Тот весело расхохотался и хлопнул Ивана Ильича по плечу. Но в спальне все снова заметили разве очередной порыв сквозняка. Дверь распахнули, чтобы вынести носилки с пациентом Громовым.
Я с вами! воскликнула Алёна Степановна. Аккуратно несите.
Она шла рядом с носилками, ласково поглаживая лицо супруга. Матвей Макарович шёл пообок, с нежностью глядя в лицо жене.
Как вынесли из дому, санитар Георгий чуть запнулся о порог, но ничего, ничего. Только Иван Ильич обернулся, огрев его взглядом, прям как поджидал. Матвей Макарович укоризненно покачал головой: нешто Иван Ильич не сообразит никак? С его-то наблюдательностью! Ох, слепы люди! В чём он сам на собственной шкуре, то есть не на шкуре на чём там, святые угодники?! на собственном ветре сейчас убеждается
Александр Николаевич пытался урезонить Алёну Степановну:
В вашем присутствии сейчас нет ни малейшей необходимости. Я мы Мы соберём консилиум. Руководитель клиники примет решение.
Я поеду! отрезала Алёна.
Ох, очень хорошо знал Матвей Макарович это упёртое выражение лица.
Попробуй её переспорь, ага! Я ни разу не сподобился, подмигнул он Белозерскому.
На дворе Георгий снова споткнулся. Да так, что носилки перекосило. Алёна Степановна ахнула. Белозерский кинулся на помощь, как заполошный, но был остановлен молящим взором санитара. Иван Ильич возьми да заори:
Каши не ел, анчутка?!
Георгий ничего не ответил, только желваки заходили. Матвей Макарович от возмущения руками всплеснул:
Ну ты и фрукт, Иван Ильич! Так твою перетак! Он же безногий! Меня бы того если бы и сронили, мне бы что сделалось?! Я ж не баба на сносях. А я-то откуда знаю, что Георгий безногий? Я ж его без штанов ни разу не видел.
Матвей Макарович подошёл к Георгию, когда грузили носилки в карету, и заглянул тому под брючину снизу (тот как раз подавал ножной конец и штанина высоко задралась). Так и есть! Из высокого специального ортопедического ботинка вверх уходила деревяшка. Очевидно, что и во второй штанине такой же чурбак. Матвей Макарович понятия не имел, как узнал это, едва глянув в окошко. Георгия он и до сегодняшнего дня видел неоднократно.
Матвей Макарович вдруг ощутил: на него несётся состав величиной с целый мир. Он не желал невыносимо необъятного и в то же время жаждал влиться в этот состав, раствориться, исчезнуть в нём, стать не собой, но миром. Не отдельным co-знанием, но знанием. Стать не телом, не сущностью, но энергией. Энергией Божией, которая тоже есть сам Бог. Он испугался страстной жажды покинуть себя. Он воскликнул возмущённо:
Без ног и работает! А я с ногами, вишь, разлёгся. Вставай ты, в бога душу мать! яростно выдохнул он в лицо того
Сильный порыв ветра заглушил вибрацию. Всё стихло. Матвей Макарович выдохнул, перекрестился и влез в карету сквозь закрытые двери.
Э, вы без меня-то не трогайте. Мне от того отходить нельзя далеко. Наверное
В салоне расположились чинно. Матвей Макарович обнял супругу. Напротив сидел Белозерский с важным докторским видом, что изрядно забавляло Громова. Как и то, что между ними на носилках лежал он сам.
Как я без него?! Я дышать не могу, если он меня не обнимет! снова бросилась в слёзы Алёна Степановна.
Да обнимаю же я тебя, чёртова ты баба! не на шутку рассердился Матвей Макарович. Погоди хоронить, дурья твоя башка!
Алёна Степановна на мгновение замерла, будто почуяв что. Поёжилась. Обхватила себя руками. Повертела головой.
Погодите вы его хоронить! рассерженно сказал Белозерский. Вот же он, лежит. Обнимите его!
Нет. Всегда он меня обнимал. Пока мы живы, так и будет.
Плакать ей перехотелось.
Это верно! успокоился Матвей Макарович. Это мужское обнимать. Ты вроде не дитя уже, доктор, должен понимать: баба тебя обвила ластится; мужик руками окружил защищает.
Женщины, доктор, они как кошки. Мужчины как собаки.
Алёну Степановну Александр Николаевич услышал. Но не понял.
В смысле живут как кошка с собакой? неуклюже пошутил он.
Громова насмешливо хмыкнула. Так частенько хмыкала Вера. Так что хоть мещанка, хоть княгиня всё одно. Зрелой иронии Алёне Степановне было не занимать.
За своего пса кошка любому глаза выцарапает. За свою кошку собака медведя порвёт. Вот мы когда со двора выезжали, вы и не заметили, как Мурка с Волком друг к другу прижались.
Она у него в конуре ночует, если пожелает. Из миски его ест. И она ему, бывало, мышь принесёт, он из вежливости лапой ковырнёт. У неё ловкости и хитрости больше. У него силы и правды. У неё свободы. У него ответственности. Много вы знаете про своих-то, погляжу! и Алёна Степановна победительно задрала нос.
Белозерского тут же унесло в аналогии, метафоры, размышления и прочий сор. Хотя до него донесли простую буквальную мудрость.
Громов усмехнулся и крепче прижался к жене.
Это безобразный сарказм, заметила Вера. Главный подрядчик реконструкции клиники становится первым пациентом.
Они уже с полчаса стояли у постели Матвея Макаровича. Точнее, они считали, что стояли у постели Матвея Макаровича. На самом деле Матвей Макарович стоял, облокотившись о спинку той самой койки, на которой всё так же таращил глаза тот Матвей Макарович.
Вера Игнатьевна произвела все положенные физикальные обследования.
Он моргает, доложил Белозерский. Чтобы хоть что-нибудь сказать.
Разумеется, он моргает. Иначе бы склера высохла.
Редко, но моргает.
Тоже мне, открытие. Поразительная наблюдательность! съязвила Вера.
Но ты тоже Вы! Вы, знаете ли, тоже, госпожа профессор! Вы чего же всё стоите столбом да глядите молча?
Я думаю.
А-а-а! ехидно протянул Белозерский.
Снова помолчали. Матвей Макарович с интересом разглядывал эту парочку, считавшую, что они наедине. Моргающее тело они явно в расчёт не принимали.
Вы Ты тогда Когда ты меня выгнала Мы с тех пор
Вера не сводила взгляда с лица Матвея Макаровича. Ответила механически:
Я не выгоняла. Я попросила тебя уйти.
Белозерский кивнул. Неудовлетворённо, но кивнул.
Ого-го тут у вас, ребятки, вишь чего! Интересно! Матвей Макарович, несущий вахту у спинки кровати, с любопытством смотрел на них. И совсем не смотрел на моргающее тело в постели.
Но ты же с ним С этим
У «этого» есть имя! перебила Вера. Илья Владимирович Покровский. Вы не злой подросток, чтобы не придерживаться приличествующих взрослому человеку этикетных правил и норм.
Это ты-то про этикетные нормы?! Хорошо! Вы же с господином Покровским?..
Есть! торжествующе огласила Вера Игнатьевна.
Александр Николаевич и Матвей Макарович вздрогнули от неожиданности.
Профессор встала и прошлась по свежеотремонтированной палате, где всё было обустроено по уму.
Он мыслит!
Так, ёлки-зелёные, Ваша светлость! Разумеется, мыслю. Я башковитый, саркастично вставил Матвей Макарович.
Cogito, ergo sum. Я мыслю, следовательно, существую. Замечательно. Чем нам поможет Декарт?
Александру Николаевичу вновь не удалось вызвать княгиню на откровенный разговор об интересующем его предмете. Ну что же, ординатор в клинике всегда ординатор в клинике. Для остального лови момент.
Правильный перевод: я сомневаюсь, значит, я есть. К тому же, задолго до Декарта Блаженный Августин сказал: «Если я ошибаюсь, я существую. Ибо кто не существует, тот не может и обманываться».
Так что там с господином Покровским, Ваша светлость? хулигански перебил Веру Матвей Макарович. Всё равно его никто не слышит. Когда ещё такое себе позволишь?! Любопытство разбирало.
Вера Игнатьевна, бороздящая палату, резко остановилась, оглянулась. Встряхнула головой. Посмотрела на Белозерского:
Я не развлекалась с господином Покровским в том смысле, который так интересует тебя. Сосредоточься на других твоих желаниях. Ты хотел трепанацию и операцию на мозге? Ты её получил. Завтра мы оперируем пациента Громова.
Какого дьявола?! возмутился Матвей Макарович.
Ты же была против, удивился Александр Николаевич.
Вера Игнатьевна выразительно кивнула на того неподвижного Матвея Макаровича, лишь изредка моргавшего на койке.
Вы, ординатор Белозерский, не проморгали ли один небезынтересный факт? Обстоятельства изменились.
Но всё правое полушарие
Значит, ты живёшь мечтами и воображением? Или ты живёшь только мечтами и воображением? ядовито метнула в него Вера. Вот! серьёзно указала она на койку. Вот дело! Конкретное дело.
Вера Игнатьевна направилась к выходу из палаты. Белозерский торопливо засеменил за ней. Матвей Макарович поглядел на того (он никак не мог придумать, как бы обозначить себя, если теперь у него вроде как совершеннейшее раздвоение, которого он, впрочем, не чувствует; он не понимает того, как тело, потому как он сам есть и тело, и дух; но отчего-то именно того все воспринимают как Матвея Макаровича Громова, а его самоё никто не видит и не слышит), затем сделал несколько шагов, прислушался. Тихо. Никакого состава не слыхать. Значит, можно недалеко отойти.
Погодите, ядрён батон, лезть ко мне в голову, будто в ящик с инструментами. Хрясь ножом по башке и в мертвецкую?! Ну уж хрен вам!
Матвей Макарович решительно рванул за докторами.
В сестринской тоже нарядной, свеженькой, как и вся клиника после реконструкции, Матрёна Ивановна поила чаем Алёну Степановну. Георгий сидел здесь же, под столом потирая культи: ныли немилосердно.
Что с ним такое, Матрёна Ивановна? Почему? Матвей-то здоровый, каких поискать!
Это по-разному бывает, милая, приговаривала Матрёна. Жив-здоров человек. А через мгновение: если не мёртв, так калека! Неизвестно ещё, что хуже.
Георгий исподтишка бросил на Матрёну хмурый взгляд. Она виновато улыбнулась. Да что ж это, действительно! Тут жена Громова, а она про калеку, что хуже мертвеца! Успокоила, нечего сказать! Это всё переутомление с этими новыми делами. Столько всего, голова кругом! А персонала и прежде не хватало, теперь куда уж! Ещё и девчонку эту Бельцеву Вера навесила. Ладно, девчонка сообразительная, некапризная. Надо срочно исправлять ситуацию, у жены Матвея Макаровича лицо перекосилось.
Так бывает и наоборот. Вот только всё плохо было, хуже некуда, а глядишь уже и хорошо, так что лучше и не бывает! протараторила Матрёна. Молиться надо! Молиться и
В сестринскую вошла Вера Игнатьевна со своим неотлучным щенком Белозерским, и Матрёне Ивановне полегчало.
Вот и Вера Игнатьевна пришла. Вот они доктора, а она и вовсе профессор. Сейчас всё тебе разъяснят!
Ваш муж человек с воображением? спросила Вера Игнатьевна, ничего не разъясняя и отмахнувшись от Матрёны.
Алёна Степановна смотрела на Веру Игнатьевну, как на жирафа. Княгиня Данзайр уже сменила женское платье на мужской костюм. Алёне Степановне это было непривычно, в отличие от персонала клиники. Вера, приняв оторопь супруги пациента за непонимание, чуть нахмурилась с досады и расшифровала:
Матвей Макарович мечтал о чём-то? Мост хрустальный, всеобщее благо, в Америку под парусами? В молодости. «Построим дом, заведём детишек и кур!»
Чего мечтать-то? с опаской косясь на брюки и мужские ботинки, сказала Алёна Степановна. В Америке он был. Без парусов. На пароходе. Дом любой посчитать и справить мог. А мост хрустальный зачем? Не из дурачков он у меня. Как денег заработал, так и построил дом.
Странности у него какие-то есть?
Какие странности, господь с вами! У нас жизнь самая обыкновенная. Я вот во Францию, в Ниццу хотела. Вот, как раз Но то моя странность, не его. Он говорил, что в Крыму так же. Он был самый обыкновенный человек.
И что плохого в обыкновенности? буркнул Матвей Макарович, пристроившийся рядом с Георгием.
Да-да, самые обыкновенные счастливые люди. Это необыкновенно прекрасно! Но вспомните, это важно. Что такого «обыкновенного» есть в вашем супруге, к чему вы, возможно, уже привыкли, потому что давно вместе, но что вас в нём поражало некогда?
Алёна Степановна поняла, что по какой-то причине это необыкновенно важно для этой женщины, одетой как мужчина, чтобы сообразить, что случилось с её ненаглядным Матвеем. Даже сам Матвей вдруг призадумался. Он-то тоже к себе давно привык.
Я же шестизначные числа в уме могу умножать-делить. Строительные объёмы без бумажек пересчитываю. И вообще, всё, что касается Уж скольких архитекторов с университетскими дипломами на ошибках в тангенсах-котангенсах ловил! Я промолчу про электротехнику. И другую всякую технику.
Он считал без счётов, сразу результат выдавал! обрадованно доложила Алёна Степановна. Вспомнив, что действительно давно к этому привыкла, а по молодости неустанно восхищалась. И любую фигуру, цепь свою техническую, всё что угодно от руки рисует, без линеек и циркулей.
Тексты?
Что «тексты»? не сообразила Алёна Степановна, чего от неё хочет женщина в брюках. Это ж та самая главная, о которой рассказывал Матвей! С восторгом рассказывал, хотя про баб в штанах всегда плевался.
Хорошо помнил прочитанное?
Если что прочтёт или услышит навсегда.
Но не мечтал? Стихов не писал?
Стихов?! Матвей? Да вы что!
Алёна Степановна всхлипнула и уткнулась Матрёне в грудь.
Вера Игнатьевна! Какие тут сейчас, право, стихи! с укоризной прошипела Матрёна, нянча супругу Громова.
Ясно! отчеканила Вера и вышла из сестринской. За ней хвостом Белозерский.
Матвей Макарович, с сожалением глянув на жену, поволокся за докторами:
Эй, умники! Если условия задачки выкатываете выкатывайте все! Я решу. Задачка не загадка. Решение не фокус-покус, а дельный расчёт.
Иван Ильич едва присел, когда на задний двор вышли Вера Игнатьевна и Белозерский. Матвей Макарович тоже явился, но его явления Иван Ильич, понятное дело, не узрел. Зато заметил, что княгиня сама скоренько прикурила, дабы не дать мальчишке за ней поухаживать мужским манером.
Галль считал, что мозг работает как единый орган, и если что-то вышло из строя всей конструкции каюк. Но эта теория была отвергнута, когда Вернике предположил: за речь отвечает левое полушарие.
Александр Николаевич подскочил на месте, как жеребец, которому на одно место клеймо внезапно поставили:
В тысячу восемьсот семьдесят третьем году он доказал это на пациенте, перенесшем инсульт!
Вера, отмахнувшись от Белозерского, тем не менее согласно кивнула. Иван Ильич и Матвей Макарович внимательно следили за княгиней и ординатором. Признаться, врачи сейчас не замечали и Ивана Ильича.
Не просто предположил, а пошёл в предположениях дальше. Но вот последующие предположения доказать не смог, Вера глубоко затянулась, выдохнула горький дым. Матвей Макарович помахал ладошкой. Он сам курил, но ему хотелось видеть Веру Игнатьевну. Она обратила внимание на причудливые движения дыма. Погода, что ли, меняется?
В Питере-то? вставил Иван Ильич, тоже отметивший эдакий кунштюк с дымом, но лишь пожавший плечами. Тут она всегда чудит.
Так вот: речь, счёт, анализ, логика, житейская надёжность это левое полушарие. Нашему замечательному Матвею Макаровичу Громову никогда и не нужно было правое. Он запросто обходился исключительно и только левым.
Так что же сейчас произошло, воскликнул Белозерский, если до того без нужды было?
А сейчас никакой загадочной нейрофизиологии, которой бредит наш славный Порудоминский. Включилась простая физика. Механика. Санитарная техника, если угодно. Опухоль проросла основание черепа, питающие сосуды, ствол. Вот двигательные функции и нарушились. Но он ещё мыслит. Пока ты наблюдал за тем, с какой частотой он моргает, я следила за выражением глаз: он мыслит. Он хочет до нас что-то донести! Он пытается с нами поговорить!