Перекур? Хорошее дело! Александр прикурил от папиросы Матвея Макаровича, сделал несколько затяжек. И снова-здорово завёл свои куплеты, начавшие изрядно раздражать мастерового. Давайте я вас осмотрю. Считай, две папиросы выкурили вместо одной. Это небольно и бесплатно!
Да что ж вы до меня, доктор, прицепились, как репей до собаки! скорее весело, нежели зло, рявкнул Матвей, могучий мужик ближе к шестидесяти. Из таких, что до ста двадцати доживают и непременно удостаиваются сфотографироваться с государем императором как участники и очевидцы чего бы то ни было. Ни разу не случилось в России таких ста двадцати лет, чтобы и сфотографироваться не о чем было. Говорю ж вам в который раз: здоров я! Толку от вашего сословия, а?! У меня доктора племяша зарезали, вот что! Только был живой, так они чик! и нет больше племяша.
Это как так?! изумился Белозерский.
А вот так вот! Как есть зарезали! Лечили-лечили неделю. А после, уж как надоело лечить, так они его хрясь по горлу! рабочий полоснул себя по шее ребром ладони. И помер! глубоко затянувшись, он делано равнодушно пожал плечами.
Это очень печально! с грустью сказал Александр Николаевич. Сочувствую вашему горю. Но позволю себе усомниться в вине докторов. Тем паче, в злом умысле. Осмелюсь предположить, что у вашего племянника был дифтерит. Вероятно, плёнками забило дыхательные пути, и доктор выполнил трахеотомию
Белозерский и не заметил, как разозлил Матвея Макаровича. Тот перебил доктора:
Не знаю, что там позволю, да осмелюсь, да вероятно, однако к вечеру племяш отмучился стараниями вашей братии. Благодарю покорно!
В Сашке стала закипать медвежья кровь, он собрался прочитать гневную проповедь о недопустимости Но тут очень вовремя во двор заехала госпитальная карета. Из салона выпрыгнула Вера и пружинисто пошла к крыльцу, доставая портсигар. Глянув на рабочего, она сказала:
Ведь и правда, Матвей Макарович, у тебя анизокория.
Белозерский состроил ей лицо: я же тебе говорил!
Отказывается он обследоваться, Вера Игнатьевна. Говорит: мы его по горлу хрясь! и поминай, как звали!
Вера глянула на одного, на другого. Два мужика были уже готовы на кулаках выяснить, кто из них прав.
Чего это вы как два шипящих самовара?!
Да ну вас! Пошёл я своим делом заниматься. А вы, господа хорошие, своими занимайтесь!
Сплюнув под ноги, Матвей Макарович зашёл в клинику.
Гусь! возмутился Саша.
На себя в зеркало давно смотрел? рассмеялась Вера. Вы с этим Матвеем одного поля ягоды.
Тем временем с козел спустился Георгий, слишком медленно, как показалось Ивану Ильичу. За что госпитальный извозчик одарил его жалящим взглядом.
Как он? кивнув на инвалида, тихо спросил Саша, забыв, что Вера только что фактически обозвала его упрямым бараном.
Ничего, ничего. У него с головой всё в порядке. В отличие от тебя и нашего славного Матвея Макаровича. Причём у Матвея Макаровича с головой сильно не в порядке.
Так я же тебе и говорю! И ему говорю! воскликнул Белозерский.
Саша! К такому же, как ты, но другому барану по имени Матвей Макарович нужен особый подход. Пошли продемонстрирую мастер-класс от ведущих европейских светил психоанализа и тибетских махатм по материализации духов и раскрытию тайн реинкарнации сознания и души!
Вера направилась в клинику. Белозерский потрусил за ней, ворча:
Ага! И это у меня не всё в порядке с головой?!
Обнаружили Матвея Макаровича в коридоре. Он как раз выговаривал подсобнику за что-то, яростно вращая ручку пакетного выключателя. Подойдя, Вера Игнатьевна властно обхватила голову Матвея Макаровича, повернув к яркому свету, на финальное «щёлк» как раз засияли все ряды ламп в светильнике.
Отвяжитесь, господа! Здоров я! Чего вы там разглядеть хотите через глаза?! Душу мою? Или голову? Здоров я и головой, и душевно не хвор. Этот мне тоже вывернувшись из рук Веры впрочем, она удостоверилась в том, что заметила и прежде, при естественном освещении, мастеровой кивнул на Александра Николаевича. Балаболит всё что-то, руками машет без толку. Я руками соображаю получше него, поди! Много получше, чем эти ваши после университетов, в тужурках форменных. Будто мундир чего-то сюда добавить может, Матвей Макарович выразительно постучал костяшками пальцев по лбу.
Ни добавить, ни убавить, справедливости ради. Убавить мундир тоже не может, рассеянно, будто отвечая своим мыслям, сказала Вера. Слушай, Матвей Макарович, деловито обратилась она к рабочему. Ты человек мастеровой, с инженерным складом ума. Совет твой нужен. Мы тут с одной штукой никак не в силах разобраться, Вера незаметно подмигнула Александру Николаевичу Молодой доктор всю ночь бился, сестру милосердия на помощь призвал, а ничего не вышло. Как думаешь, справишься?
Всю ночь с сестрой милосердия бился? добродушно хрюкнул Матвей Макарович. Это оно, конечно! А со штукой окажу всякое содействие, помимо воли он весь раздулся от гордости. Профессор, княгиня, а не брезгует помощи у простого человека попросить, уважает квалификацию, а не нашлёпки на мундирах. Это хорошо! Это мы всегда пожалуйста, с огромным нашим удовольствием! Со штуками, с ними управиться можно. У штук, у них горла нет! сверкнул он глазами в Александра Николаевича. Тот, было, рыпнулся, но получил от Веры кулаком в бок.
Завела Вера Игнатьевна в рентген-комнату Матвея Макаровича как дорогого гостя, долгожданного специалиста. Сзади плёлся Александр Николаевич, сообразивший, что ему выпала роль восторженного подмастерья, и сыграть он обязан пристойно.
Зря Саша надеялся, что рентген-аппарат поразит мастерового. Матвей Макарович со скепсисом оглядел шедевр технологии, исполненный по всем канонам декоративно-прикладного искусства.
Знаком мне этот агрегат, с прохладцей мастера, знающего себе цену, заявил Матвей Макарович. В девяносто шестом году мы в Кронштадтском госпитале работали. Так я инженеру Попову аккурат такой помогал собирать. У вас тут хоть и буквочки заграничные, Матвей Макарович подошёл поближе, совершенно по-свойски, и декор побогаче. А так: точь-в-точь[19].
У Александра Николаевича отвисла челюсть.
Попову?! Александру Степановичу?!
Ему.
Почётному инженеру-электрику, ректору Санкт-Петербургского императорского электротехнического института Александра Третьего? Статскому советнику Попову?!
Что ж вы, доктор, заголосили, не иначе как на поминальной службе? Ему, батюшка, ему! Кому же ещё? Он человек простой, не кичился, что знает всё про всё! зыркнул он в Белозерского. Я с ним знаком с тысячу восемьсот восьмидесятого. Он парень был совсем, моложе вашего. Денег у него не было, чтобы учёбу продолжать, так он подвизался объяснителем на электротехнической выставке. Господам праздношатающимся про всякие чудеса рассказывал. Очень смышлёный. Я его там и приметил, мы выставку-то монтировали, и к себе в «Электротехник» монтёром пристроил[20]. Так он меня не забыл, и если чего не понимал, всегда запросто нашу-то артель и звал. Благодарный простой человек, понимать надо! Не запамятовал, как я ему, мальчишке, помог. Не зачванился ни кандидатом, ни профессором, Матвей Макарович тайком смахнул слезу. И скорее чтобы скрыть искренний сентиментальный порыв, нежели действительно выговорить Белозерскому, наворчал на него: Без вашего вот этого про то, что мы в организме, ишь, не понимаем. Электротехника это вам не ножичками тыкать!
Вера Игнатьевна еле сдерживала смех. Ошарашенный Белозерский опустился на табурет, невзирая на присутствие дамы.
Вы поспособствовали молодому Попову! восхищённо выдохнул он. Вы добрый человек, Матвей Макарович.
Памятуя о роли, прописанной ему княгиней, молодой ординатор не стал ничего говорить вслух, но про себя поклялся, что теперь он уж точно обязан разобраться с анизокорией Матвея Макаровича и помочь ему, с чем бы это ни было связано.
А то ж, не дурной! мастеровой заслуженно насладился триумфом. Но и перегибать палку не стал. Добрый мужик, он и меру знает во всём. Что вам, господа хорошие, не ясно с этой штуковиной?
Последовало минут сорок подробных разъяснений, весьма дельных, ибо Матвей Макарович действительно знал аппарат Рентгена Попова как свои пять пальцев. И не без удовольствия, признаться, повозился с устройством заграничной модели. Сам предложил стать объектом испытаний. Чего, собственно говоря, Вера и добивалась.
Я вам шайтан-машину наладил на мне и пробуйте, Матвей Макарович снова впал в амплуа простоватого русского умельца, хотя очевидно, что образован был будь здоров! Впрочем, и в образе недовольного мужика он нисколько в себе не сомневался. Но поболтать после на совесть устроенного любил. Вот всё у нас так: кто дело делает, тому и ответ держать. А ничего не делай и будешь всегда правым и безо всякой за то ответственности! наигранно ворчал он, устраиваясь на столе.
Се ля ви! поддакнул Белозерский.
Отож! подтвердил Матвей Макарович. Или, как говорится по-нашенски, жить широко хорошо, но и уже не хуже!
Я вас оставлю, господа, сказала Вера. Ты, Матвей Макарович, часика полтора отдохни. Александр Николаевич при тебе побудет. Ты не шевелись
Да знаю я процедуру! весело перебил княгиню мастеровой. У меня от Александра Степановича уже есть сувенир: скелет моей руки. Тёща, древняя колода, страсть боится. Чуть ли не жила у нас, хотя я ей домик справил. А как я из Кронштадта фото костяной кисти привёз так только по большим праздникам! А уж как я череп на стену водружу в рамке так и вовсе, поди, перекинется. Хотя куда там! Девяносто шесть годов, а как разговеется мужикам на зависть! не без гордости сказал Матвей Макарович. Вы идите, Вера Игнатьевна. Мне и Александр Николаевич без надобности. Пущай щёлкнет тумблером и отправляется по делам, коли они у него есть.
Ох, попал ординатор Белозерский мужику на зуб, не скоро выпустит.
А я подремлю. Я умею спать по стойке «смирно!» Доводилось. Матвей Макарович закрыл глаза.
Спустя положенное время Вера Игнатьевна и Александр Николаевич рассматривали у неё в кабинете пластину со снимком головы Матвея Макаровича. Двух мнений быть не могло.
У него гигантское новообразование правой половины и основания черепа.
Безо всяких признаков нарушения мозговых функций! Он интеллектом и крепостью членов многим фору даст.
Что будем делать? Белозерский уставился на Веру, как мальчишка, ожидающий чуда.
Ничего, Саша, она развела руками. Ничего.
Взяв у него снимок, она подошла к столу, взяла перо, обмакнула в чернильницу и каллиграфически вывела надпись:
Матвею Макаровичу Громову от главы университетской клиники «Община Св. Георгия», профессора Данзайр, с благодарностью за помощь в техническом обслуживании аппарата Рентгена Попова.
Поставила дату и летящую подпись.
Как ничего?! растерянно бормотал Белозерский, застывший у окна. Как ничего?! неожиданно он воспрял духом и продолжил с энтузиазмом: Когда уже в тысяча восемьсот сорок четвёртом году профессор Харьковского университета Тито Ванцетти удалил подобную опухоль
И больной скончался на тридцать вторые сутки от инфекционных осложнений, перебила Вера, охлаждая пыл неопытности.
Но асептика и антисептика с тех пор значительно продвинулись! Вера Игнатьевна, накоплен опыт
Ординатор Белозерский! Матвей Макарович Громов живой человек, а не полигон для твоих изысканий. У него семья. Жена. Дети. Внуки. Тёща девяноста шести годов. Если бы твой глаз не был так остёр и не приметил бы разницу зрачков при реакции на свет Бог его знает, Саша, сколько он живёт с этой опухолью. И бог знает, сколько ещё проживёт.
Но как же!..
А если мы, ординатор Белозерский, полезем с пилой к нему в башку, он в лучшем случае умрёт, а в худшем станет глубочайшим инвалидом, не могущим себя обслужить. Останови скачку идей! Как профессор ординатору: приказываю!
Но почему же?..
Он всхлипнул или ей показалось? Нет, показалось. Не настолько он Он не Ася, в конце концов!
Саша, мы даже говорить ему ничего не станем. Испытания аппарата прошли успешно. Снимок в подарок тёщу отпугивать.
Но зачем же мы тогда знаем?! в каком-то детском отчаянии воскликнул Белозерский. К чему тогда все эти чудеса техники, аппараты и приспособления, если мы ничем не можем помочь? Как же мы, зная, даже не попытаемся? Пусть бы тогда всё оставалось тьмой и тайной!
Княгиня встала из-за стола, подошла к нему, ласково взяла за плечо. Нет, не плачет, слава олимпийским богам! Не то это уже слишком. Она с ним время от времени разделяет постель. Плачущий мужчина, что может быть отвратительней!
Саша Даже если мы поставим в известность нашего славного прораба, электротехника и на все руки мастера, необходимо его согласие на операцию. А он его не даст. Откажется. И будет жить, зная, что у него в голове огромная опухоль. Возможно, он в это не поверит. Но и не веря, уже будет знать. А хуже мук сомнения только муки знания, как ты и сам догадался. Сомнения, возможно, единственный дар знания. Сомнения оставляют право на ошибку. Ошибка это не всегда плохо. Иногда ошибаться приятно. Не поверишь, но есть такие ошибки, которые делают человека счастливым. Она немного помолчала. Её унесло не туда. Надо сосредоточиться. Саша, мы оставим Матвею Макаровичу его веру. Веря в то, что он здоров, он проживёт, возможно, долго и уж точно счастливо. Преподнеси ему пластину со всем уважением и благодарностью. С аппаратом-то, стоит признать, он нам помог разобраться лучше, чем инструкция.
Белозерский взял снимок и скуксил физиономию, как мальчик, которому попалась подмокшая хлопушка. Вера, усмехнувшись, посмотрела ему в глаза.
Когда Адам набил первую оскомину от яблока с Древа познания добра и зла, первое, что он сделал: уставился на Еву примерно с таким же выражением, как ты сейчас. И задал ей тот же вопрос: «Но зачем?..»
И что она ответила? спросил Белозерский настолько заинтересованно и серьёзно, что Вера не выдержала и рассмеялась.
Она ответила: «Я только предложила. Ты мог отказаться». Вера пошла к столу, указав ему на дверь.
Но я не отказался! воскликнул Александр Николаевич.
Вера Игнатьевна ответила, изображая Еву, насколько представляла себе её реакцию на подобное заявление Адама:
За своё решение я расплачиваюсь тем, что в муках рожаю детей, она немного помолчала и продолжила печально, а не рожаю в ещё больших.
Вспомнила, что она грозная Ева и, вообще, профессор и руководитель клиники:
А ты ко мне лезешь с зелёным непрожёванным яблоком! Пошёл вон! До вечера!
Саша выскочил из кабинета.
На заднем дворе клиники весь цвет общества был в сборе. Иван Ильич беседовал с Матвеем Макаровичем. Георгий Романович сидел на ступеньках, курил, потирая бёдра. Они гудели. Но это была хорошая боль значит, нервы работают, следовательно, бежит по ним жизненный ток. Так объясняла Вера Игнатьевна, а их высокоблагородие всегда права.
Исподтишка поглядывая на нового санитара, Иван Ильич, снова-здорово, теребил Матвея Макаровича:
Нет, ты мне скажи, Макарыч, на что мне електричество в конюшне?! Нам с лошадками балы после заката не давать!
А допустим, у тебя кобыла ночью рожать начнёт.
У меня не завод! Господам денег некуда девать, а я бойся!
Чего ж тебе бояться? Тебе только рычажком вертеть.
Как чего же? Електричество явление природы. Потому его надо опасаться. Ты Бога боишься?