Автобусы уже не ходят, уверенно и безапелляционно ответил я.
Да! Я догадалась уже, обронила она опустошенно.
Наш район и таксисты не любят. Можно попытаться на частнике, если повезет.
Мне одной идти? промолвила она тихо, почти шепотом, и при этом вопросительно и тревожно посмотрела на Свету.
Могу проводить, То есть, конечно! вдруг спохватился и затараторил я как пулемет. И даже не стоит об этом говорить! Света, я быстро! Жди меня!
«Что я так подскочил? Сам не знаю!»
Быстро? слегка усомнилась Света. Она уютно устроилась в кресле, поджав под себя ноги и кусала ногти. Пожалуй, первый раз она внимательно и долго посмотрела на нашу гостью. Та в ответ виновато улыбнулась, но ничего не сказала, только опустила глаза в пол.
Мы вышли в ночь вдвоем.
Света в последний момент, в коридоре, незаметно, но крепко до боли сжала мое запястье. Это, конечно, был красноречивый и понятный знак.
За-крой-ся! решительно и твердо, по слогам, заявил я.
Это был язык жестов. Каждый сказал, что хотел.
На улице было не видать ни зги. Сильно посвежело. Приходилось двигаться почти на ощупь. Мне это удавалось. Моя спутница чувствовала себя неуверенно и мне пришлось взять ее за руку.
Зачем мне все видно, лукаво солгала она, пытаясь освободиться.
Только кошки видят в темноте.
Они да! И я.
У тебя глаза как у кошки?!
Может быть.
Кошки они ласковые?
Я кошка, которая ходит сама по себе! сказала незнакомка немного отчужденно.
Вообще, как только мы вышли на улицу, она стала другая. Пропали в ее голосе милые нотки, испарилась радость. Чувствовалось неуверенность и что-то необъяснимое: тревожное ожидание чего-то предрешенного. Она не так боялась, как закрылась.
Я отпустил ее руку но так как луны не было мы постоянно натыкались друг на друга. И я чувствовал, как она в очередной раз вздрагивает, и каждый раз мне было необыкновенно приятно касаться ее, и ощущать тепло ее тела, и легкий дурманящий запах духов и еще чего-то женского, девичьего, непреодолимо волнительного.
«Кто она? Неужели мы так расстанемся и я ничего не узнаю? Даже как ее зовут?» такие вопросы иногда всплывали в моей голове, и даже легкий хмель от «Тырново» не мог снять их совсем, а только сглаживал острые углы, размывал очертания.
Мы свернули и вышли на остановку у «Маяка». Тут было светлей. От магазина струился свет мертвенно-голубых неоновых ламп, и одна из них противно мигала.
Ждать бесполезно! промолвил я уверенно, можно пешком по шоссе, как ехали сюда, или, через школу и дамбу это ближе.
Вам совсем не хочется меня провожать?! вдруг перешла она на «Вы».
Я промолчал.
Она подошла ко мне ближе, взглянула в лицо, и немного упрямо добавила:
Это совсем не обязательно!
Ну, вот началось! К чему этот пустой разговор? сказал я сухо.
Мы еще раз оглянулись, на пустую дорогу, и тронулись в путь. Тут я уже шел не так уверенно. Девушка порой налетала меня, и я чувствовал ее упругую грудь у себя на спине, и легкий озноб пробегал у меня под лопатками. Хмель еще немного кружил голову. Я ни о чем не мог думать, как только о том, когда она вновь коснется меня. Это была, как будто, наша маленькая игра. Я уже не так спешил и специально порой задерживал шаг, ждал, и она не обманывала меня; она легко и испуганно дотрагивалась до меня вновь, и вновь; и мне опять это было необыкновенно радостно и приятно. Иногда когда мы касались немножко дольше обычного с ее губ слетало чуть слышное: «Простите».
Я представлял в темноте, находясь к ней спиной, ее нежные губы говорящие это, выражение лица, даже чувствовал незримый ток, электричество, которое исходило от нас и возвращалось. Нам ничего не надо было говорить. Мы общались молча, жестами, прикосновениями совсем редкими, ничего не значащими, словами. Но в каждом таком незначительном событии был заключен глубокий смысл, который мог быть прочитан и он читался нами. Я был абсолютно уверен, что она чувствует, как и я.
Ее «Простите», звучало иногда так тихо, а отстранялась она так медленно, что я думал, что могу постоять так чуть дольше, и она будет упираться в меня своей маленькой грудью, и я буду чувствовать ее всю, сквозь тонкую рубашку. Мне очень хотелось так постоять и ощущать ее тело!
Пройдя через школьный двор и березовую рощу, мы начали спускаться к речке и озеру. Повеяло сыростью, болотными запахами. А когда мы подходили к мосту, вдруг что-то неуловимо изменилось. Я это понял без слов. Возникло тревожное необъяснимое чувство. Наконец она сказала:
Господи! Что это? Чем пахнет?
Это болото. Так пахнет всегда. Раньше было озеро. А потом берега заросли рогозом, камышом. Рыба пропала остались одни лягушки.
Почему вы мне не сказали о болоте. Мы можем пойти скорей? проговорила она с нотками беспокойства и тревоги в голосе.
Конечно, давай попробуем, а что случилось? недоумевал я, пребывая в растерянности.
Давайте быстрей, еще быстрей! Прошу вас, умоляющим голосом сказала она.
Да-да! бормотал я, теряясь в догадках, и скоро мы почти бежали, взявшись за руки. Гулкие доски деревянного моста громко разносили топот наших ног. Хмель выветрился из моей головы.
Умоляю быстрей! просила она со сбивчивым дыханием.
Дорога пошла вверх и девушка стала слабеть. Мы уже не могли бежать. Перешли на быстрый шаг.
Быстрей, быстрей, шептала она, но ноги ее не слушались, появились какие-то хрипы в голосе.
Что происходит? Что с тобой? Тебе, правда, плохо?
Быстрей, шептала она как заведенная, а вскоре остановилась и села на землю. У меня с собой были спички. Я зажег сразу несколько штук. Осветил ее лицо и невольно отшатнулся. Оно было распухшим, надбровные дуги стали водянистыми, глаза заплыли, и под ними образовались мешки.
Что случилось? испуганно кричал я, не понимая что происходит. Скажи, что с тобой, тряс я ее за плечи.
Разобрать, что она отвечает, не удавалось.
Как я тянул ее, и сколько это продолжалось, трудно сказать. Иногда она мне помогала шла ногами но большую часть пути я тащил ее волоком и на спине. Это был очень тяжелый марафон в моей жизни, но я старался, падал, спотыкался и поднимался вновь. Проклятая гора съела остатки моих сил, и казалось, мне не выдержать. С огромным трудом нам удалось добраться до шоссе, где начиналась улица Объединения. У дороги я свалился как подрубленный. Пот лился с меня ручьем и мы лежали грязные, беспомощные.
Вдруг вдали неожиданно показались огни. Это был лучик надежды. Мы лежали посреди дороги на асфальте. «Москвич» быстро приближался. Увидев нас, он замедлил ход. Я призывно замахал рукой. Но водитель не остановился. Ловко сделав зигзаг, машина объехала нас. Молодой парень с белым перекошенным от страха лицом нажав на газ, скрылся. Когда он умчался, мне показалось, наступила жуткая страшная тишина. Я испугался, нагнулся к ней, но девушка дышала. Я опять взвалил ее на себя, и, покачиваясь, побрел к брусчатым двухэтажным домам, благо до них оставалось идти не так много. С неимоверным трудом, мне удалось добраться до первого дома. Я опустил тяжелую ношу на землю и в изнеможении постучал в окно, потом постучал в другое окно, потом в третье, четвертое. Не знаю, сколько прошло времени, пока открылась одна из форточек и грубый мужской голос проворчал что-то нелицеприятное в мой адрес.
Прошу вас, выйдете! Помогите, пожалуйста! Она умирает! попросил я, и не узнал собственного голоса, такой он был противный и жалобный.
Спустя какое-то время, вышли две женщины в ночных рубашках и легких накидках на плечах. У одной я заметил в руках длинную деревянную скалку, которой обычно катают пельмени в больших семьях. Они подошли, и некоторое время стояли, молча, глядя на лежащую девушку.
Она жива? спросила одна, что была коротконогая и в мужских сандалиях.
Что с ней? спросила другая.
Не знаю, с трудом выдавил я в ответ.
Как это ты не знаешь?! спросила первая и нагнулась к ней ближе, стараясь послушать ухом.
Не верю я ему, ни одному слову! процедила та, что была со скалкой.
Вызовите скорую! попросил я, стараясь держаться уверенней и в тревоге кося глазом на маячившее сбоку деревянное оружие неуравновешенной женщины.
Вызовем, вызовем, проговорила с нотками угрозы, та, что стояла со скалкой, ну что живая? обратилась она к нагнувшейся женщине.
Вроде бы да! Дышит, но слабо! Надо идти к Митрофанычу у него телефон.
Ну, иди, буди, а я за этим фраером «пестрожопым» пригляжу.
Такое обращение в мой адрес, мне совсем не понравилось. Спустя минут пять, во дворе собрались человек шесть-семь полусонных, наспех одетых людей. Все спрашивали: «Что с ней?!», и не получив ответа, шушукались, отойдя от меня шагов на десять.
Надо было ждать «скорую», а обстановка начала накаляться. Пришло еще двое мужиков и с ними очевидно владелец телефона Митрофаныч, высокий жилистый старик с окладистой бородой. Заслушав импровизированное вече, он отделился от собравшихся и раскачиваясь, на плохо гнущихся ногах, направился ко мне. За ним, как по команде, гуськом, потянулись остальные жители дома.
Кхе! Кхе! прокашлялся он, внимательно рассматривая меня. Ишь ты! Эт ты ее притащил? спросил он, хотя вопрос был лишним.
Я, кто же еще! сказал я недовольно.
Хоть не бросил. Кто она тебе?
Никто. Я ее не знаю.
То есть ты даже имя у нее не спросил?
Не спросил, сквозь зубы бросил я, с неприязнью глядя на дотошного старика.
Вот молодежь пошла! он обернулся к подходящим и выступавшим меня со всех сторон, жителям дома. Это же надо до такого докатиться!
Ну, а если бы спросил имя, это что-то изменило? вяло отбивался я от него.
Так ты расскажи правду, что ты с ней сделал? подходя ближе сказал Митрофаныч, поглаживая бороду.
Да абсолютно ничего не сделал, не прикасался даже! горячась промолвил я. Правда!
А где-то же ты ее встретил? лукаво продолжил он. Не с неба же она свалилась?
В автобусе. Потом она пришла к нам домой. Я на Северном живу.
Сама?
Ну, да!
Ага! Понятно! Сама по себе шла, шла и пришла. И что дальше?
Я замолчал, не желая выслушивать обвинения.
Рассказывай милок! настаивал дед. Рассказывай!
Ну, посидели, небрежно бросил я.
Выпили наверно?
Совсем чуть-чуть. А что тут такого.
Да учуял, что от тебя запашок. Так. И что дальше?
Смотрим, время два. Автобусы не ходят. Я отправился ее проводить.
Что я с тебя тяну? Говори, да не мне, всем, пусть люди послушают, обернулся к собравшимся старик.
Молчаливое, но грозное большинство, явно было на его стороне.
Ну, что, школу прошли, лесок березовый, она нормальная была, а тут что-то и приключилась.
Лесок березовый? ехидно повторил старик и показал желтые зубы.
Да лесок! вспылил я. Какая разница где мы шли?
Молокосос. Видали мы таких! крикнула женщина в мужских сандалиях.
У него на лице все написано!
Да уже все понятно!
Раздались со всех сторон возгласы от подошедших. Женщина, со скалкой, стала заходить мне за спину. Деревянную колотушку она грозно положила себе на плечо. Так окружают собаки незадачливого путника, который по неосторожности посмел вторгнуться на охраняемую ими территорию. Обстановка накалялась. Я инстинктивно стал отходить к стене дома, стараясь обезопасить спину.
Да что с ним разговаривать! отмела мои оправдания, женщина в мужских сандалиях.
Натворил «делов», теперь прикидывается, ничего не знаю, ничего не видел, сказал один из мужчин подошедших в конце.
Да я честно вам говорю! Что бы я ее тащил на себе полкилометра если бы делов натворил. Я вообще чуть не сдох.
Ой врет! Врет как сивый мерин! отметала мои доводы, женщина со скалкой. Ей так и не удалось зайти мне сзади.
Да зачем мне все это. Отчаянно говорил я. Вот врачи приедут, во всем разберутся.
Женщины! Это правильно! Покряхтывая, неуверенно обронил Митрофаныч, Давайте врачей дождемся!
Да мы и без них разберемся! продолжала настаивать женщина, поигрывая скалкой.
Не порите горячки. Успеется. За самосуд и загреметь можно! останавливал ее Митрофаныч.
За этого много не дадут. Может даже спасибо скажут.
К моему счастью, в это время на дороге показался Уазик-«санитарка», с красным крестом на крыше. Девушку переложили на носилки и затолкали в машину через открытые задние двери.
Женщина в белом халате стала задавать мне вопросы: но, ни что случилось, ни имени девушки, ни фамилии ее, я не мог сказать. Сказал только свою и адрес проживания. Люди начали возмущаться и обступили нас со всех сторон.
Вы не видите? От него разит!
Что он с ней сделал?!
Эта молодежь, без тормозов! раздавались угрожающие крики со всех сторон.
Так! Товарищи! Давайте без самодеятельности! решительно сказала женщина-врач. Я сейчас вам ночью тут диагноз не поставлю. Но мы во всем разберемся!
Разберутся они?! Жди?!
Разберемся! обрезала она коротко, и грубовато взяв меня за рукав, предложила поехать с ними. Мне ничего не оставалось, как согласиться. Меня посадили вместе с водителем на переднем сиденье, а врач осталась хлопотать в салоне.
Я не оборачивался, боялся обернуться, смотрел неотрывно на дорогу, убегающую под колеса, в голове у меня роились разные мысли. Все случившееся казалось кошмарным сном. Проехав по Лесной дороге, мы свернули на «Александра Невского» и приехали в ведомственную 25-ю медсанчасть от завода «Химконцентратов».
В больнице меня оставили в приемном покое одного, и скоро забыли. Или от холода, или от переживаний этой ночи, меня начал бить озноб. Зуб на зуб не попадал. Я обнимал себя за плечи, нервно ходил из угла в угол и даже приседал, чтобы согреться. Наконец я узнал, что кризис у девушки миновал, и что это было результатом аллергической реакции организма на пыльцу, запахи от болотных растений, и она могла задохнуться. Еще врач назвала ее по имени Маша. А меня потрепала по голове и шутливо назвала «спасителем».
«Неужели закончилась эта нескончаемая и тревожная ночь?!»
Стало легче на душе. Автобусы еще не ходили и я отправился в обратный путь пешком, через Сосновый бор, по беговым дорожкам спорткомплекса «Север». Дорога заняла около часа. Когда я подошел к дому, первые лучи солнца осветили трубу асфальтного завода, но на земле еще лежал легкий сумрак ночи.
Стучаться долго не пришлось. Света открыла без промедления и с решительным видом встала в проеме двери. Она ждала, что я скажу. А я не желал ничего объяснять просто не было сил. Мне тупо хотелось, как можно скорей добраться до подушки, и я это сделал.
Все понятно! раздраженно бросила она фразу, которая не предвещала ничего хорошего, и торопливо начала собираться: мельком оглядывая себя в зеркало, поправляя волосы, и нанося небрежно на губы помаду.
Ничего тебе непонятно! Она в больнице, у нее аллергия, наконец с трудом выдавил я.
Это не умно вы долго думали?! зло бросила Света.
Я так и знал, что с этого разговора ничего путного получиться не могло. Я оставил свою девушку, пошел провожать другую, меня не было всю ночь что тут добавить. Чем больше будет оправданий тем меньше веры. Надо хорошо выспаться, тогда, возможно, найдутся нужные слова. Я лег в постель: она была теплая, согретая, и пахла дешевой польской «Шанелью 5».
Дверь в сенях громко хлопнула. Не было сил закрыться и голова моя начала проваливаться в небытие. Я засыпал, тем не менее, с улыбкой: вспоминал грустные глаза Маши, хрупкую угловатость девушки, белое платье и маленькую прекрасную грудь. Ее тихое: «Простите, простите!». Почему я не обернулся там, наверху, и не сжал ее ладони в своих руках? А ведь я мог это сделать! Я точно мог это сделать, я чувствовал это! И мы постояли бы у школы, и не пошли бы в это проклятое болото.