Формально общий замысел ЦНТТМ был в том, чтобы стимулировать научный поиск молодых ученых, сняв бюрократические барьеры и сведя напрямую заказчиков исследований и исполнителей на принципах свободного ценообразования. Частично идея сработала. Но эластичные формулировки положения о ЦНТТМ открыли им путь к посредническим операциям, к быстрому обогащению узкого круга молодых предпринимателей, назначенных (часто) их папами руководителями предприятий. В нашей научной среде популярной формой работы было заключение хоздоговоров по тематике, близкой к основному направлению исследований, что позволяло процентов на 3050 повысить заработную плату. Но самым предприимчивым это позволяло начать свой первый, по тем временам нешуточный бизнес. Так, однажды ко мне пришел молодой сотрудник «Гидропроекта» Миша Рудяк, взявший у нас в аренду акустический прибор «Гроза-4», под который нашел несколько выгодных заказов (в этом качестве практическое обучение маркетингу первых советских бизнесменов ЦНТТМ себя оправдали). С этого начался бизнес будущего миллиардера, основателя и владельца «Ингеокома» Михаила Рудяка, так рано и нелепо ушедшего из жизни.
Народ все понимал. Понимал избранность допущенных к «кормушке», молчал и пропитывался циничной отстраненностью.
На мой взгляд, это наша историческая традиция: столетиями власть презирает народ, а народ это терпит смиренно, покорно, безгласно. А потом Раньше за этим мог быть «русский бунт». Но это всегда был бунт вольных людей, казаков. Кончилась казачья вольница кончились и бунты. Только когда в верхах раскол, накопившаяся ненависть низов находит выход. Потому-то никогда власти у нас не могут опереться на народ только на силовой аппарат. А бунт у нас всегда «на коленях».
Россияне традиционно равнодушны к тому, что называется гражданскими и политическими правами. Дай хлеба и зрелищ, казни бояр да не глумись чересчур открыто и будешь популярным и любимым руководителем. Не сможешь дать не обессудь.
На излете коммунистического правления это уравнение равновесия все стремительнее рассыпалось. Пропадали из официальной продажи основные товары от детского питания до швейных иголок, гвоздей и бензина, не говоря уже о мясе и рыбе. Все можно было купить на легальных и нелегальных рынках, но по другим, в 24 раза более высоким ценам. Провалы экономической политики власть стремилась компенсировать идеологическим запечатыванием общества. Картина до смешного стала повторяться после 2014 года, когда сырьевое благоденствие перестало обеспечивать видимое благополучие путинской экономики, а «бояр» больше не наказывали.
Из Афганистана все шли гробы. Гробы замалчивали, калек игнорировали («не я вас в Афган посылал, не с меня и спрос» таким был обычный ответ на законные просьбы о законных льготах). И тут уже забеспокоилась российская глубинка (на войну из столиц меньше отправляли), старшее поколение, десятилетиями жившее по принципу: «Все стерпим, лишь бы не было войны». Ситуация поменялась примерно в 1984 году, когда США стали поставлять исламским борцам с советской оккупацией современное стрелковое оружие, минометы, гранатометы и главное переносные зенитно-ракетные комплексы «Стингер»[17]. Они сбивали наших «Грачей» и «Крокодилов» (штурмовики СУ-25 и вертолеты Ми-24), которым пришлось работать с больших высот в ущерб эффективности.
Итак ни хлеба, ни зрелищ. А тут еще всех шарахнуло «сухим законом» правильным по замыслу, но бездарным по исполнению.
И в верхах нарастал раскол. То ли менять курс? То ли держаться до последнего? Возникли очевидные противоречия между коммунистами-говорунами (номенклатура идеологического и организационного отделов ЦК КПСС) и коммунистами-хозяйственниками (номенклатура промышленных, сельскохозяйственного и строительного отделов). Через 10 лет, в начале 90-х, кадровым итогом нашей революции стал переход власти от первых ко вторым, повернувший перестройку, как они думали, в своих интересах.
Так и получилось, что почти весь комплекс объективных условий для революции в России тех лет был налицо:
часть «верхов» видела, что управлять страной по-старому нельзя;
молодежь, среднее и часть старшего поколений согласны были, что «так жить нельзя»[18].
Замечу, что не классовый, а именно поколенческий перелом играет ключевую роль в революции. В обычной ситуации среднее поколение балансир консерватизма стариков и революционности молодежи. Когда и если среднее поколение тоже требует радикальных перемен считай, ситуация созрела. Особенно этому способствуют сдвиги в технологиях, которые старшее поколение уже не может усвоить в полном объеме, войны и падение уровня жизни. К середине 80-х все эти обстоятельства в СССР были налицо.
Не хватало одного того, что Ленин назвал «субъективным фактором революции», организованного политического движения, в этот раз по иронии судьбы уже антикоммунистического. Да и откуда ему было взяться в стране, где 72 года существовал неограниченный диктат одной группировки коммунистов, десятилетиями выкорчевывавших инакомыслие и инакомыслящих[19]. За неимением организованной политической оппозиции в 1989 году такое объединение предстояло создать. И случилось, что жизнь швырнула меня самым неожиданным и причудливым образом в самую гущу формирования и деятельности организованного антикоммунистического движения.
До 1991 года
Большая часть фотографий, которые я отобрал для этой книги, хранится в моем семейном архиве. Мне хотелось, чтобы читатели увидели приметы времени, о котором пишу, важные для меня события и людей, с которыми свела судьба. Фотовкладки выстроены по хронологии с начала 80-х и до нынешнего времени.
Профессию я осваивал в разных точках большой страны. Начинал на добыче карагандинского угля в 1970-м
На «Норильский никель» попал в 1975-м
На Таштагольское железорудное месторождение в Кемеровскую область ездил многократно. Первый раз в 1981-м. С тех пор летал туда регулярно
Наша с Юлей свадьба. И вот уже 45 лет вместе
Первая в СССР легальная оппозиция Межрегиональная депутатская группа, которую создали народные депутаты СССР
Митинг в поддержку кандидата в народные депутаты Бориса Ельцина и других демократических депутатов. 25 марта 1989 года. Москва
Политическая жизнь в 1989 году была захватывающей. Именно тогда я познакомился со многими политиками новой волны. Среди них будущий мэр Москвы Гавриил Попов
А это мы с Андреем Дмитриевичем Сахаровым на встрече со студентами МГУ
В свободное от политики время, очень редкое в те годы. На даче в Подмосковье
Глава 2. Начало революции «снизу». Сахаров. Съезд
Первые шаги на сцену
В те годы я переоценил коммунистов, считал, что они перед окончательным крахом устроят в стране репрессии, ликвидацию предпринимателей, что новый НЭП закончится так же, как и тот, первый. Что «китайская модель» неизбежно накапливает такие несоответствия тоталитарно-коммунистической политической системы и либерального рыночного экономического уклада, что гражданская война в том или ином виде будет неизбежна, и в ней на короткий срок одержат верх коммунисты[20].
По этой ли причине, потому ли, что сказывалось семейное воспитание в достаточно консервативном стиле («торгашество» считалось дома неприличным, хотя именно оптовая торговля выделанной кожей позволила в конце XIX века моему прадеду Хачатуру Тер-Хачатуряну подняться из бедности), а может, потому, что для столь серьезного поворота у меня недоставало решимости, но в общем, период 8688 годов я «проспал на печи».
Впрочем, не совсем.
Кажется, в 1988 году наш спокойный и неприметный академический институт, занимавший типовое школьное здание в Крюковском тупике Москвы, аккурат посередине между роддомом и Введенским кладбищем[21] (вся жизнь, от рождения до смерти как на ладони, пошучивали мы), вдруг оказался в центре громкого скандала.
В газете «Московские новости» вышла статья журналистки Евгении Альбац, главным героем которой стал ведущий научный сотрудник нашего института Владимир Боярский, руководивший сектором истории горного дела, то есть, говоря без обиняков, околачивавший груши известным в фольклоре местом. Мужчина преклонных лет, силившийся нравиться женщинам, он красил волосы, отпускал незамысловатые комплименты и пытался слыть институтским душкой и бонвиваном. В общем, безобиднейший человек, приятный во всех отношениях. Иногда, правда, кто-нибудь из старшего поколения, выученного жизнью помалкивать и посмеиваться, как-то, междометием, или паузой, или невнятным жестом позволял себе поставить милейшего Боярского рядышком с другим сотрудником Института товарищем Васиным, про которого уж доподлинно было известно, что занимал он высокий пост в комендатуре Норильлага[22], едва ли не руководил тамошней лютой энкавэдэшной ВОХРой (охраной), и представлен был в этом качестве личным фото в Краеведческом музее Норильска у остановки «Нулевой пикет». Сам видел.
Про Боярского, как, впрочем, и про некоторых других сотрудников института, невнятный шорох ползал по коридорам. Хотя про давние тесные связи цветной металлургии, угольной промышленности и НКВД мы знали. «Органы», как было принято называть систему коммунистических спецслужб (ВЧК-ГПУ-НКВД-МГБ-КГБ), не только заправляли гулаговскими шахтами и заводами, но и снабжали конструкторские бюро выкраденными на Западе технологическими наработками, организовывали особые тюрьмы-«шарашки», куда отправляли арестованных и осужденных ученых, специалистов, а шеф спецслужб Лаврентий Берия курировал одновременно и горную промышленность.
И вот из статьи Евгении Альбац мы узнаем, что «душка и бонвиван» Боярский в тридцатые годы был начальником следственной части управления НКВД по Северной Осетии. Фальсифицировал уголовные дела по антисоветским заговорам, пытал до смерти людей: девушку, которая была одним из лидеров местного комсомола, повесил под ребра на крюк и, дожидаясь самооговора и оговора ее друзей, оставил висеть, пока она не умерла. Такой вот оказался «милый друг»
А время было интересное «Гласность, Ускорение, Перестройка». Феномен этих лозунгов-брендов (имелись даже известные во всем мире латинизированные термины-эквиваленты Glasnost и Perestroyka) типичен для Горбачёва. Типичен в том, что задумывались они по-одному, начинались по-другому и быстро превращались уже в третье. Примерно в 1986 году он решил «перевернуть стол» видя, что его экономические реформы только усугубляют ситуацию, поставил на первое место реформы политические, дабы избавиться от привязки к закоснелой и малопригодной партийно-советской бюрократии. Так родились три главных заклинания (мема) тех лет: ГЛАСНОСТЬ, УСКОРЕНИЕ, ПЕРЕСТРОЙКА.
УСКОРЕНИЕ в момент своего рождения имело чисто функциональное предназначение, являясь составляющей частью формулы «УСКОРЕНИЕ научно-технического прогресса».
ПЕРЕСТРОЙКА была поначалу всего лишь «ПЕРЕСТРОЙКОЙ управления народным хозяйством».
И только ГЛАСНОСТЬ родилась именно как простейшая форма свободы средств массовой информации после позорного скандала с попыткой замолчать ядерную катастрофу 26 апреля 1986 года на Чернобыльской АЭС, когда коммунисты выгоняли людей на первомайские демонстрации под радиоактивные дожди. Газетам и телеканалам разрешили критиковать не отдельные события и факты, а явления, ставшие неотъемлемой частью партийного руководства.
Вот в рамках этой самой гласности и стала возможной публикация Альбац злая, смелая, пробиравшая до костей приведенными деталями и не оставлявшая институтскому начальству ни малейших шансов на умолчание. В институте состоялось общее собрание с приглашением автора статьи. Обстановка была горячей. Точки зрения полярные: от «изгнать негодяя из наших дружных рядов» до «не вам, молодым, нас судить и оценивать».
Я и сам был удивлен, когда именно мое выступление подвело итог многочасовым дебатам. Я сказал: если все в статье правда, то сидеть надо Боярскому в тюрьме до конца дней своих, но доказать его вину может только законный суд, а не суд толпы. Иначе чем мы отличаемся от собраний сталинских времен, когда коллективы громили «врагов народа» по наущению газеты «Правда». Но что касается меня, то руки я Боярскому не подам и обходить его буду стороной.
К сожалению, было очевидно, что моей формулировке Боярский рад, а Альбац, хотя ее позиция мне абсолютно близка, не рада. Мерзавец уволился, но остался цел и невредим.
Так состоялся мой первый выход на сцену. Почувствовал в себе умение определять настроения людей, и вообще некоторый вкус к публичности. На какое-то время эта тяга к реализации собственной точки зрения ушла в тень, чтобы потом вырваться на свободу в самый разгар либерально-демократической революции 8893 годов.
КИАН, МОИ, МАДО
Все началось в поезде Таштагол-Новокузнецк в конце января 1989 года. В 1981 году наш институт начал работу на Таштагольском железорудном месторождении в Кемеровской области, в Горной Шории, на берегах реки Мрассу. Тогда для меня надолго стал привычным маршрут: в ночь самолетом на Новокузнецк, снова в ночь поездом на Таштагол.
Читая газеты двух-трехдневной давности (пока привезут из Кемерово в Новокузнецк, из Новокузнецка в Таштагол), в «Советской России» наткнулся на малюсенькую заметку. Президиум Академии наук СССР утвердил список кандидатов на Первый Съезд народных депутатов СССР[23] (далее съезд), и в этот список не вошел недавно возвращенный из политической ссылки академик Андрей Сахаров.
Большого значения заметке я не придал, подумав: «Ну и слава богу. Уж Сахаров-то должен избираться депутатом именно от народа, по первому, самому престижному, национально-территориальному округу, а не голосами какой-то академической курии».
Я понятия не имел, что с этой маленькой заметки начнется совсем иная жизнь.
Приехал из командировки как раз к дню рождения Юли, моей жены, услады глаз и души. Вечер получился, как всегда, веселым, шумным. В нашей квартире на Кооперативной улице возле метро «Спортивная» дым стоял коромыслом в прямом и в переносном смысле. Так что дальнейшее рассказываю со слов Юли сам не помню.
В разгар застолья Игорь Галкин, ветеран антарктических экспедиций, популяризатор наук о Земле, бард и просто замечательный человек, начал меня укорять:
Женька, как тебе не стыдно?
А что случилось?
Как вы в Академии могли Сахарова прокатить?
Игорь, все нормально, Сахарова должен избрать народ, а не академики.
Нет, Женька, это позор и бесстыдство! Для всех нас позор.
Ладно, Игорь, исправлю, выберем Сахарова.
Вот так ляпнул и сразу забыл. А Юля нет. Наутро спросила:
А что это ты Игорю обещал Сахарова избрать на съезд? Как ты это делать собираешься?
Я обещал избрать Сахарова?!
Обещал.
Ну, раз обещал, что-нибудь придумаем
Что Игорь и сам работал в академическом институте (Институте физики Земли) и к тому же, в отличие от меня, был в эти дни в Москве, не стало поводом для ревизии обязательств. Придя на следующий день на работу, исподволь, ненавязчиво и как бы между прочим начал узнавать, что за время моего отсутствия случилось в столице, как эти самые выборы проходят и с чем их едят.