Командир Одноглазый занял свое место в боевом отсеке наверху, и поставил ноги на плечи Цыгану. Рядом с командиром разместился Фриц.
Внутри было тепло. Антон представил, что будет на поле боя невыносимая духота и жарища. Цыган выжал сцепление, вытянул поршень насоса, машина завибрировала и загудела. Он переключил рычаг на первую скорость и потянул ручку газа. Танк двинулся вперед, кабину заполнили шум и лязг. Все знали, что слышимость с этой минуты нулевая.
Антону на своем месте не было доступа к прибору кругового обзора, всё, чем он располагал маленькое окошко для пулеметной стрельбы диаметром в палец. Запахло жжёным, неясно откуда из танка или из неисправного шлема. Антон стиснул зубы и решил не обращать на это внимания. Совсем скоро они были на месте. Цыган остановился и заглушил двигатель, Антон прижался к своему окошку, стараясь оценить обстановку снаружи.
Поле дышало свежим рассветом, еще не успев разогреться от бледно-оранжевого солнца. Время остановилось, и казалось, можно вылезти из тесной железки, пройтись немного и брякнуться куда-нибудь в траву, не выжженную пока солнцем или артиллерией.
Визгливый гул мессеров разрезал тишину. Взрывы от снарядов заухали совсем близко. Бах, бах! Звук бомбардировщиков изменился, стал более басовитым, потом снова фальцет. Танки двинулись, Цыган тоже спешно завел машину. Сердце Антона часто забилось вот он, момент истины, главное, собраться, сделать все, как надо, другого шанса не будет! Шум раздирал уши. Цыган начал привычно вести танк по зигзагу, размашисто вихляя. Он сосредоточенно высматривал дорогу и темные холмики немецких танков далеко впереди.
Командир единственным глазом, не отрываясь, смотрел в перископ. Время текло, как тягучий клей, и будто вовсе остановилось. Тут Командир правой ногой нажал на плечо Цыгана, приказывая остановиться, потом повернулся к Фрицу и показал ему кулак, что означало готовить бронебойный снаряд.
Фриц быстро достал тяжелую тугую обтекаемую дулю, с усилием вставил ее в пушку и крикнул «Готово!», его не было слышно. Танк после остановки еще покачивало, Одноглазый несколько секунд помедлил, всматриваясь в цель и вращая двумя руками механизмы поворота и подъема, затем крикнул «Огонь!» (тоже непонятно для кого), и нажал педаль спуска. Пушка бабахнула, дернув всю машину назад, кабина заполнилась едким порохом, неприятно застилавшим глаза. Фриц быстро схватил отлетевшую гильзу и выкинул ее в люк наверху. Цыган уже рвал рычаг переключения скоростей на себя, неистово матеря Антона, который замялся и не сразу пришел к нему на помощь. Машина взревела и поехала по зигзагу до следующего выстрела. Только еле уловимые пулеметные очереди, которые как градины отскакивали от боков танка, напоминали, что их тоже хотят подбить.
Цыган ехал быстро, около тридцати километров в час, от него многое зависело. Они сделали еще один выстрел, после которого открыли люк, чтобы выветрить пороховой дым из кабины, вентилятор, видимо, дышал на ладан. Антон приноровился стрелять из пулемета, пока они виляли по полю. Азарт и чувство непобедимости охватило его целиком. Он верил, что броня танка выдержит любые снаряды, и громко распевал, направляя огонь куда ни попадя.
Перед третьим выстрелом командир чуть дольше целился, он показал Фрицу раскрытую ладонь, на что тот подготовил осколочный снаряд. Когда грянул выстрел, резко запахло жженым пластиком, после чего Антон уже мало что понимал. Как в тумане он видел Цыгана, который орал, вытаращившись на него и показывая на ручку переключения скоростей. Антон попытался собраться и дотянуться к ручке, но сил у него почемуто не было. Руки не слушались. Затем он почувствовал сильный удар в бок машины, с той стороны, где сидел.
Цыган продолжал как в немом кино материться и на Антона, и на командира, в ответ на судорожные толчки ногой сверху. Антон не смог переключить скорость. Раздался и раскатился по всему телу мощный удар. Кабина заполнилась дымом. Антон задрал голову вверх и увидел, как Одноглазый откинулся на сидении, со лба его стекала жирная багровая струя. Фриц уже вылезал наружу, нещадно давя командира сапогами и оставляя позади себя быстро распространяющий огонь от пролитого горючего.
Цыган рванул к нижнему выходу, но Антон словно протрезвел и уже рьяно протискивался к люку. Он быстрее сообразил, что нижний люк заело и рванул наверх через труп командира. Цыган схватил его за ногу, словно призывая пропустить, но Антон остервенело двинул ему сапогом в лицо, куда-то в область переносицы, потом еще и еще раз. Наконец, он вырвался из рук Цыгана, оставив его оглушенного в кабине управления и быстро выскочил наружу. Оглянувшись, Антон опомнился и протянул руку помочь, но водителя уже заело резвое пламя. Как паук в банке, Цыган метался от стены до стены, не понимая, что надо двигаться наверх. Антон закрыл крышку люка и спрыгнул на землю.
Обернувшись, он увидел огромное поле, заполненное машинами. Некоторые тэшки безжизненно стояли, подбитые, с оторванными носами и кабинами. Другие были завалены набок, жалобно подняв гусеницы, остальные продолжали елозить по полю, оставляя за собой лязг и клубы пыли.
Антон побежал, пригибаясь под обстрелом, не зная, в какую сторону двигаться. Он увидел Фрица, который схватился в рукопашной с немецким солдатом. Тяжело дыша, он не мог одолеть навалившегося на него противника. Взглянув на Антона, Фриц сузил глаза, словно знал, что тот не придет на помощь. Антон дернулся к ним, хватаясь за пистолет, но немец уже всадил во Фрица откуда-то взявшийся нож и несколько раз провернул его в районе живота или паха.
Антон развернулся и бросился бежать. Он не сразу понял, что автоматически продолжает судорожно напевать песню, которую орал в танке. На поле лежали мертвые, много мертвых с вывернутыми руками и ногами, с обезображенными лицами, совсем не похожими на человеческие, с выпавшими из живота внутренностями словно кто-то разбросал помои из протухших овощей и мяса.
Запах пластика стал невыносимым. Антон взревел и крикнул:
Шлем!
Он упал на землю и, плача, повторил:
Шлем! Шлем!
Он продолжал плакать в своей комнате, сдернув испорченный шлем, понимая, что испорчена теперь и вся его дальнейшая судьба в игре и, возможно, вся его жизнь.
***
Утром Антон поплелся в школу с большой неохотой. Весь день он, холодея от страха, ждал встречи со своими сослуживцами, даже боясь предположить, как закончился бой. В принципе, как сказал Ротмистров, в случае победы все мертвые в зачёт. Это значило, что их всех восстановят в игре. Неприятно, конечно, вспоминать детали его поведения в танке, но на геройство без выхлопа никто не подписывался. Что еще оставалось делать?
Он краем глаза сканировал снующих мимо школьников, придумывая, что он скажет Цыгану и Одноглазому при встрече.
После четвертого урока Антон пошел в туалет, быстро оправился и поспешил на выход, но чья-то рука грубо схватила его за шиворот, больно царапнув по деревянной шее.
Антон весь сжался, и почувствовал, как сердце напряженно и быстро бьется где-то в кистях. Его держал здоровый детина в неопрятной одежде, тот, что в игре был Цыганом. Командир, худощавый и болезненно бледный подросток в очках, приблизился к Антону.
Здравствуй, дружище, протянул он тонким голосом.
Цыган мертвой хваткой держал Антона за воротник. Антон молчал и испуганно смотрел на командира, однако оправдываться не собирался.
Что ж ты, козлина, натворил? продолжал Одноглазый, ровно, без интонации выплевывая слова.
Антон еще надеялся, что злоба соратников обусловлена его предательством, но общее сражение выиграно, и они продолжат воевать.
Одноглазый поднял голову к небольшому окошку под потолком и вздохнул.
Эх ты и гнедёныш! медленно и тихо продолжил он. Все просрано, понимаешь ты?.. Ничего ты не понимаешь! Как же я мог тебя взять дурак!
Он смачно выругался и вышел из туалетной комнаты.
Цыган не пошевелился, видимо все было оговорено заранее. Одноглазый облокотился на дверь снаружи, отслеживая, чтобы никто не зашел. Цыган повернул Антона к себе лицом, взял его за голову всей пятерней и с размаху всадил спиной в стену. Антона никогда никто не бил, он тихо охнул. Голову словно обкололи маленькими холодными иголками.
Че, Буратина, ногой меня, да? Знаешь, как это заживо сгореть? с ненавистью прошипел Цыган. Он подошел к мальчику совсем близко, уткнувшись ему в лицо солнечным сплетением.
А мы так не будем пропел он. Мы не такие.
Он резко шагнул назад и с размаху залепил Антону подзатыльник, хохотнув в ответ на раздавшийся тупой звук:
Деревяга!
Затем Цыган открыл одну из кабин, схватил Антона за шею и мгновенно втиснул его сначала в кабину, а потом головой в унитаз. Антону не верилось, что все это происходит с ним. Воды в унитазе не было, поэтому он не захлебнулся, но носом ткнулся в небольшую вонючую лужицу. До мальчика дошло, какому позорному наказанию его подвергают, и он изо всех сил дернулся, пытаясь вырваться из каменных лап Цыгана.
Амбал поднял скрюченного Антона за подмышки, вынес его из кабинки, поставил к себе спиной и пружинисто лягнул в деревянный зад, после чего сплюнул и вышел из туалета.
Антон, больно ударившись о стену, рефлекторно выставленными вперед руками, медленно сполз вниз, повернулся, сел, облокотившись, и заплакал. Не было ни салфетки, ни тряпки вытереть мокрое, воняющее мочой лицо.
В уборную кто-то зашел. Антон уткнулся лицом в коленки, закрылся руками и старался дышать ровно, чтобы не рыдать. Вошедший приблизился и сел напротив на корточки. Антон приподнял голову и увидел худосочного парня, кажется, из девятого класса. Тихий мальчик, нелюдимый, странноватый, он всегда ходил в черном. Парень внимательно разглядывал его, словно фотографировал своими большими лучистыми глазами. Антону стало не по себе.
Чё? спросил парень, как будто они давно друг друга знали.
Ничё, тихо ответил Антон.
А заторможено протянул парень. Понятно. Я тут покурю, пока перемены нет.
Он, не торопясь, залез на батарею и открыл окошко под потолком. Достав блестящий портсигар, парень выудил оттуда сигарету, прикурил и с наслаждением пустил струю дыма.
Антон сидел на месте и завороженно смотрел на него. Обычные сигареты мало кто курил в школе, это было немодно. Парень, видимо, кайфовал по полной: он смачно затягивался, глубоко втягивая щеки, затем зубами переминал сигарету, фигурно складывал губы и выдыхал тонкой струйкой, направляя молочный дым далеко вперед.
Антон поднялся, курильщик на секунду повернулся к нему:
Хочешь?
Антон молча забрался на батарею, он был намного ниже парня, но достал до окошка. Подросток протянул ему половину выкуренной сигареты, и Антон, осторожно, словно духовой музыкальный инструмент, поднес ее к губам, втянул в себя немного дыма, почувствовав прохладную, слегка намоченную губами парня папиросную бумагу. Горло защипало, но Антон не закашлялся. Курить ему не понравилось, но он продолжил, чтобы не обидеть необычный мальчик был так близок сейчас и как будто придавал уверенности. Словно это был давнишний друг, который пришел спасти его от разъяренных соратников, и он один понимает, как тяжело Антону приходится сейчас, но при этом не задает лишних вопросов. Антон затянулся ее раз и, чуть повернувшись к тощему, спросил:
Тебя как зовут?
Степан, ответил тот.
***
Ребята вылезли из машины и прошли в дом. Антон огляделся он никогда не видел такой роскоши. Дом был огромным, как аэропорт. Все вокруг отливало золотом, серебром, гладким блестящим мрамором. Люстры занимали почти весь потолок и переливались разноцветными камнями невероятной красоты. Мебель диваны, широкоспинные стулья, уютные кресла были недосягаемы, то есть не верилось, что на них можно садиться. Все пространство было солнечным, искрящимся и невыносимо богатым. Антону стало грустно.
А кто у тебя родители? беззастенчиво спросил он нового друга.
Папа режиссер, бросил Степан, направляясь в просторную кухню. Садись, ща еды принесу.
Антон подошел к стеклянным дверям, ведущим из гостиной в сад. Приусадебный участок просторно раскидывался в пределах видимых границ. У прямоугольных кустов, идущих вдоль забора, орудовал садовник. Дорожки были вымощены старинной мелкой плиткой. Вдалеке виднелся край беседки с барбекю и огромными качелями. Антон лбом прижался к стеклу, стараясь разглядеть, что с другой стороны сада. Он увидел холёного тонконогого коня на привязи рядом с небольшой конюшней. Там тоже работали люди. Сад был ухожен в каждом миллиметре и так же, как дом, нереально, по-книжному, красив.
Папа режиссер, как заклинание прошептал Антон.
Вернувшийся с кухни Степан заставил его вздрогнуть. Новый приятель принес и свалил на журнальный столик закуски бутерброды, кучу разных конфет, сок, газировку.
Они быстро начали расправляться с едой, почти не разговаривая. И снова у Антона возникло ощущение, что они знакомы давным-давно с этим странноватым мальчиком. В их молчании не было неловкости.
Когда они наелись до отвала, Степан предложил пойти к нему на второй этаж.
Круто живешь, тихо сказал Антон, следуя за хозяином.
Степа! услышали они чей-то возглас.
Мальчики остановились. Из соседней комнаты вышел высокий мужчина в длинном восточном шёлковом халате. Седые пряди волос его волнами ниспадали и прикрывали почти половину лица.
Привет, пап! отозвался Степан, но не подошел к нему, а продолжал, ссутулившись, стоять на месте.
Антон подумал, что сейчас им попадет за устроенный бардак. Однако отец молчал и почему-то заинтересованно разглядывал его, пока подходил, а когда увидел плотную темную кожу, не отвел глаза, как многие делали, и не застеснялся больного ребенка.
Глаза Степиного отца были пронзительные и неестественно блестящие, будто увлажненные специальным раствором. Отец почему-то обрадованно протянул руку Антону, не отрывая от него мокрых глаз:
Здравствуйте! Меня зовут Аркадий Степанович!
Антон представился и слабо пожал руку мужчине. Тот перевел взгляд на кисть мальчика и долго пожимал ее, тактильно сканируя необычный материал.
Да оживленно продолжал отец. Антон. Здравствуй, Антон!
Чему мог радоваться этот успешный, богатейший человек при виде больного подростка, который приперся в гости, было непонятно.
А куда вы? словно опомнился Аркадий Степанович, обращаясь к сыну.
Ко мне пойдем, пожал плечами тот.
Аркадий Степанович словно не хотел отпускать ребят. Глядя на Антона, он немного попятился и сел в кресло, немного театрально закинув ногу на ногу. Антон успел увидеть под распахнувшимся халатом дряблые жировые подушечки на сметанно-бледных коленях мужчины.
Антон, значит.. протянул опять режиссер. Ты заходи к нам еще, Антон!
Тот кивнул и посмотрел на Степу.
Ладно, пап, мы пойдем, недовольно пробурчал сын, и ребята двинулись наверх по лестнице.
В комнате у Степы было всё новейшие гаджеты, музыкальные инструменты, куча модной одежды по шкафам. Антону такое не снилось в самом волшебном сне.
Они снова покурили в окошко. На вопрос Антона, не заругают ли родители, Степан только хмыкнул. Похоже, ему было разрешено все.