Сенненская еврейская община была очень закрытая. Чтобы сохранить чистоту крови браки заключались между родственниками. Меня сосватали за Яшку, двоюродного брата. Ох, как мне он был противен. Долговязый. Худой. Вечно шмыгал носом и вытирал его рукавом. За это его все звали «Сопля». И я так называла. Только от этого мне не было лучше. Замуж за него я всё равно должна была выйти. Отец считал, что любовь в браке не нужна. Главное достаток. А у дядьки в Полоцке было побольше добра. Как старшему сыну ему отошла львиная доля наследства. Вот и сговорились они поженить старших детей, чтобы всё в семье оставалось.
Я, наверное, и замуж бы пошла, но не вышло. Чему и безмерно рада.
Дочка шляхтича Бельского замуж выходила. Домой приехал со службы сын с другом. Перед самой свадьбой друг молодого пана зашёл к нам в лавку табакерку купить в подарок старому пану Бельскому. За радушие, так сказать. В лавке тогда никого не было, только я. Столько лет прошло, а я до мельчайших подробностей помню все эмоции, что охватили меня. Он только посмотрел своим голубыми глазами в мою сторону. Волна смятения накрыла с головой. Меня бросало то в жар, то в холод. Мои ладошки вспотели. А он ещё попросил и белый шёлк посмотреть. Я дрожала, разматывая перед ним рулон ткани. Вечером того же дня друг шляхтичей Бельских гарцевал на своём коне по площади за мной, прося свидания. Я назначила на берегу озера в полночь. Я легко сбежала на свидание. Мать после настоек крепко спала. Отец с братьями был в Полоцке. Препятствий не было. Да и кто бы меня удержал. Через несколько дней Серж Вольсков уехал и забрал меня с собой. Я сбежала из дома в одном платье. Не знаю, что чувствовали мои родители, когда не нашли меня в комнате. Только записку на столике: «Простите. Не ищите». Я опозорила свою семью втройне. Бежала с русским. Вышла замуж за русского. Приняла другую веру.
Мы недолго были счастливы. Семья Сержа тоже не принимала этот брак. Они считали, что еврейка не подходящая пара. Но, нам было всё равно. Мы не расставались ни на минуту. Его полк отправили на Балканы. В семьдесят шестом году Россия начала войну с Турцией. Мой муж служил в Дунайской армии, а я помогала в полевом госпитале. Там я познакомилась с военным врачом Сорокиным. Он заметил во мне талант к медицине и определил к себе в помощницы. Я даже ассистировала ему при операциях. В то время это что-то нереальное. Женщин и близко к операционному столу не подпускали, а я ассистент хирурга. Он выбрал меня среди десятков претендентов мужчин. В этом же госпитале я и узнала, что стала вдовой. В семьдесят седьмом году турки начали наступление под Кацелево. Их отбросили. Радость сменилась горем. На моих руках умер Серж. Он даже не пришёл в себя, когда Сорокин начал операцию. Меня оттаскивали от окровавленного мужа. Я всё кричала и кричала, а потом потеряла сознание, она стёрла со щёк слёзы. На похоронах меня не было. Я болела. В тот день я потеряла не только любимого. У меня случился выкидыш. В семнадцать лет я стала вдовой. Его семья меня не приняла. Моя прокляла. Я была в полной растерянности. Не знаю, что со мной бы приключилось, если бы не Сорокин. Матвей Валентинович сделал мне предложение. Я согласилась и стала его женой, но постель мы никогда не делили.
Он вроде не был стар, перебила я, вертя в руках фотокарточку Сорокина.
Ооо, она засмеялась. Он не стар, конечно. Только женщины его не интересовали. Мы были хорошими друзьями в браке, но не супругами. Ему нужна была ширма для начальства. Гомосексуализм не в чести. Ты можешь быть прекрасным врачом, военным, меценатом, но если об этом изъяне узнает общество, всё, пиши пропало. Подозрения с него снялись сразу, как только он женился на мне. Я могла иметь любовников на стороне, но не афишировать свои связи, она засмеялась снова, но уже повеселее. Я всегда говорила своим поклонникам, что мой супруг очень ревнив. Он прекрасно играл роль ревнивца. Матвей настаивал на моём образовании и сам учил меня. Я работала с ним в Голицынской больнице. Это было прекрасное время. Как ведущего специалиста Матюшу приглашали на все приёмы и балы. Но, всё хорошее, как и плохое, заканчивается. В тысяча девятьсот третьем году я стала вдовой во второй раз. Когда не стало Матвея, меня уволили. Много недругов он себе нажил за время своей практики в больнице. Больше по причине либеральных взглядов. Он поддерживал женщин в их стремлении к независимости от мужчин, ещё и революционеров. Трогать его никто не смел. Слишком хорошим хирургом был. Но, как только Матвей умер, на мне отыгрались сполна. Замуж в том возрасте я уже выйти не могла. Бывшие любовники разбежались, а кто и покинул этот мир. Пришлось вернуться в Сенно и оно встретило меня холодно. За десятки лет про меня не забыли. Мой народ не забывает предателей, а твой народ всегда ненавидел свободных. Сбежав из-под венца я доказала, что оковы традиций лишь у нас в голове. Никто не вправе решать за тебя твою судьбу. Это твоя жизнь. И только ты за неё в ответе.
Как же она была права. Есфирь Исааковна прожила интересную жизнь. И пусть она вернулась в Сенно на склоне лет, но никто не похвастается такой насыщенной на события судьбой. В тот вечер она о многом мне рассказывала. Всю её жизнь невозможно пометить на листок бумаги. Её надо прожить. Она любила. Она была на войне. Она лечила людей в больнице. Она была причиной дуэлей. По её вине чуть не распались несколько влиятельных семей. Она жила и дышала полной грудью воздухом свободы от традиций и нравов. И никто не вправе её судить.
Как-то Есфирь Исааковна сказала мне: «Женщине можно всё простить. Измену семье, мужу, родине, воровство, мошенничество, ложь. Единственное, что нельзя простить, это убийство собственного ребёнка. Это прощению не подлежит».
Я ушла на рассвете. Теперь, я точно была уверенна, меня не сломить. Моя жизнь только начиналась и все невзгоды в ней проходящие.
ГЛАВА 6. Позор семьи
Почему так? Почему именно так? Почему мужчина, изменяющий жене, не так строго осуждается обществом, как жена, делающая то же самое. Почему мужчина, имеющий несколько любовниц, молодец. Его одобрительно хлопают по плечу друзья и хвалят. Мол, он гигант, самец, донжуан, Казанова. Женщины глядят с замиранием сердца на того ходока. А вот его любовницам выпала другая карта всеобщее порицание. Их называют «шлюхами», «гулящими», «проститутками». И это, заметьте, не самые обидные прозвища я привела в пример. Мужчины с презрением отзываются о них. И сами же грубо подкатывают в надежде, что обломится. А что, если Филька смог, то я хуже, что ли? Женщины ненавидят их ещё больше. Это же к ним бегут их благоверные. Я стираю, убираю, готовлю, рожаю ему детей, а эта шалава хвост распушила и мужика увела. Вот так думают верные жёны неверных мужей.
Такое осуждение. Такая жгучая ненависть. И за что? За то, что посмели на себя примерить шкуру мужской свободы! Женщина твоё место на кухне, а мужчина охотник и добытчик! Вот он и охотится и добывает свою любимую дичь другую женщину. Своя уже поймана и одомашнена. Адреналина нет! Это разделение на наседку и охотника веками загоняло женщин в угол, заставляя их забыть о своих потребностях и чувствах. Нами торговали, как породистыми лошадьми, на ярмарке невест. Наша цена зависела от красоты, девственности, плодовитости и приданого. Ладно, отцы! Им никогда не понять своих дочерей. Они судят с мужской колокольни. Но мамы! Прожив, как прислуга у собственного мужа, ничего не видя лучшего в жизни. Их кругозор веками не отличался разнообразием. Хозяйство, дети, муж. Наши мамочки желают нам того же! Как это понимать? Они говорят нам, если мы ведём себя не соответствующе своему полу: «Ты девочка, так нельзя», «Девочки так не делают», «Девочки будущие жёны» и так далее. Наши матери желают нам выйти замуж и так же жить?! Стирать, готовить, рожать, терпеть и презирать всех соперниц. Уведут ещё такое счастье. Месть собственным детям? Я так жила и вы так жить будете! Смиритесь другой участи вам не видать. А если дочь пойдёт наперекор традициям и правилам общества, мать сама же первая примет в штыки бунтарку. Ведь для неё общественное мнение важнее желания дочери. Не вышла замуж до 25 лет? Позор! Старая дева. Переспала до свадьбы с мужчиной? Позор! Гулящая. Родила в девках? Позор! Пятно на чести семьи, чуть ли не до седьмого колена. Мужу изменила? Позор! Падшая женщина. С мужиками гуляет? Позор! Позор! Позор! Кругом один позор. Тебе плюют под ноги. Твоё имя на слуху у каждого. От тебя демонстративно отворачиваются. А вчерашние подружки, извращают каждое сказанное тобой слово. И всё это, потому что ты не вписываешься в привычный уклад провинциальной жизни.
Так жизнь Ани и моя для матери была важна, только с точки зрения чужих бабок и дедок. Вечное: «что скажут люди?!». Мы с сестрой стали настоящим кошмаром всех родителей. Ладно, одна дочь опозорила мать и отца. В семье не без урода. А тут сразу обе!
Измена сестры была раскрыта глухой бабой Клавой. Слуха-то нет, глухая тетеря. А вот глаза, что у сокола. Сплетни по городу пошли в начале тридцать девятого. Не было ни одного человека, не знающего об Ане и Феде. Сенненские кумушки смаковали все подробности измены. «Жена Коршунова на сеновале любится с Федькой одноклассником своим», «Коршунов врагов ловит, а собственную жену поймать не может», «Не ржавеет старая любовь! Анька с Федькой гуляет, пока мужчекист родине служит» ну, и всё в таком духе. Неудивительно, что эти слухи дошли до Гришкиных ушей. Рогоносец любовников не поймал с поличным, но жену избил сильно. Моя сестра не выходила из дома больше двух недель. Ребёнка тоже скинула. Гришка только обрадовался горю жены.
Не мой, значит! Нагуляла, сука! и принялся опять избивать ещё слабую жену.
В тот вечер я была у них дома. Ухаживала за Аней, когда пришёл Коршунов. Я бросилась на него с кулаками. Царапалась, кусалась, лупила почём зря. Как же я его ненавидела. Единственное, что он смог сделать мне, это скинуть меня со спины. Замахнулся, чтобы ударить. Но, не ударил. Я смотрела ему в глаза без страха. Слова бабушки Есфирь я запомнила хорошо: «Они сами тебя боятся. Ты заглядываешь им прямо в душу».
Ну, ударь! Попробуй! С бабами воевать легче, чем с мужиками, шипела я.
Я знала то, что моя сестра не знала о мужчинах. Если хотя бы раз позволишь себя ударить, то потом по лицу ты будешь получать постоянно. Избивая мою сестру, меня Коршунов ни разу не ударил. Он замахивался, кричал, но никогда не бил. В моих глазах он не видел страха и это пугало его. Я не пряталась, не закрывала глаза, не дёргалась в испуге. Я смотрела прямо пред собой. Я видела хитрую душонку через его чёрные, расширяющиеся от гнева, зрачки. Не выдерживая такой стойкости, он уходил. Так было и в этот раз. Гришка опустил руку и ломанулся к дверям с рёвом раненого медведя.
Ведьма, проклятая!
Надо же, а всего два дня назад шептал: «Ведьмочка моя зеленоглазая». Вот так переменчива любовь мужчины. Достаточно один раз показать клыки, оскалившись, и ты уже проклятая, а не любимая.
Да, я стала любовницей мужа моей сестры. И нас это устраивало. Сестра любила другого. Ей было всё равно с кем Гришка. Хоть с кикиморой болотной, только бы не с ней.
И мне тоже было всё равно. Гришка особо не таился. О нашей связи узнали намного раньше, чем об Аньке и Федьке. Сначала жалели Аню и проклинали меня змею подколодную. В меня даже бросил грязью Стёпка Сморыгин. Вечный мой недоброжелатель. С работы за аморальное недостойное поведение не уволили. Боялись. Всё-таки Коршунова девка. И Гришку не трогали по службе. Хороший сотрудник. А с кем и когда это уже его личное дело. Главное, долг свой отменно исполнят. «Врагов народа» ловит и раскрывает исправно.
Всё изменилось, когда узнали об Ане с Федей. Город просто перетрясло от такой новости. Ничего себе семейка. Жена не лучше мужа. Хороших дочек воспитал участковый. Одна другой не лучше. И как ни странно, быстро забыли о нашем аморальном поведении. Наверное, для такого маленького городишка, как Сенно, это был перебор. Муж спит с сестрой жены, а жена бегает к любовнику. Анекдот какой-то. Или, может, тридцать девятый год был богат на события и не до нас всем стало. Германия напала на Польшу. Западная Беларусь присоединилась к СССР. Хлынул поток беженцевевреев с захваченных немцами земель. Их рассказы о культурном немецком народе сильно отличались от официальных. Да и в череде таких событий о нас просто забыли. Только мой статус падшей женщины никто не отменял. Я по-прежнему была любовницей Гриши. Сестра по-прежнему была его женой. Пусть и покрывшей себя пятном позора, но всё же, она была его жена. На ней женились, и это делало её выше меня и неприкосновенной. А на мне после такой славы уже не женятся. Не в этом городе, точно.
В конце того же тридцать девятого у Ани родился сын. Это уже был точно ребёнок Коршунова. Федьку забрали через месяц после их разоблачения. Порча социалистической собственности серьёзная статья той эпохи. Аня сильно убивалась и руки на себя хотела наложить. Я сама лично вынимала её из петли на чердаке. Она плакала, вырывалась и кричала:
За что ты любишь его? Он же чудовище!
Моя сестра думала, что только по большой любви можно спать с мужчинами. Без этих чувств противно и гадко. Только ей было невдомёк, что выбора у меня не было. Гришка всегда добивался, чего хотел. Любой ценой и способами. Так зачем идти против течения, если можешь поплыть по течению? И сил меньше потратишь. И выгоду извлечёшь. А быть его любовницей выгодно. Да и, как оказалось, Коршунов был не такой уж законченной скотиной. По крайней мере, до тех пор, пока всё шло, как ему хотелось. Против него лучше не идти. Из щедрого и шутливого любовника он быстро превращался в жестокого и мстительного тирана. Подход к его сердцу я нашла быстро. Им можно было управлять. Но было всегда одно «НО». Гришка плохо поддавался дрессировке. Посадить на голодный секс-паёк было невозможно. Не дай сам возьмёт. А вот если дашь, то в процессе проси чего угодно. И звезду с неба достанет. И на руках носить будет. Есфирь Исааковна опять оказалась права: зная желания мужчин, ими можно управлять.
Отношения с Гришкой меня не радовали, но и особо не тяготили. И на общественное мнение мне было плевать. Сестре я больно не сделала. Мужа у неё не увела.
Жалко мне было только мою сестру. Анечку смешали с грязью за любовь на стороне. Будь я одна позором семьи, мне было бы легче. Я, как и прежде, гордо шла по городу, не таясь от людей. Аня, наоборот, лишний раз со двора носу не казала. Её ругали и презирали. Словно чувствовали стервятники, кого надо клевать. Слабых Тётя Фёдора опять постаралась. Арест любимого Аню морально уничтожил. Она, как и мать, поплыла по реке однообразия и смирения. Отгородилась ото всех и от меня тоже. Хотя врагом я ей не была. Не из-за мужа она закрылась от меня. Просто желание жить угасло с арестом любимого и гибелью не рождённого ребёнка. К своему сыну от Гришки она была холодна. Вы будете смеяться, но моя сестра поначалу бегала в Королевичи к бабке-чернокнижнице. Просила её навести порчу на Гришку убийцу. Высшие силы ей так и не помогли. Коршунов был здоровздоровее. Ничто его не брало. Хоть бы простудился. А нет! Видать, зараза к заразе не пристаёт.
ГЛАВА 7. Старый знакомый
Сороковой год был для меня самым спокойным. В Сенно меня больше не особо сторонились. Не отворачивались в сторону, если я встречалась им на пути. О моей связи с мужем сестры не забыли, но уже не предавали такого большого значения, как раньше. Устарела новость. Что языки зря чесать об одном и том же. Городок пяти озёр судачил о залёте дочери заведующего домом культуры. Соню, как говорится, поматросили и бросили. Актёришка соблазнил провинциальную дурочку и укатил со своей гастролирующей труппой дальше. О беременности своей дочурки Матвей Леонидович узнал, когда живот уже скрыть было невозможно. Вот это скандал! Отличница комсомолка и всё туда же на скользкую дорожку разврата. Девчонку было жаль. Теперь клевали её.
Эту новость мне на хвосте принесла, наша сенненская сорока Милица Кривиличка. Как ни странно, но с бывшей подругой сестры мы сдружились. Она первая протянула руку дружбы, когда началась травля меня.
Заходи на чаёк, Лизка! улыбаясь при всех на площади, приглашала меня Милица.
Мне твоя дружба не нужна! гордо завернула я нос.