Я надел шляпу и вышел в парк, чтобы пройтись перед ужином. Когда я пересекал центральную аллею, мимо проходила группа офицеров, один из них выкрикнул: «Привет, Хилдред!» и двинулся ко мне, чтобы пожать руку. Это был мой двоюродный брат Луи. Он стоял с улыбкой и постукивал хлыстом по своими пришпоренным сапогам.
Только что из Вестчестера! сказал он. Буколическая идиллия. Молоко и творог, румяные пастушки, которые говорят «че?» и «та ну вас!», когда делаешь им комплимент. Я смертельно соскучился по еде из «Дельмонико»[7]. А у тебя какие новости?
Никаких, приветливо ответил я. Я видел сегодня утром, как ваш полк входит в город.
Неужели? Я тебя не заметил. Где ты стоял?
В окне мистера Уайльда.
О черт! скривился он. У этого чокнутого. Не понимаю, почему ты
Заметив, что мне неприятен этот выпад, он тут же извинился.
В самом деле, старина, продолжал он. Я не хочу обсуждать симпатичного тебе человека, но, хоть убей, не понимаю, что у тебя с ним общего? Он не слишком воспитан, мягко говоря, к тому же уродец. Форма головы у него как у всех идиотов. Ты и сам знаешь, что он лежал в сумасшедшем доме
Я тоже, спокойно перебил я.
Луи смутился на мгновение, но скоро пришел в себя и сердечно похлопал меня по плечу.
Но ведь ты полностью выздоровел, начал он.
Я снова его прервал:
Наверное, ты имел в виду, что я никогда не был невменяемым, а был просто принят за душевнобольного.
Конечно, я это и имел в виду, замялся он.
Мне не понравился его принужденный смех, но я оживленно кивнул в ответ и спросил, куда он идет. Луи посматривал на своих однополчан, которые уже почти дошли до Бродвея.
Мы собирались выпить по коктейлю «Брансуик», но, сказать по правде, я искал предлог, чтобы вместо этого сходить к Хауберку. Пойдем, я использую тебя как предлог, чтобы улизнуть.
Старика Хауберка мы нашли у дверей лавки. Он переоделся в чистый костюм и втягивал носом весенний воздух.
Мы только что решили прогуляться с Констанс перед ужином, отвечал он на нескончаемый поток вопросов Луи. Собирались пройтись по парку вдоль Норт-Ривер[8].
В этот момент появилась Констанс. Она побледнела и тут же вспыхнула, когда Луи склонился над ее миниатюрными пальчиками в перчатках. Я попытался извиниться, сославшись, что у меня назначена встреча в пригороде, но Луи и Констанс не слушали моих отговорок, рассчитывая, что я отвлеку на себя старого Хауберка. Поскольку это было то же самое, что не спускать глаз с Луи, я согласился и, когда они окликнули извозчика на Спринг-стрит, вошел в экипаж вслед за ними и сел рядом с оружейником.
Красивейшую линию парков и набережных с видом на гавань Норт-Ривер начали благоустраивать в 1910 году и закончили осенью 1917 года, она стала одной из самых популярных в Нью-Йорке. Тянулась она до 190-й улицы вдоль реки, оттуда открывался прекрасный вид на залив Джерси и дальше на взгорье. Тут и там среди деревьев были разбросаны ресторанчики и кафе, дважды в неделю на эстрадах играли оркестры военного гарнизона.
Мы уселись на залитой солнцем скамейке у подножия конной статуи генерала Шеридана[9]. Констанс раскрыла зонт, чтобы защитить глаза, и они с Луи зашептали о чем-то, слова было невозможно уловить. Старый Хауберк, опираясь на свою трость из слоновой кости, закурил дорогую сигару, он предложил и мне, но я отказался с безмятежной улыбкой. Солнце склонилось над деревьями Статен-айленда, воды залива окрасились золотистыми отсветами, отражая нагретые паруса кораблей в гавани.
Бриги, шхуны, яхты, неуклюжие паромы с толпами людей на палубах. К железнодорожному терминалу подходили поезда с коричневыми, синими, белыми вагонами, слышались пароходные гудки, мимо проплывали каботажные суда, шаланды и повсюду воду залива взбалтывали наглые маленькие буксиры, деловито свистя и выбрасывая в воздух клубы ядовитого дыма, великое множество железных механизмов перемешивали океанскую воду с солечным светом повсюду, насколько хватало глаз.
Неподвижные белые корабли военно-морского флота, стоящие на рейде в середине залива, составляли контраст с суетой гражданских судов.
Веселый смех Констанс пробудил меня от задумчивости.
На что это вы уставились? спросила она.
Так, ни на что Корабли, улыбнулся я.
Луи принялся рассказывать нам, что это за суда, по порядку указывая на каждый корабль, стоящий на рейде у острова Говернорс.
Вот этот, похожий на веретено, называется торпедным катером, объяснил он. А вот эти четыре судна, что стоят рядом, это «Тарпон», «Фэлкон», «Си Фокс» и «Октопус». За ними канонерки «Пристон», «Шамплейн», «Стил Вотер» и «Эри». Потом идут крейсеры «Фарагут» и «Лос-Анджелос», а дальше боевые корабли «Калифорния», «Дакота» и «Вашингтон». Последний флагманский корабль. Вон те два железных корыта, которые стоят на якоре у Замка Уильямса, это башенные мониторы «Террибл» и «Магнифисент», а за ними таран «Оцеола».
Констанс слушала Луи с глубочайшим вниманием.
Для солдата ты слишком много знаешь, сказала она, и мы все присоединились к последовавшему за этим смеху.
Вскоре Луи, кивнув нам, поднялся и предложил руку Констанс. Они двинулись вдоль набережной. Хауберк проводил их взглядом, а затем повернулся ко мне.
Мистер Уайльд был прав, сказал он. Я нашел недостающие щитки и набедренник от «Эмблемы принца» в гнусном старом притоне на Пелл-стрит.
Дом 998? усмехнулся я.
Да.
Мистер Уайльд весьма проницательный человек, заметил я.
Я хочу отплатить ему за это невероятное открытие, продолжал Хауберк. И желаю обнародовать его участие в этом деле.
За это он вам спасибо не скажет, резко ответил я. Пожалуйста, ничего никому не говорите.
Вы знаете, сколько стоят эти вещи? спросил Хауберк.
Нет. Долларов пятьдесят, наверное.
Они оцениваются в пятьсот долларов, но владелец «Эмблемы принца» выплатит две тысячи долларов тому, кто укомплектует доспехи. Это вознаграждение принадлежит мистеру Уайльду.
Ему это не нужно! Он откажется! сердито воскликнул я. Что вы вообще знаете о мистере Уайльде? Ему не нужны деньги. Он и так богат или будет богаче всех, ныне живущих, кроме меня. К чему нам заботиться о деньгах, когда Мы с ним Когда
Когда что? изумленно переспросил Хауберк.
Скоро узнаете, спохватился я.
Некоторое время он молча смотрел на меня, а потом деликатно спросил:
Почему бы вам не забросить свои талмуды, мистер Кастанье, и не отправиться куда-нибудь в горы? Вы прежде любили рыбачить. Поезжайте в Рэнджели за форелью.
Я разлюбил рыбалку, ответил я без тени видимого раздражения в голосе.
Прежде вам многое нравилось, продолжал он. Атлетика, яхты, охота, верховая езда
Ни разу не садился на лошадь с тех пор, как с нее упал, тихо сказал я.
Ах да, вы же падали, повторил он, отводя глаза.
Я подумал, что этот бессмысленный разговор зашел слишком далеко, и вновь перевел беседу на мистера Уайльда, но Хауберк разглядывал мое лицо с какой-то беззастенчивой наглостью.
Мистер Уайльд Вы знаете, что он сегодня сделал? Спустился вниз и прибил табличку на дверь, рядом с моей. Она гласила: «Мистер Уайльд, реставратор репутации. Звонить трижды». Вы не знаете, что это значит?
Знаю, ответил я, с трудом подавляя гнев.
Вот как, пробормотал он.
Луи с Констанс прохаживались мимо нас и остановились, чтобы спросить, не присоединимся ли мы к ним. Хауберк взглянул на часы. В тот же миг из казематов Замка Уильяма вырвалось облачко дыма, и гул пушечного выстрела прокатился по воде, отражаясь эхом от холмов с другой стороны залива. Опустили флаг на флагштоке, белые палубы военных кораблей огласились звуками горна, и на набережной Джерси засияли первые электрические лампы.
Когда мы возвращались в город с Хауберком, я услышал, как Констанс что-то сказала Луи, и тот в ответ прошептал: «Дорогая». И потом, проходя с Хауберком по площади, я услышал, как Луи прожурчал: «Милая» и «Моя Констанс». Тогда я понял, что настало время обсудить с кузеном одно важное дело.
III
Ранним майским утром я стоял в спальне перед стальным сейфом, примеряя золотую корону. Каждое мое движение отражалось в зеркале вспышкой бриллиантов, тяжелое золото горело огнем вокруг моей головы. Я вспомнил мучительный крик Камиллы и ужасные слова, разносимые эхом по сумеречным улицам Каркосы. Это были последние строки из первого акта, и я не смел думать, что было дальше не смел, стоя при свете солнца у себя в комнате, окруженный знакомыми предметами, убаюканный суетой улицы и голосами слуг в коридоре снаружи. Ибо эти отравленные ядом слова медленно капали в мое сердце, так смертный пот стекает на простыни и впитывается ими. Дрожа, я снял корону с головы и вытер лоб. Я подумал о Хастуре, о своих законных притязаниях и вспомнил мистера Уайльда, каким оставил его в последнюю встречу. Лицо, изорванное и окровавленное когтями этого дьявольского создания. Он тогда сказал О боже, что он сказал
В сейфе раздался назойливый, жужжащий сигнал. Я знал, что мое время истекло, но, не обращая на это внимания, вновь надел на голову сверкающий венец и демонстративно повернулся к зеркалу. Я долго разглядывал переменчивое выражение собственного лица. В зеркале оно виделось каким-то более бледным и худым, я едва узнавал его. И все время я повторял сквозь стиснутые зубы:
День настал! День настал!
А тревожная сирена все жужжала и звенела в сейфе. Искрились бриллианты над моим лбом. Я услышал, как раскрылась дверь, но не обернулся. Только когда в зеркале из-за моего плеча появилось чужое лицо, я перевел на него взгляд и резко схватил длинный нож с туалетного столика. Мой кузен отскочил назад, сильно побледнев:
Хилдред! Ради всего святого!
Когда моя рука опустилась, он продолжил:
Это я, Луи. Разве ты меня не узнаешь?
Я не мог вымолвить ни слова. Он двинулся ко мне и осторожно вытащил нож из моей руки.
Что это значит? успокаивающе спросил он. Ты не заболел?
Нет, ответил я, едва слышно. Я сомневался, что он услышал меня.
Ну же, старина! воскликнул он. Снимай свою латунную корону, и пойдем в кабинет. Ты собираешься на маскарад? Что это за театральная бутафория?
Я был рад, что он принял золото за латунь, и в то же время мне это не понравилось. Я позволил ему снять с себя корону, зная, что с ним лучше не спорить. Он небрежно подбросил ее в воздух и, поймав, повернулся ко мне с усмешкой:
Стоит не меньше пятидесяти центов. Зачем она тебе?
Я не ответил. Забрал корону, положил ее в сейф и закрыл массивную стальную дверцу. Тотчас же стихла тревожная сирена. Он с любопытством наблюдал за мной, но, кажется, ужасного визга сирены не заметил. О сейфе он заговорил, словно о коробке с печеньем. Опасаясь, что он рассмотрит комбинацию цифр, я поспешно двинулся в кабинет. Луи бросился на диван и щелкнул по мухе своим извечным хлыстом. Он был одет в свой мундир с позументом, с фуражкой на голове. Ботинки его были забрызганы красной глиной.
Где ты был? спросил я.
Прыгал через канавы в Джерси, сказал он. У меня не было времени переодеться, я спешил к тебе. Налей-ка мне чего-нибудь. Я смертельно устал в седле двадцать четыре часа.
Я налил ему бренди из аптечки, он выпил скривившись.
Дрянь! заметил он. Я дам тебе адрес, где продают настоящий бренди.
Для меня и этот сойдет, безразлично сказал я. Я растираю им грудь.
Он высмотрел другую муху и снова щелкнул кнутом.
Послушай, старина, я хочу тебе кое-что предложить. Вот уже четыре года ты сидишь дома, как сова, не выходишь, не занимаешься спортом, ни черта не делаешь только корпишь над своими бумажками у камина.
Он оглядел ряд полок.
Наполеон, Наполеон, Наполеон! читал он. Ради бога, у тебя есть почитать про кого-нибудь еще?
Ну вот тебе книга «Король в желтом». Я посмотрел прямо ему в глаза. Ты ее читал?
Я? Нет, слава богу! Я не хочу стать сумасшедшим.
Я видел, что он пожалел о своих словах в тот момент, когда их произносил. Есть только одно слово, которое я ненавижу сильнее, чем слово «чокнутый». И это слово сумасшедший. Но я сдержался и спросил, почему он считает «Короля в желтом» таким опасным.
Не знаю, поспешно сказал он. Я помню, сколько вокруг него было шума, все эти выступления в прессе и с церковных кафедр. Кажется, автор застрелился, выпустив в мир это чудовище?
Насколько я знаю, он жив, ответил я.
Ну, может быть, пробормотал он. Пуля дьявола не возьмет.
Это книга великих откровений, сказал я.
Откровений, которые доводят людей до исступления и разрушают их жизни. Меня не волнует ее так называемая художественная ценность. Я считаю ее написание преступлением и никогда не перелистну ни одной страницы.
Ты пришел, чтобы сообщить мне это? спросил я.
Нет, ответил он. Я пришел сказать, что собираюсь жениться.
Кажется, на мгновение мое сердце перестало биться, но я не отвел глаз от его лица.
Да! На самой милой девушке на свете! продолжал он со счастливой улыбкой.
Констанс Хауберк, машинально сказал я.
Откуда ты знаешь? изумленно воскликнул он. Я сам не знал об этом до того вечера, когда мы прогуливались по набережной перед ужином.
И когда свадьба? спросил я.
Мы собирались пожениться в сентябре, но час назад пришел приказ наш полк отправляется в Пресидио, Сан-Франциско. Завтра в полдень мы уезжаем. Завтра, повторил он. Представляешь, Хилдред, завтра я буду самым счастливым человеком на свете, потому что Констанс согласилась поехать со мной.
Я протянул ему руку в знак поздравления, он схватил ее и пожал, добродушный глупец, не знаю, был ли он таким или притворялся.
В качестве свадебного подарка я получу под командование эскадрон, кудахтал он. Капитан и миссис Луи Кастанье, каково, а, Хилдред?
Затем он сказал, где и когда пройдет церемония, и заставил пообещать, что я буду его шафером. Я со стиснутыми зубами слушал его болтовню, ничем не выказывая, что нервы мои на пределе. Когда он вскочил, зазвенев шпорами, и сказал, что ему нужно идти, я не стал его задерживать.
Я хочу кое о чем тебя попросить, тихо сказал я.
Разумеется, я обещаю, засмеялся он.
Я хочу, чтобы ты уделил мне минут пятнадцать сегодня ночью.
Конечно, как скажешь, согласился он, несколько озадаченный. Где?
Где угодно, можно в парке.
Во сколько, Хилдред?
В полночь.
Ради всего святого, что начал он, но сдержался и со смехом согласился.
Я смотрел, как он торопливо спускается по лестнице, его сабля стучала при каждом шаге. Он свернул на Бликер-стрит, и я знал, что он встречается с Констанс. Через десять минут после его ухода я вышел вслед за ним, взяв с собой драгоценную корону и шелковую мантию, вышитую желтым знаком.
Свернув на Бликер-стрит, я вошел в дверь с табличкой «Мистер Уайльд. Реставратор репутации. Звонить трижды».
Старый Хауберк ходил по лавке, мне почудился голос Констанс в гостиной, но я миновал их обоих и поспешил по ветхой лестнице в квартиру мистера Уайльда. Постучал и вошел без церемоний. Мистер Уайльд лежал на полу, постанывая, его лицо было в крови, одежда разорвана в клочья. На изношенном и местами прорванном ковре виднелись пятна крови.
Проклятый кот, сказал он, прекратив стонать и повернув ко мне бесцветные глаза. Напал на меня, пока я спал. Однажды он убъет меня.
Это было уже слишком. Поэтому я прошел на кухню, вытащил из кладовки топор и отправился с ним искать исчадие ада. Мои поиски были бесплодны. Через несколько минут я оставил их и вернулся к мистеру Уайльду, который сидел на высоком стуле у стола. Он уже умылся и переоделся. Кошачьи когти вспахали на его лице глубокие борозды, он заполнил их коллодионом[10], а рану на горле перевязал тряпицей. Я пообещал убить кота, когда наткнусь на него, но он только покачал головой и повернулся к раскрытой перед ним книге. Имя за именем он перечислял людей, которые приходили к нему, чтобы выкупить свою репутацию, и суммы, которые они приносили ему, были поразительными.