Лелег - Лобанов Александр

Александр Лобанов

Лелег. Роман-эпопея

Аисты сидят на крыше

И вытягивают шеи.

Они всех выше,

И им виднее.

Николай Гумилёв

© Издательство «Перо», 2023

© Лобанов А. А., 2022

Александру Лобанову

Книга I

Черногуз мятежный

Предисловие

Капитан Савватиев шёл по длинному, гулкому коридору штаба, неопределённо при этом усмехался, как-то сразу вдруг вспомнив обо всём, и серьёзном, и несерьёзном, судьбой привязавшем его к этой фискально-административной органолептике сложнейшего армейского организма, именуемого в штатных структурах Министерства обороны как войсковая часть. Теперь в прошлом. Всё уже в прошлом. Проходя мимо Знамени, привычно козырнул. Солдат, стоявший на Первом посту, никак не отреагировал, поскольку представлял в данный момент восковую фигуру с остекленевшими глазами, не шатающуюся, строго, сквозь даже сон, соблюдающую уставную вертикаль.

Примкнутый к автомату штык-нож кончиком упирался сантиметрах в двадцати над головой в полировку, образуя устойчивую фигуру в виде прислонённой к стене треноги. Стоячая лежанка. Полировка исцарапана до безобразия. Но этого никто не замечал, кроме Савватиева. Доктор видел всё, что не вписывалось в рамки санитарных норм. И царапины эти невзрачные, и засохшие слизистые корки на изнанке штор и, прости господи, полотнища самого Знамени. Бойцы, чтобы не сразу уснуть, до самозабвения ковыряются в носу. Вместо носового платка, который надо ещё извлечь, очень удобно пользовать бархатный материал. Никакого кощунства. Если что, за это Знамя каждый отдаст жизнь, не задумываясь. Оно родное. Подумаешь, корочки. Их ведь не видно. А доктор сволочь!

Кстати, Савватиев в своё время доложил, на что начальник штаба криво усмехнулся, мол, ерунда какая, про себя подумав, чем ещё на Первом посту заниматься, все мы в своё время ковырялись. Но шторы велел выстирать, знамя отчистить и поместить под плексигласовый колпак. Однако в отношении пресловутого ковыряния радикальных мер придумать не получилось, и через неделю шторы вновь покрылись гаденькими струпьями отеческого бескультурья. Военная медицина тут оказалась абсолютно бессильна. Он шёл сдавать в строевую часть добросовестно заполненный всеми необходимыми подписями, личными печатками обходной лист. И на свободу с чистой, как говорится, совестью. Служил верой-правдой, уходил с тяжёлым сердцем. Тогда ему казалось, что никому эта вера-правда не нужна. И что такие, как он,  обыкновенные белые вороны, которым перспектива одна: быть заклёванными.

 Петрович, напомни, каким военкоматом призывался?

Строевик Сашка Писалёв, прапорщик, неплохой в общем-то парень, достал личное дело, приветливо сверкнул золотыми коронками, и это было совершенно искренне, он доктора уважал, они считались добрыми приятелями, поскольку Сашка слыл эрудированным, смышлёным и, в отличие от основной массы сословия, к коему принадлежал, имел два высших образования, увлекался греческой историей и мифологией, легко оперировал сведениями из до нашей эры, даже знал, кто такие лелеги, доисторическое племя, названное по имени Лелега, сына Посейдона и богини Ливии, первой Римской императрицы. Плюс интеллигентные манеры и соответственно приятное лицо. Бывало в порывах душевного подъёма, возникавшего при спорных обсуждениях тех или иных жизненных коллизий, Александр величал Геннадий Петровича именно Лелегом, намекая, что сей персонаж чрезвычайно необыкновенен. Что, пребывая в человеческом облике, Лелег обладал качествами высшего порядка, людям не присущими. «Ну, точно, как ты, Петрович, тебя и гнобили, и унижали, и звания лишал и, а ты всё одно выше всех и духом, и характером, и лёгок в полёте, истинно Лелег. Кстати, издревле греки, фракийцы, весь балканский регион, заметь, и молдаване, лелегами называют аистов, птицу удивительную, непредсказуемую и неповторимую. А в Украине лэлэками. Почти одинаково». Офицером не стал по причине злодейского почечуя[1], его оперировали, не совсем успешно, отчего ВВК[2] категорично воспротивилась. Савватиеву было душевно общаться с ним.

 А, вот, нашёл Пролетарским РВК Донецка, туда дело высылать?

 Саш, не знаю,  Геннадий рассеянно оглядел комнату, скользнул взглядом по многочисленным полкам, уставленным массивными папками с приказами, инструкциями, по сейфу с личными делами, задержался на зарешёченном окне, некоторое время с полным, ему не свойственным безразличием, рассматривал грязные разводы на стёклах, потом перекинул взгляд за окно на уютную аллейку, что весело пестрела осенней листвой около тыловой службы, деревянный домишко которой маячил обособленно посреди стоявших в разнобой, вне аллеи, осин, ёлок, уже озолотившихся берёз.  Мать собирается к дочери, сестрице моей, в Полтаву, жильё на обмен выставила. Ты же знаешь, в Донецке совсем неспокойно, забастовки, митинги, перебои со снабжением. Здесь останусь, на полигоне. Тут хоть квартира. А там кому я нужен?

 Лети, дорогой, не заморачивайся, ведь ты Лелег! Одноклассников проведаешь. Это же здорово. Обратно помолодевшим вернёшься,  Писалёв невольно проследил за взглядом капитана, и в его глазах на мгновение отразились блёстки позолоты, которая в эту самую секунду вспыхнула в солнечном луче, пробившемся через осенние облака.  Прелестная пора, очей очарованье! Чего думать? Документы мы затребуем обратно, делов-то. Скатайся на халяву, проездные, как положено, выпишу.

 Почему «прелестная»? У Пушкина «унылая пора»,  вполголоса пробурчал Савватиев.  Впрочем, действительно прелестная. Да, ты прав, надо съездить. У отца давно не был. Подумаю пару дней, ладно?

 Разумеется. С женой посоветуйся. Когда ещё оплатят проезд через всю страну? И вообще будет ли она? Прибалтика, Приднестровье, Карабах. Это, дорогой Геннадий Петрович, пока цветочки. Если такими, как сейчас, темпами будем перестраиваться, скоро одни руины останутся.

 Руины, как по нашим кинофильмам известно, имеют свойство стрелять,  Гена это сказал так, не думая, просто на ум пришло, но, сказавши, вдруг содрогнулся. Ему отчётливо послышалось, что где-то снаружи прозвучала автоматная очередь.  Ты слышал?

 Что?  Писалёв оторвался от бумаг, навострил ухо.

 Сегодня разве стрельбы?  спросил, чтобы спросить, так как знал, ни у кого стрельб нет, иначе принесли бы списочные протоколы, завизировать, на случай, когда, не приведи господь, кому-то на огневом рубеже станет худо от случайного выстрела, так, чтоб виновным, как водится, врача сделать.  Показалось.

Новоиспечённый офицер запаса Геннадий Петрович Савватиев стоял по не выветрившейся армейской привычке перед военным комиссаром Пролетарского района навытяжку, сам того не замечая. Моложавый, по-видимому, одного с ним возраста, майор, в петлицах эмблемки танковых войск, просматривал личное дело.

 Казённым спиртиком приторговывал, докторишка?  ехидно осклабился он, прочитав характеристику с последнего места службы.  Вылетел что тут в заключении пишут? По пятьдесят третьей, о как. Ещё и пенсию тебе начислили? Была б моя воля

 Не поверите, майор, сколько раз я такое слышал от импотентов со звёздами поболе Вашей,  Геннадий ощутил, как душу охватило жгучей, спазмирующей психику яростью, это не сулило ничего, кроме неприятностей, надо бы взять себя в руки, но приступ был настолько силён, что грозил затянуться, и, чтобы хоть как-то разрядиться, он выпалил основательно завышенным тоном:  Впрочем, коли хочется потешить самолюбие, пожалуйста, упражняйтесь. Ваша когнитивная неадекватность на современном этапе вполне объяснима.

 Какая вшивая интеллигентность! Ты не забыл, где находишься, умник? Тут тебе не космодром, не армейская либеральная элита,  военком сощурился, как бы прицениваясь к обстановке, типа с какого боку дать сему наглецу по рогам.  Не Беломорье, не Плесецк, не Хацапетовка и даже не Жлобоград. И я не какой-нибудь там бесхребетный зампотыл, посему имею Вам кое-что сказать, господин премудрый шкет. Здесь-таки Донецк, и это как бы, между прочим, не то пальто.

 И что, так плохо живёте?  отставной капитан к подобного рода пристрелкам давно привык и хорошо усвоил: уступи атакующую инициативу копытами затопчут. На такие случаи в душевном НЗ имелась пара-тройка примитивных, но отнюдь не безобидных сарказмов, которые прямо-таки просились на язык.  Да-а-а, господин комиссар Остроумие природы неисчерпаемо. Наверное, это весьма комфортно, как говаривал Пушкин, когда чином от ума избавлен.

 Ну-ка угомони свои таланты!  майор угрожающе привстал, сверкнул очами, они у него были тёмно-карие, как у цыгана, да и сам такой весь чернявый, жилистый, крепко сбитый в плечах.

 А то что? На гауптвахту прикажете?  Савватиев, опять же следуя привычке, выработанной на многолетних тренировках по рукопашному бою, развернулся в три четверти, напряг бёдра, вдруг и вправду кинется. Донецкие они такие.

 Могу и туда. Могу и по мордашке интеллигентской проехаться. Когнитивно адекватно, как ты выражаешься.

 Вот Вы это здесь рассказываете на полном серьёзе? Ничем не рискуя? Вы мне просто начинаете нравиться. Брильянтовый алмаз. Чистопородный антрацит, гражданин-товарищ. Нет, если хотите, могу испросить у Вас пардону. Но чтоб Вы знали, по лицевой части черепа я тоже большой мастер. Могу отрихтовать, зашпаклевать, раскрасить. Желаете проверить?  Геннадий мог потом поклясться, что, когда произносил эту тираду, он словно переселился в того загадочного Лелега, о котором толковал Сашка Писалёв, незабвенный товарищ и друг по интеллекту. Невероятное ощущение свободы и храбрости, как будто стакан спирта-гидражки опрокинул.

 Ладно, брейк, доктор!  военком, сверкнув уже беззлобно этими самыми чёрными алмазами, наконец-то улыбнулся, по-человечески, нормально, даже приятно.  Не портите мне воспитания. Это ж дефицит.

 Да полноте, дорогой собрат по оружию!  Гена в ответ также улыбнулся.  Вам бы родиться в ненаглядной Одессе. Напросились бы в ОдВО[3]. Черноморочки не хуже дончаночек.

 О, зохэн вэй, сказал еврэй! Не троньте святого, музчина, не рвите мне гланды. Вы же врач, а не прозектор. А я не волшебник с голубого вертолёта.

 Та не расстраивайтесь Вы так, Донецк, или не знали, родной сынок мамы Одессы. И ещё Ростова-папы. Тоже глубокого достойно уважения. А шо такого?

 Да плавали, знаем,  военком явно уходил на попятную, ершистость отставного начмеда, напичканная остротами с Привоза, вдруг ему понравилась душевно.

 Что Вы такого знаете, чего я Вам ещё не рассказал? «Сникерс», «Вискас», «Кити-кет»? Или, к примеру, племя славных лелегов, прародителей современных греков,  Саватеев продолжал подпускать шпильки, но улыбка военкома, не будучи уже саркастической, стала, как инфракрасный пучок из мартена, растапливать сформировавшийся было меж ними сугроб.  Судя по физиогномике, Ваших Пелопоннесских предков. Эталонной красоты и олимпийских телосложений.

 Да чтоб ты мне был здоров, докторюга!  пробурчал, краснея от неожиданного удовольствия, Пролетарский военный комиссар.

 Я, конечно, всё понимаю, но не до такой же степени аллитерации. И Вам, естественно, не хворать,  почти весело протараторил Геннадий в ответ и вдруг отметил, что отнюдь не скабрезная фраза как-то остро подействовала, майор суетливо кинул в него из-под бровей растерянный взгляд, тут же глаза отвёл, опять взял красную папку с тиснёным грифом «секретно» и фамилией «Савватиев» под ним, принялся листать.

 Личное дело, конечно, тебе подпортили. Ого! Да ты капитаном два раза ходил? Как угораздило-то?

 За спирт казённый, сами ж сказали.

 Что же ты, вроде ушлый такой, а залетел под суд чести?

 Ушлей меня нашлись,  Геннадий, получив по больному месту, невольно съёжился и теперь продолжал сквозь зубы сердито:  Я с ними, конечно, разобрался потом. Но на них сработал фактор внезапности, начальная инициатива, подленько так, в спину. Опытные выжлятники. Огородили красными флажками, затравили псами шелудивыми. Сделали крайним. Потом назначили мальчиком для битья, а позже официальным козлом отпущения. Уж поизмывались. Пока в один из грозовых дней громокипящий кубок не переполнился.

Майор продолжал шуршать страницами личного дела, с неподдельной брезгливостью пробегая глазами по листку взысканий, чего там только ни было, не доктор, а уголовный рецидивист какой-то, враг народа. Даже из комсомола исключён. Расстрелять мало. Но когда перевернул на страницу поощрений, от удивления выгнул бровь. Столько всего, хоть Героя присваивай. Член комитета ВЛКСМ, организатор и руководитель художественной самодеятельности, как автор литературно-музыкальной композиции «Великий Октябрь», прозвучавшей на концерте в честь 70-летия ВОСР, поощрён грамотой ЦК ВЛКСМ, а сама композиция опубликована в журнале «Советский воин». Отличник боевой и политической подготовки. Грамоты за спортивные успехи, отличную стрельбу, более двухсот рационализаторских предложений, опубликованные работы в научных журналах. Медаль «За спасение погибавших». Даже поощрение от замполита за отличную сдачу зачёта по марксистско-ленинской подготовке. Они что, полные идиоты? Гнать из армии офицера с таким запасом позитива, это какими надо быть мерзавцами? Зацепил, значит, упыриную свору по-серьёзному. А ведь он такой, вона как ершится.

 Я ведь врач, эпидемиолог-проныра,  продолжал в пылу набежавших воспоминаний Савватиев.  Всё видел, всё знаю. Особливо, как с грязью и всякой бестолочью бороться. Самого гнусного из них, бравого такого подполковничка, зама по тылу, как ты правильно давеча подметил, не поверишь, майором сделал. Один из его дружков, тамошний генерал, так близко сие к сердцу воспринял, что до инфаркта дошло. Тех, кто на суде чести больше других поливали этой самой грязью, самих в шею турнули в свете перемен. Не без моего, конечно, участия. Разучился, знаешь ли, чертям грехи отпускать. А рьяного замполита, царствие небесное, вообще кондратий хватил. Будучи инициатором широкомасштабной моей травли, сумел выпятиться перед генералитетом, был облагодетельствован переводом в Москву. «За что страдальцем кончил он своей век блестящий и мятежный». Не выдержал счастливой столичной жизни, ради которой терпел в течение полутора десятков лет таёжную резервацию, выискивал врагов народа и всяких неблагонадёжных поборников справедливости.

 Да ты кто такой есть? Колдун, ведьмак, сакральный мститель?

 Вроде как. Вот ещё, на закуску. Начальник управления кадров Минобороны, подписавший несправедливый приказ о моём увольнении по служебному несоответствию, через месяц был насмерть сбит «Жигулями» прямо у здания министерства.

 Да, об этом в газетах писали. К чему ты?

 Не хочется, знаешь ли, чтобы Пролетарский район и в его лице милый сердцу Донецк в сакральном отношении меня осердили, не в пример Вооружённым силам СССР, которые вот-вот богу душу отдадут. Законы кармы совершенны.

 Очень впечатляет. Нет, я тебя в принципе понимаю. Сам по краю ходил не один год. Но мне, наверно, повезло, мой замполит был вполне нормальный, умеренно пьющий чухонец. «Советский маршал рядовой, он за меня в огонь и в бой». А ты, выходит, политкомиссарами обиженный ушёл?

 Обиженные, майор-товарищ, знаешь, где? В отдельном отгороженном петушатнике на зоне. Что касаемо армии, то, учитывая процессы разложения, ставшие уже необратимыми, могу в точности предсказать её судьбу.