив ее. С трудом подчинив себе ноги, я отпрыгнула в сторону, но не успела вместе с осколками полетела вниз. Их звон перекрыл ликующий вой монстров.
Не успела я закричать и позвать на помощь, как воздух выбило из легких лютым холодом. Тело пронзили острые иглы, я попыталась вдохнуть, но вода хлынула в рот. Понимая, что отправлюсь на тот свет, я поспешно зажала губы руками и рванулась к поверхности.
Однако что-то не давало подняться. Я плыла, плыла, плыла, но глади достичь не могла, хотя, казалось, она мерцала совсем рядом. А кислород сгорал, пятна плясали перед глазами, чужие клыки царапали кожу.
Утопать было мучительно больно. Конечности деревенели, органы заливала соленая от собственной крови вода, но благодатное забытье все не приходило.
Будь у меня возможность, я бы умоляла о расправе.
Чернота окрасилась пронзительно-бордовым.
Я почти потеряла связь с реальностью, когда вода взбурлила. Подняв свинцовые веки, я увидела, как мощные волчьи челюсти смыкаются на вороте моей рубашки, и животное тащит меня вверх под еле слышимый лающий смех кого-то другого. Кого-то злобного, безумного. Одержимого.
С первым вздохом все исчезло.
Я открыла глаза. На этот раз по-настоящему.
* * *
Кожа слиплась от пота, горло словно сдавили раскаленной леской, так что пальцы непроизвольно потянулись к шее, чтобы проверить, все ли в порядке. Ожогов и ран не обнаружилось, равно как и промокшей одежды сон, сон, просто сон. Кошмар, иллюзия, обман.
Кто-то невесомо прикоснулся к моей спине, заставив меня дернуться, рефлекторно отползти назад, прижаться к чему-то твердому к стене или к изголовью.
Тс-с-с, успокаивающе протянул мягкий женский голос. Я честно попыталась успокоиться, сделала несколько медленных вдохов, чтобы окружающий мир перестал расплываться, и сфокусировала взгляд. Рядом сидела женщина не очень высокая, в белом халате.
Школьная медсестра? Вполне вероятно где еще я могла оказаться после того, как меня вырубило мячом?
Опомнилась, заботливо констатировала она. Болит что-нибудь? Голова кружится?
Видимо, взгляд мой был весьма красноречив:
Понимаю. У тебя ничего серьезного, но в больницу лучше сходить на всякий случай. Пусть тебя хороший врач осмотрит
Ее прервал скрип приоткрывшейся двери. В помещении показалась черная макушка.
Здравствуйте. Можно?
Конечно, Изенгрин, проходи. Ты чего так надолго в школе задержался? Пять часов уже, занятия давно закончились.
Пять часов? Однако долго же я пролежала без сознания
Волк переступил порог:
Задержался на дополнительной истории. Нужно было помочь учителю распределить задания. Вы же знаете, он постоянно путается в бумагах.
Да, Профессор у нас такой. Проходи, располагайся. Может, чаю?
Однако, какая она дружелюбная.
Не откажусь.
Волк присел на кушетку в полуметре от меня. Я подтянула к себе колени и нахохлилась.
Слышал, в тебя мяч попал. Голова сильно болит?
Несколько секунд я молчала, взвешивая, отвечать ли. Решив, что молчать невежливо, лениво признала:
Болит не очень. Кто поделился сведениями?
Арлекин. Она переживала, расплакалась. Просила извиниться за нее, ей очень нужно было бежать, он слегка улыбнулся. Думаю, тебе стоит подготовиться к бурной встрече утром. Если не пропишут постельный режим, конечно.
Я невольно улыбнулась, представив трогательно виноватое лицо Арлекин:
Пожалуй, да.
Я бы и сама предпочла отправиться домой, но не рискнула, предположив, что медсестра сообщит что-то важное.
Вернулась она с тремя полными кружками, из которых к потолку вился пар со смутным ароматом трав.
Держите, ребятки.
Я с благодарностью приняла большую синюю с нарисованным волком в галстуке и надписью: «Работа не волк, в лес не убежит». Она обожгла ладони, и я поспешила перехватить ее за ручку. Изенгрин поставил свою, зеленую в черную клетку, на колени и подул на жидкость. Я же хлебнула сразу, обожгла губы и язык.
Так что тебе нужно? напомнила медсестра, обратившись к волку.
Юки-онна просила вам передать папку с данными ее учеников, которые вы просили неделю назад. Сказала извиниться за долгое ожидание, младшеклассники забывчивые.
Что верно, то верно. Но ничего страшного, это было не настолько срочно.
Изенгрин переставил кружку на кушетку, чтобы та не перевернулась, и выудил из рюкзака коричневую картонную папку с торчащими белыми листами. Медсестра кинула ее на стол.
А в тебя кто так попал? поинтересовалась вдруг она.
Перед глазами встал образ женоподобного блондина с наглой ухмылкой; кулаки зачесались от желания пойти и врезать по его смазливой роже.
Солейль, прошипела я, утыкаясь в чай. Имя прозвучало, как синоним слову «ублюдок».
Изенгрин с утомленным вздохом покачал головой:
Всегда он так.
Вы знакомы? удивилась я.
С детства. Во дворе вместе бегали и ремнем от родителей за проделки получали, он слегка улыбнулся. Изначально даже думали, что, перейдя в гимназию, в один класс попадем, но нет, раскинуло по разные грани баррикад. Ты уж прости его. Вероятно, в этот раз его просто довели.
Я пожала плечами:
Не за что прощать. Это я была невнимательной, могла бы и уклониться от мяча, так что его винить тут не в чем.
Спасибо.
Не стоит.
Я сделала большой глоток. Чай успел чуть остыть, и букет вкуса распустился во рту в полной мере. По горлу к животу прокатилась теплая жидкость, согревая внутренности. Захотелось даже прикорнуть, хотя, казалось бы, куда еще спать, столько часов и так провалялась без сознания.
За окном постепенно сгущались сумерки. До дома добираться всего лишь пятнадцать минут, но сомневаюсь, что в таком состоянии дойду быстро. Пока соберусь, ночь вступит в свои права, так что необходимо поторапливаться.
Я вежливо откашлялась и поставила кружку на ближайшую пустую полку:
Спасибо за угощение, очень вкусно. С удовольствием еще бы тут с вами посидела, но мне пора, а то не успею затемно.
Давай-ка вызову тебе такси, спохватилась медсестра, уже потянувшись к телефону, но я воскликнула:
Нет-нет! Не надо такси!
На меня уставились две пары удивленных глаз. Кровь прилила к щекам.
Почему? спросила женщина.
Мне не нравится ездить с незнакомыми людьми, замявшись, созналась я.
Я ее провожу, вызвался вдруг Изенгрин. Мне несложно.
Женщина облегченно выдохнула:
Ох, спасибо тебе большое. Обязательно напиши, когда она будет дома.
За меня все решили. Главное, чтобы родители не заметили, что я в сопровождении. На опоздание-то наплевать наплету, что игра задержалась. Про удар по голове ничего не скажу. Но вот то, что я якобы общаюсь с молодым человеком, чрезвычайно взволнует маму. Кому это нужно? Разве что сумасшедшему, а я пока что в своем уме.
* * *
Темнота нагнетала обстановку, так что мурашки по спине бежали не столько от холода, сколько от ощущения смутного страха. Впрочем, с ним удавалось бороться то ли я оказалась храброй, то ли присутствие Изенгрина сглаживало углы. Хотя он и сам внушал опасения, все же с ним рядом я чувствовала себя в безопасности. В противостоянии со злом бо́льшим лучше довериться злу ма́лому.
Так как лед толстыми наростами покрывал асфальт, я часто поскальзывалась, и Изенгрин ловил меня то за руку, то за шиворот.
Не то чтобы он мне нравился. От остальных он отличался разве что устрашающим взглядом и давящей аурой. Однако его молчаливость не могла не импонировать. Именно из-за нее и его спокойствия с ним было уютно, хоть и жутковато.
К дому мы подошли, когда уже зажгли фонари. Волк подал мне рюкзак:
Еще не надумала сходить на занятия к нам?
Честно говоря, вообще об этом не размышляла.
Завтра у десятого хорошие уроки. Литература, два русских языка, биология, история и английский.
Ты наизусть расписание не своего класса знаешь?
Гери в десятом.
И что с того?
Он прогуливает часто, и я должен знать, к каким учителям тащить его извиняться или писать пропущенные работы.