Различие в вероисповедании также не способствовало сближению между двумя народами. В 1698 году патриарх Арсений в Вене жалуется членам «Великого посольства» Петра I на притеснения иезуитов в Венгрии и на принуждение сербов к Унии. (30)
Во время восстания Ракоци II отношения между сербами и венграми приняли форму прямого противостояния. Первоначально как власти империи, так и повстанцы активно стремились привлечь сербов на свою сторону. 9 августа 1703 года Ракоци обратился к сербам с воззванием, призывая их поддержать восстание во имя «мадьярской отчизны». В дальнейшем Ракоци обещал сербскому патриарху Арсению III 20000 флоринов и права для сербского населения. Казалось, что у сербов было достаточно оснований поддержать восстание. В то время борьба вокруг попыток Венского двора навязать сербам Унию достигла своего апогея. Одновременно с восстанием Ракоци взбунтовалось сербское население области Бараньи.
И всё же сербы в своей массе не поддержали восстание. Права, предлагаемые им Ракоци, были всего лишь обещаниями в сравнении с «Сербскими привилегиями» Леопольда. Цели восстания поднятого протестантским дворянством Венгрии были абсолютно чужды и непонятны сербским крестьянам. Поэтому к 1707 году большинство сербов открыто встали на сторону Габсбургов. В ответ венгерские повстанцы, «куруцы», систематически сжигали сербские деревни и уничтожали их население. Число погибших сербов исчислялось десятками тысяч. Эти факты отмечены в письме Арсения Черновича главе русского Посольского приказа Ф. А. Головину. (31) В письме говорилось, что венгры притесняют сербов из-за войны. После этого эскалацию конфликта остановить было трудно. Попытки самого Ракоци предпринять шаги в этом направлении ни к чему не привели.
Враждебные отношения между сербами и венграми сохранились и после окончания восстания Ракоци. Несмотря на то, что восстание потерпело поражение, венгры сумели добиться в Империи прав и привилегий. Венгерское государственное собрание, в котором преобладали радикальные католические круги, категорически отказывалось признавать права не-католиков на территории Венгрии. Это собрание не признавало и «Сербские привилегии». Лишь 1791 году(!) во время конфликта венгров с Веной православным было позволено иметь свои церковноприходские школы. (32) Всю первую половину 18 века при австрийском дворе боролись «венгерская» и «сербская» партии. Центральная власть периодически вмешивалась в эту борьбу то в пользу интересов сербов, то в пользу интересов венгров.
Поворот в этой борьбе произошел в 1741 году. Дочь Карла VI Мария-Терезия, оказавшись в критической ситуации вследствие неудач в войне против Франции и Пруссии (война за «австрийское наследство»), обратилось за помощью к венгерскому дворянству. 11 октября 1741 года Мария-Терезия в присутствие знатнейших венгерских магнатов и духовенства приняла на себя корону Св. Стефана и тем самым была признана венгерской королевой. Венгерское дворянство также сформировало несколько гусарских полков в помощь императорской армии. Мария-Терезия со своей стороны предоставила Венгрии целый ряд политических и экономических привилегий.
Следствием этих событий стало установление «особых отношений» между венграми и престолом в годы царствования Марии-Терезии. Такой поворот был не в пользу сербов, что они почувствовали достаточно быстро. Как мы увидим в дальнейшем, поводом для сербской эмиграции 1751 года послужило новое обострение отношений между сербами и венграми.
Важнейшей причиной побуждавшей сербов к отъезду из Австрии было желание добиться успеха в России и повысить свой социальный статус. Это относилось как к рядовым граничарам, так и к офицерам. Как мы увидим в дальнейшем, инициаторами эмиграции 1751 года стали в основном старшие офицеры, представители наиболее знатных сербских фамилий. На эмиграцию их толкало сознание бесперспективности своей службы в Австрии, а так же чувство дискриминации в сравнении с немецкими и венгерскими дворянами. Большая часть сербских офицеров до 1751 года не имела дворянского звания. Сербские аристократические роды, существовавшие до турецкого завоевания, исчезли уже к началу 17 века. Считанные сербские фамилии, жившие на венгерской территории с 16 века, могли похвастаться австрийским или венгерским дворянством, дарованным Фердинандом I или другим австрийским императором начала 17 века (как например, фамилии Бранковичей или Монастырлии). Небольшие группы сербских офицеров стали получать австрийское дворянство с 90-х годов 17 века, но их общее число было ничтожно.
Лишь 1 марта 1751 года Мария-Терезия даровала дворянство всем сербским офицерам, служившим на Военной границе минимум с 1740 года, но это явно запоздавшее решение лишь частично решало проблему.
В сравнение с остальными областями Венгрии на Военной границе был меньше всего дворянских фамилий. (33) Между тем за три десятилетия проведённых в Габсбургской империи сербы прекрасно осознали важность принадлежности к привилегированному сословью. Дворянство давало право на владение землёй, а так же освобождало от обязанности платить налоги. Дворянство было единственным сословием в Венгерском королевстве, игравшем заметную политическую роль. (34) Сербы внимательно следили за успехами венгерского привилегированного сословья. С этой точки зрения интересно рассмотреть восстание Перу Сегидинца в 1735 году.
Этот престарелый сербский офицер (он родился в 1655 году) вместе с небольшой группой других сербских офицеров присоединился к выступлению венгров, восставших против местной администрации. Как и в 1703 году венгерские повстанцы называли себя «куруци». Важно отметить, что на этот раз их поддержали и сербы-офицеры, требовавшие «дворянства, свободы, земли». (Причем тридцать лет тому назад те же офицеры активно участвовали в подавлении восстания Ракоци II). (35) Восстание в итоге было подавлено, а Перо Сегидинец был жестоко казнён, что пробудило сочувствие к нему среди многих сербов.
Выступление Пере Сегединца продемонстрировало, что у незнатных сербов и венгров, стремящихся присоединиться к дворянскому сословию, имеется много похожих проблем. Венгерское дворянство, как и сербское, было относительно молодым. Большинство венгерских дворянских родов возникло в 17-18 веках. На территории венгерского королевства проживало несколько тысяч так называемых «сандальных дворян», то есть дворян настолько бедных, что у них не было средств купить себе сапоги. Ещё несколько тысяч человек принадлежали к промежуточным прослойкам между дворянством и податным сословьем. (36) В последствие некоторое число венгров эмигрировало в Россию вместе с сербами.
В дополнение к дворянству граничарские офицеры хотели получить землю (желательно с крепостными) и возможность делать военную карьеру. Земельный вопрос был практически не разрешим. Свободной земли, да ещё с населением пригодным для закрепощения, в Воеводине было мало. Всю первую половину 18 века офицерами предпринимались попытки создать себе поместья за счёт рядовых граничар. Земля умерших граничар присваивалась их командирами, солдат заставляли бесплатно работать в хозяйстве офицеров, поставлять им дрова. Подобное давление приводило к беспорядкам и даже бунтам, в чём не была заинтересована австрийская власть. В итоге попытки закрепостить сербских граничар не имели успеха. Сопротивление рядовых гусар и пандур было поддержано центральной властью. (37)
Военная служба в армии габсбургской короны так же была для сербов бесперспективна. Низкий образовательный уровень сербского офицера первой половины 18 века, прежде всего незнание иностранных языков, не давал им возможность служить в полках за пределами Военной границы. Жалование на Военной границе было гораздо ниже, чем жалование в других полках австрийской армии. Если в обычном полку армии Марии-Терезии обер-лейтенант получал 50 флоринов в месяц, то на военной границе обер-лейтенанту платили 12 флоринов, а унтер лейтенанту 10 флоринов. (38) Нельзя игнорировать и дискриминацию сербов по религиозному признаку. Как правило, чин полковника сербской милиции был потолком для большинства сербов на австрийской службе. Из 275 австрийских генералов, находившихся на службе в 1736 году, не было ни одного серба, а к концу царствования Марии-Терезии из 367 генералов лишь двое-трое были сербами. (39) Исходя из этих фактов, А. Скальковский с большим скепсисом расценивал заявления сербов о религиозных преследованиях как основную причину сербской эмиграции в Россию и называл главной причиной сербской эмиграции в Россию дискриминацию по службе. (40) В то же самое время многие родственники, проживавших на Военной границе сербов, делали завидные карьеры в России. Как примеры, можно привести биографии Ивана Стоянова, Степана Витковича, Иван Божича, Петр Текелии. Все они стали генералами или полковниками русской службы. Русское правительство почти всегда повышало эмигрантов на один чин по сравнению с тем званием, что они имели в Австрии (вплоть до эпохи Екатерины II). Для молодых людей служба в России означала удовлетворение их страсти к приключениям, желание посмотреть мир или просто проявление авантюризма. С. Пишчевич откровенно писал в своих мемуарах, что ехал в Россию, чтобы посмотреть мир и сделать карьеру. (41)
Особые причины для эмиграции в Россию имели и рядовые граничары. Как и сербская элита они страдали от безземелья. Небольшие земельные наделы, полученные от австрийских властей, не всегда позволяли граничарам прокормить семью. В сороковых годах 18 века Воеводина не имела хороших урожаев. В 1750 году, за год до эмиграции сербов в Россию, из-за высоких цен на зерно в районе военной границы начался голод. (42)
На рядовых сербских граничарах и крестьянах острее отражались и религиозные конфликты между православными и католиками. Мы можем понять атмосферу постоянной конфронтации между концессиями из писем рядовых сербских эмигрантов с Украины на родину, где они выражали искреннюю радость, что «о униатах здесь слыхом не слыхали». (43)
Существовали и другие причины заставлявшие сербов эмигрировать эпидемия чумы в 30-х годах, конфликты с начальством или личные проблемы. Многие сербы, бежавшие во владения Габсбургов в 1737 году, прибыли на неподготовленные для жилья земли и существовали в своеобразных «лагерях беженцев» с характерным названием «сбеги». Немало людей выехало в Россию в качестве слуг и младших родственников зажиточных офицеров.
Наряду с этими мотивами, объяснявшими многие индивидуальные решения покинуть военную границу и отправиться за рубеж, среди сербской элиты в те годы периодически возникала идея массовой эмиграции всего сербского народа, проживавшего в Австрии, в Россию. О сербском патриархе Арсении говорили, что будто бы он не раз грозил «со всем народом выйти в Россию», если «Сербские привилегии» не будут соблюдаться. В 1704 году сербский офицер Иван Божич обращается к русскому канцлеру Головину с предложением о принятии сербов в русское подданство. Разумеется, эти угрозы и проекты были утопичны, но они хорошо отражают настроения, имевшие место в сербском обществе. (44)
Но даже, если видеть в заявлениях Арсения ранний пример сербского лавирования между русскими и австрийскими интересами нельзя игнорировать распространенные в сербском сознании представления о России как о новой святой земле. В традициях сербской православной церкви существует предание о том, что св. Савва, первый сербский архиепископ, принял постриг в русском монастыре на Афоне. Согласно той же легенды русские монахи приняли участие в основании сербского монастыря на Афоне Хилендаре. Русские цари со времён Ивана Грозного делали богатые пожертвования в сербские монастыри. Рукописные и печатные книги в роскошных переплётах, церковная утварь, иконы, крупные денежные пожертвования производили огромное впечатление на православное население бедных балканских стран, живущее в окружении враждебных иноверцев. Рассказы священников, побывавших в России, ещё более способствовали созданию мифа о великой православной державе на Востоке. Если после падения Константинополя в 1453 большая часть населения Балкан признало турецких султанов легитимными преемниками византийских императоров, то по мере ослабления Османской империи, всё больше и больше православных христиан на Балканах стали видеть в русском царе своего легитимного повелителя, преемника константинопольских императоров. Эмиграция сербов в Габсбургскую империю мало что изменило в этих настроениях. Иностранные наблюдатели отмечали, что сербские офицеры, говоря о победах русских войск в войне против турок в 1768-1772 годах, говорили «наши войска». Более того, митрополит Исайя Джакович, преемник Арсения III, в своём письме царю Петру от 8 января 1708 года пишет, что видит в русском государе «премилостивого нашего православного царя». Венецианский посланник при дворе Иосифа I писал, что австрийские власти всерьёз обеспокоены усилением России в связи с симпатиями австрийских сербов к этой державе. (45)
Со времени правления Петра Великого Россия становится для балканских стран образцом на пути государственного строительства и модернизации. Сербский писатель и просветитель Захарий Орфелин отмечал заслуги Петра в строительстве сильного европейского государства, сильной армии и флота. Культурное влияние России так же доминировало в Сербии и Воеводине первой половины 18 века. Русский Синод по просьбе митрополита Моисея Петровича послал в Банат учителей, самым известным из которых был Максим Суворов.
Письменным языком сербов того времени была смесь русского и церковнославянского языка. Книги, напечатанные в России, составляли абсолютное большинство в библиотеках монастырей и образованных людей. Сербы не хотели покупать книги, напечатанные в Венеции или на территории Габсбургской империи из-за страха перед униатами. По просьбе сербских церковных властей русское правительство послало в Воеводину 400 букварей Прокоповича, 70 грамматик Смотрицкого, 10 словарей Поликарпова и Суворова. В результате этого в 16 монастырях Срема было 852 русских книг и только 344 книги были изданы в других местах. Книги, напечатанные в России, назывались «москвима» или «москалима». (46)
Австрийские власти неодобрительно воспринимали подобную культурную экспансию в сербских землях. Деятельность русских книготорговцев не только подрывала позиции католической церкви, но и усиливала политическое влияние России среди сербов. В 1728 году на границе была задержана крупная партия книг из России. После этого ввоз книг из России в Габсбургскую империю был запрещён вплоть до 1731 года, когда после вмешательства русского посла в Вене Венгрия и район Военной границы вновь были открыты для русских книготорговцев. (47)