Не успев додумать, что бы это значило, я уже приподняла руку в приветственном жесте, и теперь уже ни он, ни я не можем притвориться, что не заметили друг друга.
Эй, Цюань, говорит он, приближаясь к столу. Джеймс пытается изобразить жизнерадостность, но в его тоне чувствуется фальшь. Привет, Вайнона. Заметив луковые колечки, он берет одно себе. О, клево, обожаю их.
Ну что?.. Я отдаю ему весь пакет. Как прошло голосование?
О. Он хрустит колечком. Нормально.
Легкое колебание в его голосе мгновенно превращает гущу со вкусом лука у меня в желудке в ледяной комок.
Джеймс, расскажи мне, что там было.
Ты и так скоро узнаешь. Его кожа, и без того призрачно-бледная, сейчас приобретает нездоровый цвет. Результаты я должен выслать уже сегодня.
Вайнона перестала притворяться, будто делает домашку по химии, и протянула руку через стол.
Да скажи ты ей!
Джеймс скребет асфальт носками высоких кед сначала правым, потом левым.
Ладно, говорит он наконец, потирая затылок. Блин, мне жаль, Элайза, но они выбрали Лена.
Я знала. Я знала, что так и случится. Я знала, но почему-то от этого не стало легче поверить его словам.
Они выбрали Лена?
Брови Джеймса подпрыгивают и сходятся вместе.
Ну да, они. Я голосовал за тебя.
Я смотрю на Вайнону, но она шокирована не меньше моего.
Они выбрали Лена? повторяю я уже громче.
Джеймс разворачивается, проверяя, слышал ли кто-то.
Да, но пока не говори никому, ладно?
Я таращусь на землю, на траву, примятую металлическими ножками стола для пикника. Я так долго хотела стать главным редактором нашей газеты, что эта мечта, по сути, стала одной из моих жизненных функций: ешь, спи, планируй, как будешь руководить «Горном». А теперь мечте конец. Полный каюк. И все из-за какого-то тупого спортсмена?
Но он даже не отвечает требованиям, со скрипом выдавливаю я. Совсем.
Я думала, что такой идиотизм не может случиться в «Горне». Именно поэтому я и пошла в редакцию. Поэтому корпела там день и ночь. По идее, «Горн» это организация, где важны способности и заслуги. Где важно зарекомендовать себя. Где важна долбаная добросовестность.
Не знаю. Плечи Джеймса так сильно поникли, что он даже не в силах ими пожать. Наверное, он произнес сильную речь.
Так вот, значит, к чему все сводится? Я всплескиваю руками и чуть не заезжаю Вайноне по лицу.
Типа того. То есть я не знаю.
Что значит, ты не знаешь? Ты же там был!
Я знаю. Знаю.
Так что же случилось?
У Джеймса страдальческий вид.
Выкладывай уже, требует Вайнона.
Она забирает у него луковые колечки и начинает трескать их без остановки, словно смотрит фильм и сейчас будет самое интересное.
Ну начинает Джеймс. Каждый слог дается ему с усилием, хотя обычно он за словом в карман не лезет. Наверное, некоторые проголосовали за Лена, потому что им показалось в общем, показалось, что он больше похож на лидера.
Чего?! выкрикиваем мы с Вайноной одновременно.
Что это вообще значит? добавляю я.
Джеймс теребит лямку рюкзака.
Наверное, не стоит
Я хочу знать.
И в этот момент он сдается. Я вижу это по осанке: он словно бы обмяк, оставив последние попытки подсластить пилюлю.
Люди считают, что ты как бы слишком суровая, Элайза. Жесткая, когда дело касается правок. В общем, наверное, слишком критикуешь.
Лицо мое начинает гореть. Одно дело подозревать, что люди говорят о тебе гадости, а другое знать это наверняка.
Просто у меня высокие стандарты. В горле странная сухость. Как и у тебя.
Я знаю, говорит Джеймс. Именно поэтому из тебя вышел обалденный журналист
Но ведь ты и сам суровый, перебиваю я. Ведь ты и сам критикуешь. И тем не менее тебя в прошлом году избрали без проблем.
Я знаю, но Слушай, Элайза, знаешь, иногда ты бываешь ну как бы холодной. И даже не стараешься это сгладить.
Не верится, что я такое слышу.
Вплоть до сегодняшней речи, из-за которой все резко поменяли мнение, совсем не старался у нас Лен. Я пинаю ножку стола для пикника, но он даже не шатается. Я все равно пинаю еще раз. Он сказал тебе хоть пару слов, кроме того, что было совершенно необходимо?
Ну, не знаю, люди, похоже, считают, что к нему проще подступиться. Ну типа, что он не лезет из кожи вон.
Так как же, меня не выбрали потому, что я не стараюсь, или потому, что я из кожи вон лезу? Одно из двух!
Джеймс устало выдыхает:
Ты знаешь, что я хочу сказать, Элайза.
Нет, говорю я. Нет, я понятия не имею, что ты хочешь сказать.
Слушай, если бы все зависело от меня, новым главредом стала бы ты. Однозначно. Он сдувается еще сильнее. К сожалению, я ничего не мог сделать. Я пытался их переубедить, но они не слушали. Они сказали, что ты слишком «поддерживаешь руководство».
Слишком «поддерживаю руководство»? тупо повторяю я.
Представляешь? Только из-за того, что мы с тобой дружим. Но с каких пор я считаюсь «руководством»? Такое мнение, похоже, сильно уязвило Джеймса.
Я Я не могу решить, что сказать. У меня слишком много мыслей, и все они едкие.
Джеймс перевешивает рюкзак на другое плечо.
В общем, мне пора идти, Элайза, но мне действительно жаль.
И хотя слова его звучат искренне, я чувствую, что проваливаюсь в обиду.
Как ты?
Он несмело кладет руку мне на плечо. С каменным лицом я выдавливаю:
Переживу.
Ладно, в общем, пиши, если что.
Джеймс приподнимает телефон, пятится прочь от меня, потом наконец машет рукой, отворачивается и уходит.
Когда он оказывается далеко, я вкручиваю каблук в траву и каждый раз проворачиваю все сильнее. Мне плевать, насколько глубокая яма останется в газоне.
Вайнона, говорю я после нескольких минут кипения на медленном огне, я думаю, что в редакции «Горна» так же полно сраной дискриминации по половому признаку, как и везде в мире.
Кивая, она надкусывает очередное луковое колечко и начинает сочувственно им хрустеть.
Думаю, ты права.
Когда Вайнона уходит забирать брата из Академии св. Агаты, я отправляюсь в редакцию, чтобы поговорить с мистером Пауэллом. Я точно не знаю, что собираюсь сказать, но, вероятно, что-то насчет «сраной дискриминации». Хотя, знаете, в каком-то смысле это помогает мне сделать вид, что я не тронулась умом.
Однако мистера Пауэлла в классе нет. Там вообще никого нет. Я вздыхаю, сбрасываю рюкзак на свою парту и подхожу к Стене редакторов. Я долго смотрю на портреты. Вот старый добрый Гарри в начале ряда, такой же, как и всегда, с большими очками, какие были в моде в восьмидесятых и сейчас опять стали популярны, и с прической на пробор, которая пока в моду не вошла. А в конце Джеймс: смотрит искоса, но одновременно улыбается, показывая передние зубы. Мне кажется, что на портрете он как вылитый, но сам он жалуется, что глаза у него не становятся настолько узкими, когда он улыбается (на самом деле он неправ).
А теперь следующим будет портрет Лена. Он решил вбросить свою кандидатуру меньше чем за сутки, и никто его не спрашивает, действительно ли он готов к этой должности. Сегодня он вдруг решил быть обаятельным и дружелюбным, и хоть бы кто усомнился, что ему не плевать на газету.
А в то же время я, оказывается, лезу из кожи вон.
Что больше всего бесит, так это представление, будто Лен «больше похож на лидера», чем я. У меня столько же недостатков, как у всех, может, даже больше. Но что говорит в мою пользу (и кажется весомым аргументом в пользу того, что из меня выйдет лидер), это тот факт, что я и так тяну на себе целый сраный отдел. И чем это Лен подходит на должность главреда больше, чем сама ведущий редактор?
И тем не менее. Наверное, что-то в нем есть. Я знаю, потому что его чары почти подействовали и на меня, хотя я сердито пыталась их сбросить. Было что-то в его манере говорить, в его баритоне, который создавал ощущение, будто Лен обнял тебя за плечи, посмотрел в глаза и сказал: «У меня все под контролем» даже при том, что ты знаешь: это не так. Его голос вызвал у меня доверие, несмотря на то что одновременно заставил сомневаться в самой себе. А что, если Лен действительно лучше? Почему он кажется лучше без всяких усилий?
Именно поэтому большинство членов редакции «Горна» выбрало его, несмотря ни на что. И именно поэтому Джеймс может быть напыщенным и придирчивым, а я не могу быть такой, какая есть.
Потому что всем нравится девушка-начальник ровно до тех пор, пока она не попытается указывать, что делать.
Мистер Пауэлл до сих пор не пришел, так что я возвращаюсь за свою парту и открываю ноутбук. К несчастью, он разрядился, и, естественно, в такой день я забыла шнур дома. Я осматриваю класс, ища, не оставил ли кто-нибудь провод, но через несколько минут тщетных поисков мне приходится довольствоваться горновским компьютером. «Может, рассуждаю я, пока я жду, стоит сделать домашку. Нет смысла тратить на эту печальную историю еще больше драгоценного времени. Правда ведь?»
Я выуживаю из папки вопросы для сочинения по углубленному курсу истории США. «Используя исторические факты, говорится вначале, докажите масштабность влияния научно-технических изменений на экономику США в период с 1950 по 2000 г.». Ладно, да, это я могу. С чувством вновь обретенной цели я открываю пустой документ на Гугл-диске и начинаю печатать:
«На экономику США в значительной мере повлияли технологические изменения во второй половине двадцатого века. Множество научных разработок»
Боже, кого я обманываю? Я зажимаю кнопку «backspace», пока эта бесхребетная чушь не исчезает. Правда в том, что в данный момент я не могу сказать об экономике США ничего оригинального. Ни единого слова. Я могу думать только о том, насколько же меня бесит вся эта ситуация с Леном.
Так что я меняю тему, и тут же слова выплескиваются бурным потоком:
«Сегодня мне не досталась должность главного редактора «Горна». Одноклассники решили, что в следующем году ими будет руководить другой человек. И я бы не стала возражать, вот только это был вопиющий жест женоненавистничества, и я поражена, что в наш просвещенный век, в нашем якобы прогрессивном обществе приходится сталкиваться с подобным фактом. Да, друзья, демократия не защищена от сексизма.
Признаю: я не располагаю к себе людей. Я не ставлю себе такой цели. Кто-то может сказать (многие даже говорили), что я настоящая стерва. Другие говорили, что я «суровая», «холодная», «слишком критикую». Но при этом я наиболее компетентный кандидат на должность главного редактора в текущем году, и это неоспоримый факт.
К сожалению, факты, видимо, не являются для моих дорогих «горнистов» приоритетом. Нет, им неинтересно, сколько у кандидатки опыта, сколько часов она отдала работе на газету. Им неинтересно, сколько статей она написала, какие у нее конкретные планы. Нет, их легко очаровать патриархальными пережитками, обернутыми в дешевую сентиментальность.
Здесь мы подходим к теме избранного, Лена Димартайла, вышедшего в тираж звездного бейсболиста, превратившегося в репортера, единственный настоящий талант которого состоит в том, что он иногда может остроумно завернуть фразу. Но это не важно, потому что он высокий, у него темные волнистые волосы, а россыпь прыщей на скулах он демонстрирует так, как супермодель толстые очки.
Что самое главное, он парень.
Вы все знаете, о чем я. Вот что происходит на любых выборах, хоть в Уиллоуби, хоть где-то еще. Девушка, которая стремится занять ведущий пост, должна быть умной, компетентной, усердной и прежде всего милой. Всеми этими качествами она обязана обладать, лишь бы получить хоть какой-то шанс против оппонента-юноши. Притом ему зачастую достаточно хотя бы одного из перечисленных качеств, а иногда и одного не требуется. Парень, желающий стать лидером, должен просто постараться не слишком накосячить. Девушек судят по их прошлому, а парней по их потенциалу.
Потому-то я, нынешний ведущий редактор «Горна», проиграла Димартайлу, чьи материалы я правила весь год. Потому что я «не слишком приятная». Потому что я «из кожи вон лезу». Потому что Лен в своей речи рассказал красивую историю, и этого было достаточно, чтобы, несмотря на его обычную сдержанность, убедить всех, что лидер из него выйдет лучше, чем из меня. Потому что он изобразил коммуникабельность, и это было воспринято как откровение, а не очковтирательство.
Я была лучшего мнения о моих досточтимых коллегах из «Горна». Но нет. Они»
Дверь класса резко распахивается, и я разворачиваюсь, одновременно пытаясь нашарить за спиной кнопку выключения компьютера. Я не заметила, что на сегодня занятия закончились и сотрудники «Горна» стекаются в редакцию. Хотя я почти уверена, что никто не видел мой текст, все равно охватывает жгучее желание убраться отсюда. Я решаю, что больше нельзя оттягивать разговор с мистером Пауэллом.
О, Элайза! Касси, как никогда не вовремя, загораживает мне путь к отступлению. Может, это только кажется, но, честное слово, по-моему, она включила жизнерадостность на полную катушку исключительно ради меня. Тебе же нужна фотография миз Веласкес, так? Какой-нибудь динамичный кадр в столовой или типа того?
Э-э, ну да, говорю я, было бы хорошо.
Так, а что насчет клуба ботаники?
Я пытаюсь вспомнить, что там с клубом ботаники.
Ну, в общем, э-э, Джин Лим говорил, что у них есть какая-то местная засухоустойчивая трава, которую он предлагает посадить вокруг школы вместо импортной.
А-а-а, точно. Ты говорила, будет здорово сделать слайд-шоу, так? С разными видами травы?
Да, что-то такое. Слушай, вообще мне пора бежать, увидимся позже.
Я начинаю отступать к своей парте.
Эм, ну ладно. Кстати. Касси оглядывается по сторонам, потом произносит шепотом, совсем как утром: Я не должна говорить тебе, кто победил на выборах, и я не буду, но я хотела, чтобы ты знала: я голосовала за тебя.
Я секунду смотрю на нее и моргаю, а потом наконец собираюсь с силами и произношу:
Спасибо.
Она дружелюбно мне улыбается, а потом скачет прочь в своей обычной манере, точно кенгуру с болтающимся на шее огромным фотоаппаратом. Я собираю вещи, никому больше не говоря ни слова.
Мне неуютно, хотя коллеги не становятся в кружок и не шепчутся обо мне. Но они знают и, что хуже, думают, что я не знаю. Не пойму, чем заполнено пространство между нами: удовлетворением или жалостью.
Только я выхожу за дверь, как чуть не сталкиваюсь с Леном.
Ох ты, выдыхает он. Экстренные новости?
Нет, рявкаю я, а потом втягиваю воздух сквозь зубы. То есть извини, говорю я уже спокойнее. Я зазевалась.
На тебя не похоже.
Я придерживаю дверь и, заглядывая в класс, вижу, что все пялятся на нас. Они отводят взгляд, когда понимают, что я заметила.
А что мне остается делать? Я указываю на вход в класс, будто вонючий швейцар, и Лен, секунду поколебавшись, заходит внутрь.
Спасибо, говорит он.
Мне нетрудно, отвечаю я и с треском захлопываю за ним дверь.
4
Джеймс рассылает объявление о победе Лена только в субботу, ближе к обеду.
«Извини, Цюань, пишет он мне потом. Рано или поздно я должен был сообщить.:(»
Как будто я просила его откладывать официальное заявление, растягивать мой ужас, как жвачку, прилипшую к подошве.
Я получаю его электронное письмо, стоя во флуоресцентном свете отдела морепродуктов во вьетнамском супермаркете «Вьет Хоа» в Маленьком Сайгоне. Звучащая на фоне музыка из современной вьетнамской оперы cải luʼoʼng смешивается со звуками рыбного отдела: вот выплескивают из контейнеров воду, вот быстро отрезают плавники, вот соскребают чешую и смывают ее струей из шланга. Эта какофония, солоноватая и холодная, остается безучастной к моему огорчению.
«ВАШ НОВЫЙ ЛИДЕР», гласит тема письма в привычной манере Джеймса, который выжимает максимум драматизма, даже если перед ним трагедия.
Я стираю сообщение, не открывая.
Ким, опершаяся о магазинную тележку и уткнувшаяся в телефон, еще не в курсе этого поворота событий. Как и мама, отрывающая розовый номерок от катушки «Пожалуйста, возьмите талон». И мне хотелось бы оставить их в неведении.