А я смотрю у вас дуэт, продолжает веселиться он.
Саш, УЗИ и осмотр сделаешь? И нет, раздражение усиливается не от их любезностей. И даже не от дружелюбной Романовской.
Просто. Бесит.
Такой красивой барышне всё что угодно. Хотите, женюсь? Под моим всё более охреневающим взглядом предлагает он.
Ты женат.
Пожалуй, можно было обойтись и обычной частной клиникой, а не тащить её по знакомым.
Сомнения? Никаких.
Романовская беременна и беременна от меня, на это я могу поставить годовой оборот «КлутсФина». Спектакль рассчитан исключительно на то, чтобы припереть её к стенке. Во всех смыслах.
Хотите, женю его? кивает этот врач в мою сторону.
Очень! не теряется она. Есть у вас здесь перспективные и незамужние? Очень надо.
Хм, подвисает Саша, осмысливая ответ и бросая на меня короткий взгляд. Если прямо надо найдём.
Мы сюда болтать пришли? Шутки заканчиваются, и, остановившись, он тяжело вздыхает, смотрит на меня с откровенным укором.
Раздевайтесь. Перед нами открывается дверь, видимо, ординаторской. Вещи в шкаф, на ноги бахилы, я подожду в коридоре.
Стол, стулья, шкафы. Чайник, раковина, зеркало. Стандартная обстановка, как в любой из городских больниц.
Неплохо, оглядывается Романовская и поворачивается. Спасибо за экскурсию, мне пора.
Отпустить сейчас? Вот так просто?
Не уходи. Тихо и серьёзно, в то время как рука удерживает её за запястье. Пожалуйста.
Самсонов, силой заставишь меня остаться?
Нет, но ты нужна мне. Взгляд глаза в глаза. Пронзительный. Испытующий. Ты. Мне. Нужна.
Рехнулся?
Да. Просто и легко. Так же, как положить ладонь ей на талию. Из-за тебя, из-за нашего ребёнка. Сразу после той ночи, которую всё ещё не могу забыть.
Ты переигрываешь, Самсонов, и это уже даже не смешно, недовольно качает головой Романовская и пытается высвободиться.
Не смешно, вздыхаю и приподнимаю её голову за подбородок. Ни это, ни то, что мне приходится тебя уговаривать, но я готов. И ты ничего не теряла?
Нет. Снова раздражается она. Если ты думаешь, что этот спектакль
Брелок-рука, которую я достаю из кармана куртки, заставляет её прерваться на полуслове. И даже вырываться Романовская прекращает.
Узнаёшь? Качнув на пальце Хамсу, я ловлю её в кулак. Или?..
Отдай! Чужая ладонь накрывает мою руку. Ты ещё и клептоманом заделался?
Всего лишь нашёл. На полу. А что, важная для тебя вещь? Брелок возвращается в карман.
Я придушу тебя, Самсонов! рычит Романовская.
Обязательно только сначала Олесь, дай мне шанс. Прошу, обхватив её лицо ладонями. Последний шанс доказать, что мне не наплевать. Ни на тебя, ни на него. Одна рука спускается ниже и осторожно накрывает её живот.
Это какой-то бред! фыркает Романовская, уходя от обоих прикосновений.
Может быть, но почему не попробовать? Рискнуть и, возможно, выиграть.
Тебя? хмыкает Романовская.
Нас.
И что-то в этом «нас» цепляет даже меня.
Для начала давай просто доверимся профессионалу? Сомнение в её глазах уже можно считать победой. Саша хоть и юморист, но своё дело знает. Разреши мне увидеть своего ребёнка. Ведь моего?
Твоего, с кривой ухмылкой признаётся Романовская. И долго молчит. Хочешь убедить меня, что ты его хочешь? Попробуй. Только не ищи потом оправданий.
Не буду, звучит как обещание. Тем более веское, учитывая, как быстро она согласилась.
И отдай брелок!
Нет.
В смысле нет? Романовская в одно мгновение оказывается рядом. Самсонов, что за игры?
Никаких игр, но брелок я отдам тебе только после ужина. И снова бешенство в синих глазах. Должен же я как-то убедить тебя в своих намерениях.
Хор-рошо.
«С-скотина», так и читается во всём её виде.
Теперь можно и раздеться. Подозреваю, Саша нас уже заждался.
Вот только, в отличие от меня, одним движением расстегнувшего молнию, Романовская не торопится.
Хуже того, она мстит.
Потому что пальцы с бесцветным аккуратным маникюром как будто с удовольствием тянутся к узлу пояса, медленно освобождая один конец. При этом снова ехидные, глаза прямо и открыто смотрят на меня. А узел продолжает развязываться, и очень оригинально продолжает. Медленно. Чувственно. На грани.
Обхватив пояс ладонью и проходя скользящим движением до самого кончика
Самсонов, очнись. Она даже пальто ещё не сняла.
Под которым ничего специфического плотно сидящие джинсы, топ, вязаная кофта, застёгнутая на три нижние пуговицы. Самое то, чтобы бегать по стройкам.
И этот вопрос нам бы тоже обсудить, но его можно перенести и в более располагающую обстановку. Которая в моём мозгу уже ассоциируется с чем-то волнующим, но звонок прерывает оригинальный стриптиз и мои фантазии.
А дисплей высвечивает имя, в сравнении с которым вся реальность ничто.
Да?
Больница? Романовская? Всё мгновенно становится нелепым и ненужным.
Кир, Сашка в тюрьме. И если поначалу важен лишь её голос, спустя мгновение до меня доходит смысл слов. У меня Алинка температурит, Вадим в командровке, и мне просто некому больше позвонить! Прости, если отвлекаю
Подожди, Кир. Сумбур в голове начинает приобретать хоть какие-то формы. Ещё раз, что случилось?
Только что звонили со Степана Разина, знаешь, где ещё
Дальше.
Дверь. Коридор. Удивлённый взгляд Киренского.
А что дальше? прерывисто вздыхает она в трубку. Сказали, что Сашку поймали где-то в центре города за «совершением административного нарушения». Просили приехать и разобраться, а я, как назло, сегодня одна. Ещё и эта простуда Пока Кира молчит, я успеваю выйти из больницы и сесть в машину. Кир, я знаю, что ты занят и, если ты не можешь
Прекращай. Хреновее развода с ней может быть только вот это «если ты занят». И успокойся, я заберу его.
Ты уверен?
Если ты забыла, я всё ещё его отец. Даже если откровенно хреновый. Я буду там через десять минут, разберусь и наберу тебя.
Спасибо! с облегчённым выдохом. Я позвоню Вадиму, может, дозвонюсь.
Отключиться гораздо безопаснее, чем объяснять в каком гробу я его видел. Обидится. И снова исчезнет на несколько месяцев, если не на полгода. Плавали, знаем. И Кира знает, поэтому по максимуму избегает любых подробностей своей новой счастливой жизни.
С тем, кто отобрал у меня жену за какой-то грёбаный месяц!
Взвизгнув шинами, машина разворачивается почти на месте и, ведомая моим желанием, вылетает с территории больницы.
Один красный.
Другой.
Кто-то где-то сигналит, но мне не до этого.
«Прости, если отвлекаю»
Горько усмехнувшись, подрезаю на повороте очередной автобус и заносом ухожу влево. И кто кого должен прощать?
Осознанная вина, привкусом горечи на языке, не идёт ни в какое сравнение с чувством спущенной в унитаз жизни. И кто виноват?
Посмотри в зеркало узнаешь.
Смотрел, толку-то.
Кира ушла не тогда, когда увидела мою измену. Не тогда, когда собирала вещи, и даже не в зале суда, когда нас развели. Она ушла, когда на её защиту встал рослый детина без признаков интеллекта на лице. Типичный солдафон, который оказался лучшим мужем, лучшим отцом и лучшим хрен знает кем ещё.
Самое громкое падение в моей жизни. И самое убийственное.
Взревев мотором, машина пролетает под жёлтый и сворачивает на ту самую улицу Степана Разина. Областная ГИБДД, и отделение полиции тут же, бок к боку. Удивительно, как зажравшиеся высшие чины терпят такое соседство, но что есть, то есть.
Хватает пары звонков, чтобы меня признали своим и пропустили на служебную стоянку. Сделай эти скупердяи нормальную парковку, обошлось бы без крайностей, но её нет. А парковаться перед крыльцом областного ГАИ может, и бесстрашно, но откровенно глупо.
Вы куда?
Здесь мне бывать ещё не приходилось. И тем приятнее вместо обшарпанных стен видеть на стенах пластиковые панели под дерево. Вот только останавливают меня даже до рамки.
Сына задержали, мне звонили. Долгий взгляд не впечатляет уже потому, что исходит от тощего лейтенанта, только-только избавившегося от подростковых прыщей.
Проходите.
Сказать проще, чем сделать и ещё несколько минут уходит на то, чтобы добраться до местного администратора.
Самсонов Александр Кириллович, отчеканиваю, вскинувшемуся было очередному лейтенанту. Где?
Седьмой кабинет, мгновенно теряет он ко мне интерес.
И вот что должен ощущать отец, забирающий сына почти из тюрьмы?
Разочарование? Страх? Вину? Думать, что не справился? Решать, что делать?
Нет.
Ни один нерв не дёргается, когда я открываю дверь седьмого кабинета. Где, прислонившись к стене и развалившись, сидит мой сын. Когда-то голубоглазый, светловолосый ангел, радующийся тиру и новой папиной машине.
Когда-то.
Вы кто? ровно интересуется уже капитан, отрывая глаза от протокола.
Самсонов Кирилл Александрович.
Отец? кивает он одновременно с, раздавшимся от стены, презрительным хмыком.
Отец. От того ангела остались разве что глаза, всё остальное заметно прогрессировало и, как по мне, не в лучшую сторону.
Ну что же, Кирилл Александрович, слушайте
Глава 9. Кирилл
Пап, слышится из-за спины мрачное, без тени раскаяния в голосе.
Сядь и помолчи. Приказ из разряда тех, что я привык отдавать.
Ты можешь хоть раз меня нормально послушать? Хоть один раз хлопнув дверью, Сашка поворачивается ко мне и упирается носом в предупреждающе поднятую ладонь.
Да? Как же хочется избавить её от этих встревоженных интонаций. Обнять, успокоить, убедить, что со всем справлюсь. Кир?
Всё нормально, не переживай, отвечаю с улыбкой в голосе, идиотская случайность. Ты же знаешь, как работают наши доблестные мундиры.
Случайность? недоверчиво переспрашивает Кира под насупленный взгляд Сашки.
Мы разговариваем по громкой связи, и он всё слышит.
Да какие-то подростки устроили на набережной то ли разборки, то ли ещё чего, а Сашка просто попал под руку. Сгребли, не спрашивая, кто прав, а кто виноват, и привезли в обезьянник всем скопом.
В смысле попал под руку? под истошное «Ма-ам!» с того конца трубки, пытается понять Кира. Каким образом?
А это ты потом у нашего сына спросишь. Никакой драмы с моей стороны и болеющая дочь с другой не дают ей уловить ложь. Заодно научишь, что при виде чужой драки надо уносить ноги, а не подрабатывать миротворцем.
Вот сейчас кто бы говорил! окончательно успокаивается Кира. Сам и объясни, миротворец.
Скажу. Мимолётный взгляд на часы. Кир, мне нужно заехать в одно место, а потом я привезу Сашку к тебе. Устраивает?
Хорошо, до встречи.
Увидимся.
Вдох, выдох и полное непонимание, что делать дальше.
Обошёлся бы и без твоей помощи! зло фыркает подросток, который, по идее, мой сын. Надо больно, чтобы ты меня выгораживал.
Мне перезвонить и рассказать, как всё было на самом деле?
Возьми и расскажи! вскидывается Сашка. Думаешь, напугал? Презрительный фырк. Как будто я не знаю, что тебе плевать и на меня, и на маму! Деньги и подстилки вот весь круг твоих интересов.
Даже так.
Мотор послушно заводится, а у меня в голове битва терпения с желанием дать ему подзатыльник.
А как? Расскажи, ты же самый умный! Рюкзак летит на заднее сидение. Или я такой дурак, что не могу сложить два и два? Давно уже понятно, что ты бросил маму ради
То есть ты поэтому решил разрисовать памятник Ленину матерными словами? А сопротивлялся при задержании тоже из-за моих отношений с твоей матерью?
Я не сопротивлялся, буркнув, он отворачивается к окну.
Поясни.
Не буду я ничего тебе пояснять! Протокол подписан? Подписан. Всё, финиш.
Саша! рык вырывается помимо воли, но мне можно. День сегодня вышел тот ещё.
Алекс, с кривой улыбкой поправляет Сашка. Но откуда тебе знать
Раздавшийся в машине звонок прерывает выяснение отношений.
Саш, давай результат ты мне отправишь на почту? Опережаю я все возможные фразочки Киренского. Я не один и на громкой связи.
Разочарованно покачав головой, Сашка, который Алекс, отворачивается.
Было бы что отправлять, хмыкает тот.
В смысле? Красный. Можно отключиться от дороги, переведя всё внимание на дисплей. Я Короткий взгляд на спину сына и мат. Цветастый и где-то глубоко в душе. Что ты имеешь в виду?
Твоя Олеся Сергеевна ушла.
Зар-раза.
Куда ушла? ровно интересуюсь я и трогаюсь с места, резко перестраиваясь в правый ряд. Обещанные Кире дела внезапно закончились.
Ну, не в одном с тобой направлении это точно. И на твоём месте я бы пошевеливался, потому что настроение у неё убийственное.
Тебе-то откуда знать.
Не убедил. Не дожал.
Не хватило ни времени, ни обстановки. Да и, откровенно говоря, о Романовской мозг вспомнил уже на подъездах к Степана Разина.
В отличие от тебя, в женщинах я разбираюсь, и не только с физиологической точки зрения. Самодовольно изрекает Киренский и отключается.
Но в таком настроении Сашке хватит и этих нескольких фраз.
Удивительно, как хорошо мы ладили ещё пару лет назад, и тем хреновее понимать, к чему пришли сейчас.
Когда перед прошлым Новым годом Сашка впервые отказался со мной встречаться, я списал выходку на переходный возраст. Когда две недели спустя он перестал брать трубку, Кира убеждала подождать. Притормозить разборки, потерпеть.
Моего терпения хватило на полгода, а после Впервые за пятнадцать лет мне захотелось взять в руки ремень, вот только вместо этого я ушёл. Проглотив все Сашкины обвинения. Понимая, что он перерастёт и это. Когда-нибудь.
Пока не перерос.
Значит так, привлекаю я внимание сына, дома расскажешь версию, которую я озвучил Кире по телефону, со всем остальным я разберусь.
Разберёшься, как же!
Резкая остановка бросает его вперёд, насколько позволяет ремень. Кто-то сзади тормозит и истерично сигналит, но и плевать. Оставив одну руку на руле, я поворачиваюсь к Сашке.
Ни ты, ни кто-либо другой не несёт ответственности за мои решения. Плохие, хорошие неважно. Всё, что я получаю следствие только моих поступков, а вот твои приходится разгребать другим. Практически невозможно вынести такой мой взгляд, и Сашка опускает глаза. Претензии? Вопросы?
Опускает не виновато зло. Мгновенно ожесточившись на то, что я прав.
Потому что каким бы ни был я, какой бы ни была Кира, но Сашка так и остаётся тем, кто всё ещё связывает нас обоих. И будет связывать всегда. За одно только это он получал всё, что хотел.
Всё.
И поэтому решил, что может меня судить?
Дерьмовый день.
Вернувшись к дороге, я отключаюсь от машины. Зажимаю телефон между ухом и плечом, набираю Романовскую, но она не отвечает.
Один звонок, второй, третий. На четвёртом вызов сбрасывается, а пятый приятным женским голосом сообщает, что «Абонент временно недоступен».
Так, значит?
К нужному дому мы подъезжаем минут через пятнадцать. Молча. Не смотря друг на друга.
Насчёт ареста тебе всё ясно? уточняю ещё раз перед тем, как набрать номер квартиры.
Ясно, вызывающе вскидывается Сашка. Я больше тебя беспокоюсь о мамином спокойствии.
Оно и видно.
Двор. Ещё один домофон. Подъезд.
Сурового вида мужик в качестве консьержа. В военной форме. Он кивает Сашке, а меня окидывает нечитаемым взглядом.
Да, моя персона никому из них не нравится.
Ну, наконец-то! Кира не меняется. Как ты умудрился? Короткий подзатыльник заставляет Сашку вжать голову в плечи. При том что он уже выше её.
Но это половина беды. Гораздо хуже, что проходят года, а ничего не меняется у меня всё также заканчивается дыхание при одном только взгляде на неё. И страшно даже представить, что было бы без того номера в «Надежде»11. Счастье и пятилетняя девочка с моими глазами и моим именем в свидетельстве о рождении.
И Кира, с глазами, полными боли.
Каким бы скотом я ни был, но даже мне хватает совести признать, что так ей лучше. С ним лучше.
Признать, но не смириться.
Мам, смущённым басом, да я не специально! Ты же знаешь, когда у ментов облава, гребут всех без разбора.