Ирина Булыгина
А у нас в квартире
ПРОСТО ТАК
Знаете детское стихотворение «А что у вас?» С. Михалкова? Как сидели во дворе детишки, которым «делать было нечего», и рассказывали друг другу «просто так», что у кого в квартире есть, и кто там живёт. Они рассказывали о родительском доме и о себе. Уж не знаю как вам, а мне в детстве хотелось продолжить это стихотворение, тоже рассказать о своём доме, обычном доме, как у них и у вас.
Шли годы, а я так и не рассталась с этой мыслью, она, видимо, засела где-то в подсознании, и только периодически возникала в виде вопроса: «А как рассказать своим детям о себе, о своём времени и об их бабушках и дедушках, чтобы они не заскучали?» И ответа не было.
А теперь посмотрите на дату написания: осень 2022 года . Надо ли кому-то из вас расшифровывать её значение? Надо ли описывать эмоциональный фон этой осени? В какой-то момент для меня стало ясно, что нужно как-то выбираться, нужно искать опоры, чтобы не затосковать окончательно. А какая главная опора для каждого из нас? Конечно, семья и родной дом!
Мы помним своих родителей, помним и предметы, создававшие образ родного дома. Мы и сами стали родителями, даже бабушками и дедушками, мы населяем свои дома вещами молчаливыми нашими попутчиками, мы создаём материальную историю наших семей. Что-то сохраняется, что-то безвозвратно теряется. Перебирая те вещи, что остались, или вспоминая те, что были, или наталкиваясь случайно на похожие в домах знакомых, на блошиных рынках и в антикварных магазинах, мы цепляемся за них глазами, и в памяти всплывают воспоминания Они как бы начинают говорить. Надеюсь, они помогут мне рассказать о моём поколении, о поколении наших родителей и немного порассуждать о настоящем.
Здесь, наверное, нужно представиться, а заодно и попробовать определить, что я вкладываю в понятие «моё поколение», поскольку определения нам до сих пор не дали ни социологи, ни журналисты.
Исторически мы те, кто родился в 50-60-е годы прошлого века, следовательно, нам сейчас плюс минус 65 лет. Мы рождены людьми, чьё детство и юность совпали с войной, чьё становление проходило вместе с послевоенным восстановлением страны и её избавлением от тоталитаризма. Когда наступила хрущёвская оттепель, наши родители были в самом активном возрасте: 3040 лет. Они были поколением, устремлённым в будущее, к миру и счастью, к благополучию своей любимой страны. Конечно, у них была масса проблем, но не они определяли настроение страны. Мир, воцарившийся на земле, позволил нашим родителям подняться в пирамиде потребностей сразу на высшие уровни. Базовые физиологические потребности и потребность в безопасности были более-менее удовлетворены, а уж на фоне пережитой войны удовлетворены сполна. Они ощущали свою принадлежность к народу-победителю, народу, строящему самое справедливое общество. Потому, как в песне, «всё выше, и выше, и выше». В недрах его вызревали и реализовывались грандиозные замыслы и идеи. Можете ли вы сейчас представить, что главным событием в жизни общества будет новая книга, или фильм, или полёт в космос? А кумиром поколения будет Хемингуэй или Фидель Кастро, и люди будут искренне переживать за судьбу негров в США? Идеалисты? Да. Мечтатели? Да.
Но они взрослели, обзаводились семьями и, главное, у них появилось то, чего многие были до той поры лишены: дом (в широком смысле). Эвакуации, великие стройки, тотальная миграция населения остались в прошлом, они перешли к оседлости. Конечно, поспособствовала этому и государственная политика всеобщей паспортизации и прописки. (В 1932 году в СССР были введены внутренние паспорта с обязательной пропиской, но выдавали их далеко не всем, потом в процесс вмешалась война. В 1953 году, с принятием нового положения о паспортах, прописка в городах стала регулироваться ещё более строго, а в 1964 году был закреплён и особый статус Москвы «Положением о прописке и выписке населения в Москве».) Наличие прописки давало привилегии и в устройстве на работу, и в учёбе, и ряд других. А чтобы получить её, нужно было жильё. Так что наличие жилплощади, на которой можно «прописаться», приобрело очень большое значение.
И как раз в это время развернулось массовое строительство. Панельное домостроение, строительство целых кварталов быстровозводимых домов в то время стало безусловным благом: люди расставались с коммуналками и переезжали в отдельные квартиры, пусть маленькие, пусть не очень удобные, но отдельные, «СВОИ». В этих отдельных квартирах и выросло наше поколение.
Так что я определила бы наше поколение как первое в СССР «домашнее поколение». Мы поколение, чьё детство прошло без переездов и метаний, большинство из нас поступали и учились в одной и той же школе все 810 лет. У нас сформировалось понятие «малой родины»: моя квартира, мой дом, мой двор, моя школа, моя улица, парк, магазин, мой район. Даже часть города, если город большой. Например, у москвичей моего поколения есть понятие «моя Москва», включающее район, где прошли детство и юность. Для меня это Кунцево и западный сектор города. А другие районы, конечно, тоже Москва, но не «моя», чужая.
Новая квартира это ещё не дом. Её нужно наполнить мебелью, вещами, предметами, обустроить и полюбить. В неё нужно вдохнуть жизнь!
Люди взаимодействуют с предметным миром всю жизнь. И не только мы воздействуем на предметы, создаём их или разрушаем, приобретаем или отказываемся, ремонтируем, обслуживаем и ещё много чего делаем. Они тоже воздействуют на нас, формируют характер и способы восприятия мира, а иногда и подчиняют нас себе. Когда растут дети, их главной деятельностью является освоение окружающего мира, не только мира людей, но и мира предметов. И этот процесс через узнавание, освоение и присвоение не только создаёт «образ мира», но и обеспечивает адаптацию человека к жизни в той или иной социальной и предметной среде.
Наше поколение выросло в среде, созданной нашими родителями в 60-е годы двадцатого века. Они с энтузиазмом создавали домашний мир, обустраивали, обставляли квартиры, наполняли их вещами надолго, исходя из своих представлений, возможностей и того, что могла предложить на тот момент советская торговля. И хотя у них не было права частной собственности, но чувство собственника, даже любви по отношению к жилью были. Квартира стала не временным пристанищем, а величиной постоянной. Это их настроение замечательно выражено Ю. Визбором в песне «Ходики»:
«Когда в мой дом любимая вошла,
В нём книги лишь в углу лежали валом.
Любимая сказала: «Это мало.
Нам нужен дом». Любовь у нас была.
И мы пошли со старым рюкзаком,
Чтоб совершить покупки коренные.
И мы купили ходики стенные,
И чайник мы купили со свистком.
Ах, лучше нет огня, который не потухнет,
И лучше дома нет, чем собственный твой дом,
Где ходики стучат старательно на кухне,
Где милая моя и чайник со свистком»
Да, во многом мы разные, и родители наши, и семьи были счастливы и несчастливы по-своему. Но большинство из нас в силу обстоятельств жило примерно в равных условиях, в похожих квартирах, обставленных примерно одинаковой мебелью. Можно сказать, что именно они сформировали нашу общность, во всяком случае, наше общее трепетное отношение к ценности своего дома, своей квартиры. Поэтому, когда я пишу здесь о своём доме, о домах моих родных и друзей, то предполагаю, что перекидываю мостики к вашим воспоминаниям о ваших домах. Надеюсь, что в наших с вами воспоминаниях найдётся много общего.
Не каждый может и хочет рассказывать о себе, боясь быть навязчивым, и даже среди самых близких не всегда находятся внимательные слушатели. Мы всё время спешим, нам некогда, мы заняты собой. И, в итоге, опаздываем Когда возникает неодолимое желание поговорить со своими родителями, бабушками и дедушками, их уже с нами нет. Думаю, многим из вас это знакомо.
Но с нами остаётся предметная история наших домов. Так давайте «просто так» расскажем друг другу о предметах, которые окружали и окружают нас в наших квартирах. Я начну, а вы, возможно, продолжите!
Итак Какая мебель в первую очередь нужна нам (в нашей культурной и бытовой традиции), чтобы пустые стены новой квартиры или комнаты превратились в жильё? Кровать (чтобы спать и сидеть), стол (чтобы есть или, например, писать), гардероб (для хранения). Это триединство, кстати, отражено и в концепции меблировки гостиничных номеров, как необходимый минимум. Далее следуют предметы второго порядка: стул, письменный стол, журнальный стол, диван, кресло, телевизор, холодильник и т. д., и т. п.
Предлагаю прежде всего обратить внимание на эту главную троицу в квартире. Попробуем «услышать» их. И пусть мой рассказ немного развлечёт вас, хоть чуть-чуть улучшит ваше настроение!
ГАРДЕРОБ
Это слово, конечно, не русское, и звучание у него явно не наше, но уж так давно оно вошло в русский язык, столько в нём просуществовало, что и не считается иноязычным. А его двузначность: с одной стороны шкаф для хранения одежды, а с другой набор используемой одежды как раз делает его здесь весьма уместным.
Хоть слово «гардероб» и давно известно, и многими активно использовалось, в моей семье оно было не в ходу. У нас был шкаф. Нельзя сказать, что он был «многоуважаемым», как у Гаева в «Вишнёвом саде» А. П. Чехова, но он был родным и, собственно, единственным для семьи из четырёх человек. Он был куплен в паре с раскладным диваном в пятидесятые годы прошлого века для обустройства 13-метровой комнаты в коммунальной квартире на улице Качалова (ныне Малой Никитской). Насколько я помню, больше там никакой мебели и не было. Брат спал на раскладушке, моя кровать состояла из составленных стульев. Иначе мы бы и не поместились на такой площади. Когда мы получили новую двухкомнатную квартиру с проходной комнатой в «хрущёвке» на Истринской улице в Кунцеве, с нами переехала только эта дружная парочка: диван и шкаф. А поскольку в большой комнате (не гостиная, не зал, а именно «большая комната», так она называлась) был встроенный шкаф, которым стали пользоваться родители, то парочку разлучили. Диван в большую комнату, а шкаф в маленькую, где поселили нас с братом.
В общем, шкаф как шкаф: двустворчатый, с полками и перекладиной для вешалок, не очень высокий, но глубокий. Он всегда производил впечатление огромного и тяжёлого. Но самым замечательным для меня было в нём то, что он был отделан шпоном из дерева (кажется, карельской берёзы, хотя это не точно), имеющим замечательные узоры. Поскольку шкаф был всегда перед глазами, я вольно-невольно рассматривала эти узоры дерева и видела там то чудесные цветы, то глаза, то головы каких-то существ, то горы, то реки. А ещё у него был замок с ключиком, как у Буратино. Замок в шкафы вставляли, видимо, в эпоху коммуналок, у нас он не использовался, а ключик был отдан мне в игры. Да и сам шкаф в играх участвовал.
Диван верно отслужил свою службу и был со временем заменён, а шкаф, уже в одиночестве, переехал с нами в другую квартиру и верно служил нам и тут. Его помнят и мои дети. Конечно, время шло, возникла необходимость замены мебели на более вместительную, более высокую, современную, количество вещей росло. Нашим гардеробам требовались уже другие гардеробы. Решено было от шкафа избавиться. И тут я поняла, что не могу с ним расстаться, что он часть моей жизни, моё детство, мои фантазии, мои воспоминания о родителях.
Думаю, очень многие представители моего поколения могут поделиться похожими чувствами. Одна из моих подруг уже несколько лет ходит вокруг родительского шкафа, который занимает половину коридора, не в силах с ним расстаться: разобрать невозможно, а выбросить значит выбросить кусок детства, кусок жизни Двоюродная сестра страдает об уничтоженном водой бабушкином сундуке («Помнишь, там был целый мир! Если бабушка разрешала в нём покопаться, можно было найти столько интересного!»)
В общем, мой шкаф был раскручен и разобран с тем, чтобы увезти его на дачу. Часть его (которая поместилась в легковую машину) туда и переехала, а часть устроилась у стеночки за новыми шкафами, где и застряла не на один год. Ну и пусть ждёт. Надеюсь, мы всё-таки соберёмся с духом и воссоединим, наконец, его разрозненные части, и будет мой любимчик в стиле «винтаж» развлекать новые поколения детишек в нашей семье.
Думаю, у многих есть какие-то особые воспоминания о тех или иных вещах, предметах. Эта «предметная» память очень ассоциативна, очень субъективна. Поэтому мне, например, не очень интересны даже антикварные, винтажные, но чужие вещи. У нас нет общей истории, они «молчат».
У меня, как, впрочем, и у многих представителей моего поколения, осталось не так-то много «говорящих» вещей. Мы были воспитаны родителями, которые с неимоверной лёгкостью относились к комфорту, не стремились сохранять «старье», хотели жить в светлом, современном интерьере. Поэтому мои родители, например, могли вместо картины украсить стену эстампом (растиражированная графика), купить мебель, которая попадётся в магазине, стараясь подобрать её по функциональности, но совсем не обязательно из одного гарнитура и даже одного цвета. Папа, увлекаясь живописью и будучи неплохим акварелистом, умудрился приобрести для нашей шестиметровой кухни мебель трёх разных цветов. (Правда, надо отдать ей должное: мебель была немецкая, из ГДР, а потому удобная и надёжная.) Гарнитура целиком одного цвета не было, тратить жизнь на погоню за мебелью он не собирался, а на вопросы, почему он так сделал, неизменно отвечал: «А что? Так даже веселее!» С этой разноцветной кухней мы весело прожили 30 лет! Мои родители не гонялись за коврами, за стенками, у нас они так и не появились. Я в детстве, кстати, мечтала о кресле, так мне его хотелось, что я даже складывала его подобие из подушек Оно у нас тоже не появилось.
Наши родители, да и мы, разделяли судьбу страны. Они жили в коммуналках, потом получали небольшие квартиры, многие часто переезжали. Редко кто мог похвастаться тем, что живет в квартире, где прожили несколько поколений его предков. А при переезде старались не тащить старую мебель, которой, если честно, почти и не было, а купить новую, современную. Те же, у кого были дачи, свозили её туда, так же, как и старую одежду. Принцип: СТАРАЯ ОДЕЖДА МОЖЕТ ПРИГОДИТЬСЯ (из неё можно сшить (связать) что-то новое или использовать как «ветошку»), продиктованный неустойчивостью и бедноватостью жизни, накрепко вошёл в сознание и нашего поколения. Наполнение гардероба было важнее самого гардероба! Одежду можно хранить и в чемодане, её можно взять с собой при переезде или поездке, главное без неё не обойтись! А мебель да бог с ней, можно обойтись без неё какое-то время, а потом и купить. Нам трудно выбросить старые вещи и сейчас. Долгие годы у нас было почти традицией перед дачным сезоном собрать ненужную или надоевшую одежду и отвезти её на дачу, положить там на чердак и благополучно забыть. Пожалуй, только последние несколько лет мы научились что-то из одежды выбрасывать, но, надо признать, этот навык ещё не отработан в совершенстве.
Интересно, что сейчас, когда массовая мебель стала «одноразовой» так же, как и одежда, у многих проснулся интерес и к старым вещам, и к старой мебели. Ещё лет 1015 назад я с лёгкостью выбросила старый стул, набитый конским волосом, а сейчас считаю это преступлением, сейчас хочется восстановить даже то немногое, что было отправлено в ссылку на дачу. Поиск старых предметов мебели увлек уже наших детей. Думаю, это попытка подкрепить стабильность взаимоотношений в семье созданием её собственной предметной истории. К сожалению, чудесная мебель ИКЕА такой возможности не даёт: рано или поздно она развалится, и, как бы мы её ни любили, ремонту она не подлежит, и следующим поколениям её не передашь. А вот если подреставрировать что-то старое, найденное случайно (например, на помойке!), то даже бывшие чужими предметы «заговорят» на одном с тобой языке и будут рассказывать о нас уже нашим потомкам.