А ты уверен, что это арахис? спросил Акимыч. Кажется, у моего арахиса есть лапки.
Это арахис! твердо ответил я.
Тут мы услышали плач. Это был тоненький жалостный плач, проникающий в самую душу. По дорожке к нам шла невысокая девушка в белом. Она всхлипывала, закрыв лицо руками. Даже не девушка, девочка, лет двенадцати, наверное. Акоги, непись.
Я задержалась у бабушки, и меня теперь не пускают в город, рыдая, сказала девочка, отнимая от лица ладошки и показывая нам симпатичную круглую мордашку с густой челочкой, а мне страшно!
Иди сюда, сказал Акимыч, и ничего не бойся. Сейчас мы разведем костер, будет весело и совсем не страшно.
Страашно! И ночь такая темная! А вас я не знаю!
Подумаешь, ночь! Утро скоро наступит, осень только началась и ночи еще короткие. Давай сюда, малышка, я тебе куртку постелю рядом с этой доброй тетей.
Акимыч, сказал я, я бы на твоем месте к этой девочке так близко не подходил, у нее ног нет.
Глава 3
Длинное белое платье девочки, которое так ярко белело в темноте, что, казалось, было подсвечено изнутри, у самой дороги переходило широким подолом в размытые клубы белого тумана, и как бы это существо не изображало ходьбу, на самом деле оно плыло в нескольких сантиметрах над темной тропой, как на воздушной подушке. И едва я успел предупредить Акимыча, как недевочка решительно изменилась. Ее лицо залил тот же свет, которым сочилось платье, а на голове словно газовый факел зажегся в небо чуть не на полметра метнулось синее пламя, исказив и вытянув круглое личико так, что оно стало похоже на череп. Подняв ладони, призрак завыл, завопил, закричал это был звук, который могли бы издавать десятки свихнушихся металлических скрипок, зашедшихся в экстазе, звук настолько пронзительный и нестерпимый, что я схватился за голову, зажимая уши. Призрак взмыл вверх и завис метрах в трех над землей. Многоголосый вой еще усилился, и из обступающего нас мрака полезли бесы. Один огромный, свинорылый ринулся ко мне, выставив перед собой короткий кол. Я метнулся, уклоняясь от удара, и был перехвачен другим черным, паукообразным с глазами-плошками. Бес-паук, воняя потом и ядом, обхватил меня тонкими плетистыми руками, узловатыми, как ветки, и я в ужасе и ярости обламывал эти ветки одну за другой, одновременно отгоняя от себя ногами демона с птичьим лицом и бесконечно длинным кривым клювом. Хрюканье, клекот и шипение перекрывали даже вой призрака, а ко мне словно вернулись либо утраченные, либо никогда не дарованные силы. Я вцеплялся в заплывшие жиром щеки свинобеса, оставляя на них кровавые полосы, я бил кулаками чью-то мохнатую харю, отшвырнул, наконец, на дорогу паука и вырвал пучок перьев из желтого гребня птицы. Ужас и ярость переполняли грудь, мысли исчезли, осталось только желание выжить, прогнать, убить, стереть проклятую нечисть с лица земли! Исходящий от их тел мерзкий смрад, кошмарная какофония во мраке. Сопение, вой, удары по телу, крики боли.
Они все-таки одолели меня, их было больше. Паук опутал липкой паутиной, птица-демон ухватил когтистой лапой за загривок, прижимая к земле, а хряк навалился сверху тяжелым жарким телом. Я вскрикнул от омерзения и бессильной ярости.
***
Это ты здорово придумал, Акимыч, ее камнями сбивать.
Ну а как еще? Я же шпагой до нее не доставал, как ни прыгай. Да и камни насквозь пролетали, пока не сообразил, что нужно по горшку на ее голове лупить, как он свалился, так ее и сдуло
Ну, что, как там наш околдованный? Нимис, ты вообще живой?
Живой, простонал я, выталкивая языком песок изо рта, можно, Гус с меня слезет, а?
Вот непонятно, сказала Ева, то он мешка поднять не может и весь из себя такой тонкий, звонкий и на последнем издыхании, то пинается, как дикий осел.
Он по тебе сильно заехал? спросил Акимыч.
Я-то ладно, я ледяную броньку успела скастовать, а вот Лукасю, похоже, несладко приходится.
От стены послышался стон.
Я сел на дорогу. Не так уж и темно, фонари на крепостной стене зажжены качаются себе, мотыльки вокруг них вьются. В голове еще звенели остатки многоголосого эха.
Так дело не пойдет, сказала Ева, пытаясь натянуть на голое плечо оторванный рукав. Как только откроют ворота первым делом
пойдем завтракать, да?
Да, Акимыч! Конечно, завтракать! Набивать твое бездонное пузико вкусняшками! А потом, вторым делом, на аукцион. Будем приобретать Ниму шмотки на ментальную защиту. Если всего один здешний менталик с ним такое творит, то представьте во что наш клан-лидер превратится, когда в него две-трое менталиков свою силу вливать начнут, под контроль взяв. Мы же его не удержим.
Прекратите говорить обо мне в третьем лице, промямлил я, я уже вполне в здравом уме. Что это вообще было?
А вот что это было, сказал Акимыч и протянул мне небольшой глиняный горшок, пахнущий серой, перемазанный углем и жиром. К дну горшка тряпочкой была привязана длинная белая редька.
Это что?!
Та девчонка.
Наваждение это, сказала Ева, и, что характерно, автор этого наваждения сейчас преспокойно может торчать себе где-нибудь среди вон тех сосен и готовить вторую серию. Пойдемте-ка прямо перед воротами сядем, там на них, вроде, какие-то охранные амулеты висят, может, там поспокойнее будет.
Не понимаю, сказал я, кое-как поднимаясь на дрожащие ноги, она же обозначалась как непись, как такое вообще может быть?
Так наваждения и должны принимать вид обычных людей, в Альтрауме неписей. Полная идентичность, черта с два различишь, пока они концерт не устроят.
Вообще различишь, сказал Гус, раз они по земле не ходят.
Эта не ходила, а другие, может, и пойдут. Всеми двенадцатью здоровыми крепкими ножками. Лукась, ты как там, оклемался?
Лукась в разорванной рубашке, с повисшим на грудь отодранным воротником сюртука показался из теней. На бледном животе у него темнел кровавый отпечаток ботинка. На меня портье бросил взгляд, выражавший крайнее неудовольствие.
Извини, пожалуйста, сказал я, рубашку я тебе дам, у меня хорошие, новые, чистый батист. Мне очень жаль, но я совершенно себя не контролировал.
А надо бы контролировать, буркнула Ева, проверь в своих параметрах, у тебя сопротивление к ментальным атакам не появилось?
Я погрузился в самоисследование.
Нет.
А потому, что ты вообще не сопротивлялся! Расслабился и делайте со мной что хотите! Тебе нужно стать злее, недоверчивее, научиться сомневаться в том, что ты видишь.
О, поверь, в последнем деле я мастер. Я огромный специалист по сомнениям всех видов и цветов.
Ты сомневаешься в себе! И доверяешь всему вокруг! А нужно наоборот. Знать, что в мире есть только ты и твоя воля, а все остальное иллюзия, лживая и противная в общем, материал, из которого ты можешь делать все, что захочешь, если захочешь как следует.
Дурдом какой-то, вздохнул я, так жить нельзя.
Миллиарды людей так живут и распрекрасно себя чувствуют. Посмотрим, вдруг когда шмотки на ментальную защиту первый раз сработают, ты хоть принцип поймешь как говорить «нет!» тому, что пытается контролировать тебя, твою голову и твою жизнь, тогда и сопротивление начнет расти. Жаль только, что твой ведьмовской навык роста сопротивлений на менталку не сработает
Я все еще держал в руках горшок с редькой бросать их тут совершенно не хотелось, кто знает сколько в этой редьке еще магии осталось. Засунул в инвентарь, в городе в мусор кину.
***
Оставшаяся ночь прошла достаточно спокойно, даже удалось вздремнуть, привалившись к городским воротам. Возможно, охранные амулеты длинные полосы белой бумаги с красными знаками, шуршащие и развевающиеся на ветру, как-то отпугивали таинственного повелителя редек, либо у того нашлись и дела поинтереснее, чем с нами развлекаться. Стража отворила ворота точь в точь с первым лучом солнца, и мы ринулись в первую же лапшичную, двери которой уже были гостеприимно распахнуты и даже одаривали проходящих запахом варившихся овощей и темного острого соуса. Наевшись, мы как-то незаметно отрубились вповалку на толстых зеленых циновках, и хозяин лапшичной не возражал, только счет, который он нам выставил после пробуждения, заставил Еву сжать губы в ниточку.
Я этого носить не буду, сказал я.
Будешь, сказала Ева, ты будешь это носить, ты будешь в этом есть, ты будешь в этом даже спать, пока мы не покинем Таосань, или пока у тебя не появится собственной десятки в ментальном сопротивлении.
А нельзя было что-то менее кошмарное приобрести? Колечко там или сережку я недавно нашел в ухе еще пару дырок.
Нищим выбирать не приходится. Вещи на менталку и у нас дорогие, а здесь цены на них просто зашкаливают. Про бижутерию забудь, она нам не по карману. Даже за эту дрянь я заплатила, между прочим, двести золотых, и ты сейчас наденешь ее на свою дурацкую голову. К тому же тебе-то какая разница? Ты себя не видишь, это нам на все это любоваться.
Я взял протянутую конструкцию. Это была шапка? Шлем? Берет? Войлочный горшок с которого свисали многочисленные шнурки все в разноцветных бусинах. Из войлока высовывались длинные пружинки, одна даже с гайкой, а из шишака наверху торчал маленький, но бесспорный ветряк-пропеллер.
Давай, надевай.
Я внутренне взвыл, но натянул этот ужас на башку.
Если ты что-то говоришь, то я все равно не слышу, эта штука мне уши прижала.
Ничего, их можно вытащить. Тут типа прорезей есть, ну-ка, дай, вот как-то так.
А это не вредно для ушей, когда они так в разные стороны топырятся? спросил Акимыч.
Ты не представляешь насколько мне все равно, вредно это для ушей или нет. сказала Ева. Достаточно того, что за нами повсюду таскается древнеисторический маньяк-убийца с полутораметровым мечом, не хочу еще иметь и клан-лидера, который в каждую секунду готов превратиться в комок орущего и царапающегося безумия.
Да, сказал Лукась, выглядит непрезентабельно, но на фоне того мухоморного безобразия, в котором разгуливает Акимыч, даже не очень бросается в глаза. По крайней мере расцветка даже сдержанная, А нельзя эти крылышки перекрасить? Нет? Ну, ладно. Теперь напомните мне, пожалуйста, какие у нас дальнейшие планы?
Нам нужно найти рыбника, сказала Ева.
Ага, отлично, сказал Акимыч, а как мы будем его искать? Город-то немаленький.
Ева пожала плечами и направилась к одному из стражников, прохлаждавшихся у ворот аукциона. Стражники здесь были красивые, в пестрых стеганых халатах с нашитыми металлическими бляшками, в высоких шапках с многочисленными рожками, с каковых рожек свисали флажки,.. хм, может, в Таосань я и не буду так уж выделяться головным убором.
Какой рыбник? спросил стражник.
Нам известно, что в юности он был послушником в монастыре Зеленого Тигра.
Стражник смотрел не на Еву, а куда-то вдаль, на гору.
Рыбный рынок тянется от квартала ив и цветов до чайных павильонов, это пять верст. Там торгуют угрями и крабами, и гребешками, и трепангами, и рыбой всяческой десять тысяч рыбников. И мне неизвестно где они все проводили свою беспутную юность.
Про десять тысяч рыбников он стопудово врет, сказал Акимыч, отходя от аукциона, столько торговцев рыбой даже в Москве не наберется, думаю.
А что, в Москве появилось море? спросила Ева, А то я как-то давно не слежу за географией. Ним, ты что так ушами-то дергаешь? Рыбки половить захотелось?
Да, было бы славно. Интересно, что тут ловится.
Рыбный рынок, о близости которого можно было бы узнать за несколько кварталов по запаху и крикам, был огромен. Рыба была навалена на дощатые настилы улиц, свисала с крюков, била хвостами из громадных корзин. В тазах и корытах ползали и копошились тысячи видов иных обитателей глубин, а уж торговцев здесь было не меньше, чем чаек, огромными эскадрильями патрулировавших набережную, куда, не чинясь, сбрасывали рыбьи потроха. Тут же дымили бесчисленные жаровни, на которых купленное и готовили жарили в кипящем масле, варили в пряных бульонах, коптили на переносных горелках. Разносчики с бамбуковыми шестами на плечах бегали с воплями, предлагая всем заглянуть в огромные корзины и набрать себе наилучшей сайры или сушеной летучей рыбы.
А тебе с твоим уловом, наверное, сюда, сказала Ева, глядя на дощатый павильон, расписанный лодками, кудрявыми волнами и исключительно зелеными соснами, и исключительно жирными аистами.
«Живые драгоценности моря редчайшие и изысканнейшие рыбные блюда десяти тысяч вкусов»
Пока я общался с представителями «Драгоценностей» и выяснял, как они относятся к идее приобретать высокоуровневую рыбу у заезжего чужестранца (хорошо относятся), наши напокупали себе глазированных креветок и маленьких осьминогов на палочках. Даже Евина экономия тут дала слабину.
В принципе, неестественно бодрым голосом начал я, зачем нам искать рыбника полным составом? Мы могли бы с Гусом на пару часиков уехать порыбачить, а
Нет, сказала Ева, облизывая с пальцев сладкий соус. Может, тут и не десять тысяч рыбников, но вряд ли сильно меньше, и я не исключаю, что нам придется поговорить с каждым. Сейчас делим рынок на сектора, расходимся и приступаем к опросу населения.
***
Ев, но ты должна признать, что это бессмысленное занятие, сказал Акимыч.
Мы сидели в нашей гостинице, которая оказалась устроена очень разумно совершенно крошечные комнатки наверху и большая общая чайная внизу, да еще и с верандой, вид с которой, правда, открывался на задний двор с мусорными корзинами, но все-таки.
С такими вводными мы никогда ничего не найдем. Я сегодня человек сто спросил насчет рыбника-пьяницы, который был послушником. И все только возмущались, говорили, что нет ничего страшного в том, чтобы после тяжелого дня среди холодной рыбы выпить чашечку горячего сладкого рисового винца. Или даже чайничек.
А вы видели глашатаев? спросил Лукась.
Это те, которые зеленые, с барабанами? Жутко громкие, орут как резаные? «Утеряна ручная черепаха! С инкрустацией на панцире в виде знака долголетия! Вернуть за вознаграждение Деве в Лиловом из Сливового павильона!»
Думаю, ответил Лукась, нам нужно их нанять.
Ага. «Утерян рыбник-алкоголик из монастыря Зеленого Тигра! Вернуть за вознаграждение группе лиц в странных шляпах!»
Нимис, кончай комплексовать из-за своего головного убора, сказала Ева, это просто смешно.
Да, сказал я, стараясь не глядеть на свое нечеткое отражение в чернолаковой ширме, ограждающей наш столик от прочих посетителей. смешно и унизительно. Можно мне хотя бы в городе снимать это непотребство? Хотя бы в гостинице? Сюда же мобы-менталики не пролезут? Амулеты, стражники, охраняемая территория, общественная безопасность
Как мы видели, даже артефактные призраки могут мимикрировать под неписей, да и кто тебе сказал, что их хозяин не самый настоящий непись? Нет уж, не снимай шапку даже на ночь, я тебе серьезно говорю. Таосань славится менталистами, что-то я об этом подзабыла. Что же, завтра мы продолжим наши изыскания на рынке. Насчет глашатаев, кстати, Лукась, очень неглупая идея, молодец! Нужно будет узнать их расценки. Пока что этот несчастный рыбник наша единственная зацепка, и нам нужно попытаться выдавить из нее все, что можно. Когда если рыбник окажется пшиком, тогда, я боюсь, нам придется думать о путешествии к этому Зеленому Тигру самостоятельно, чего лично мне хотелось бы избежать. Как дедушка там сказал? Два миллиона шагов без малого?
Ага, «и вы сегодня уже можете сделать первые десять тысяч». Давно меня так изящно не посылали на
Вот зуб даю, что морем до этого Тигра не доберешься, что стоит он в центре материка, на самой большой горе, в самой недоступной заднице мира, в окружении мобов двухсотого уровня.
Поднимаясь к себе в номер после ужина, я сдернул шапку и сунул ее в инвентарь. Впервые за долгое время вздохнул свободно и тесной она была, да и жарко в ней, и уши натерла. Надеюсь, Ева не думает, что я на самом деле буду в этом спать?