Чуть ранее он объяснял министру иностранных дел графу Огюсту де Шуазелю: «Что до России, то мы причисляем ее к рангу европейских держав, только затем, чтобы исключить потом из этого ранга и отказать ей даже в праве помышлять о европейских делах Пусть она впадет в летаргический сон, из которого ее будут пробуждать только внутренние смуты, задолго и тщательно подготовленные нами. Постоянно возбуждая эти смуты, мы помешаем правительству московитов помышлять о внешней политике»[70]. В другом переводе на месте «смут» стоят «конвульсии».
Такое отношение легко назвать «тайным недоброжелательством», ведь Россия и Франция в годы Семилетней войны союзники. Пушкин не знал слов Людовика XV, но обдумывал ситуацию с переворотами так, как если бы знал и рассматривал как опасность самой жизни страны.
Окажись Екатерина II менее сильным правителем, а Россия тем, за что ее принимали и упования Людовика XV могли оправдаться. Впрочем, цель достигается не с одного удара. Впереди, за переворотом 1762 года, согласно Пушкину, маячили 11 марта 1801-го, 14 декабря 1825-го и новые «конвульсии».
Заезжие эмиссары выбирали кандидатов. Великая княгиня Екатерина Алексеевна до поры казалась подходящей. Сен-Жермен в повести помог графине после того, как та сама попросила:
«Она решилась к нему прибегнуть. <>
Старый чудак явился тотчас и застал в ужасном горе. Она описала ему самыми черными красками варварство мужа и сказала наконец, что всю свою надежду полагает на его дружбу».
Многие страницы мемуаров Екатерины II, с которыми был знаком Пушкин, показывают именно «варварство мужа», описанное «самыми черными красками». В 1835 году поэт давал их читать великой княгине Елене Павловне, жене Михаила Павловича, даме умной и честолюбивой, которая сама была бы не прочь сыграть аналогичную Екатерине II роль. Но времена изменились. «Великая княгиня взяла у меня записки Екатерины II и сходит от них с ума»[71]. Отстраненный тон показывает, что Пушкин не очаровался откровениями будущей императрицы.
В «Записках» Екатерины II есть примечательный момент, когда знакомый дипломат объясняет ей, как перестать страдать из-за нападок Елизаветы Петровны, ее двора и пренебрежения мужа. Сама она приписывает главный вывод из разговора себе:
«Я решила дать почувствовать тем, которые мне причинили столько различных огорчений, что от меня зависело, чтобы меня не оскорбляли безнаказанно <>
я держалась очень прямо, высоко несла голову, скорее как глава очень большой партии, нежели как человек униженный и угнетенный»[72].
Что заставило великую княгиню изменить поведение? «Она была в отчаянии, когда судьба привела в Россию кавалера Уильямса, писал секретарь французского посольства Клод Рюльер, английского посланника который осмелился ей сказать, что кротость есть достоинство жертв, ничтожные хитрости и скрытый гнев не стоят ни ее звания, ни ее дарований; поелику большая часть людей слабы, то решительные из них одерживают первенство; разорвав узы принуждения она будет жить по своей воле»[73].
Новый английский посланник сэр Чарлз Хэнбери Уильямс прибыл в Россию весной 1755 года. Екатерина сразу выделила его из круга иностранных министров. На празднике в Ораниенбауме по случаю именин великого князя «у нас с ним был разговор столь же приятный, сколь и веселый»[74], вспоминала она о новом знакомом.
Уильямс словно дарит Екатерине тайну карт, исполнив в реальной жизни роль Сен-Жермена. «Записки» императрицы начаты знаменитым вступлением:
«Счастье не так слепо, как его себе представляют А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств, характера и личного поведения. Чтобы сделать это более осязательным, я построю следующий силлогизм:
Качества и характер будут большей посылкой;
Поведение меньшей; счастье или несчастье заключением..
Вот два разительных примера:
Екатерина II,
Петр III».
Императрица знала себе цену. И три «карты», приведшие ее к победе к счастью, названы точно: «качества», «характер», «поведение». Эта сентенция заслуживает того, чтобы поставить ее в параллель с размышлениями Германна из «Пиковой дамы»: «Нет! расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!»
Покой и независимость именно то, чего великая княгиня искала, когда получила совет от сэра Уильямса. В ее рассуждении о счастье сказано: «Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предшествующих событию».
Оказывается, у императрицы с Германном много общего оба полагались на выстроенную стратегию. Наследственность? Пушкин же описывал разрушительное действие случая: кому-то он улыбается, кому-то нет.
«Умер в нищете»
Кому графиня могла передать тайну трех карт? Наследники ничтожны. Как в заметке Пушкина: «Ничтожные наследники северного исполина». Томский рассказывает: «У ней было четверо сыновей все четыре отчаянные игроки, и ни одному не открыла она своей тайны Покойный Чаплицкий, тот самый, который умер в нищете, промотав миллионы, однажды, в молодости своей, проиграл помнится, Зоричу около трехсот тысяч. Он был в отчаяние. Бабушка, которая всегда была строга к шалостям молодых людей, как-то сжалилась над Чаплицким. Она дала ему три карты, с тем чтоб он поставил их одну за другой, и взяла с него честное слово впредь уже никогда не играть. Чаплицкий отыгрался и остался еще в выигрыше».
То, что для героини Пушкина «карта», для ее августейшего прототипа «власть». Екатерина II тоже не хотела передавать корону своему сыну заядлому игроку в политику. Если отсчитать искомые «лет шестьдесят» от времени действия повести, то получатся 70-е годы XVIII века, точнее 17721775-й период целого букета заговоров в пользу подросшего наследника престола Павла Петровича. Только пришедший к власти в 1774 году Григорий Потемкин сумел постепенно обуздать сторонников цесаревича и загнать непрерывно тлевшее возмущение в подполье. Отчего оно, впрочем, не стало меньше. Поэтому, помимо прочего, «тайная недоброжелательность» это и отношение Павла к матери, и отношение августейшей матери к Павлу.
Император Павел I. С. Тончи. Около 1800 г.
Императрица Мария Федоровна. Э. Л. Виже-Лебрён. 1796 г.
Получив корону, вопреки воле императрицы, после ее смерти в 1796 году Павел I вскоре утратил венец, а вместе с ним и жизнь. История «курносого злодея» и связанные с переворотом 1801 года прототипы еще ожидают нас впереди. А пока остановимся на Чаплицком. Тайна, обойдя официальных наследников, как будто вильнула в сторону.
Польская фамилия облагодетельствованного старухой молодого повесы уводит читательские ассоциации к Речи Посполитой, пережившей в царствование Екатерины II три раздела. А фамилия карточного соперника Чаплицкого Зорича в лагерь екатерининских фаворитов.
Семен Гаврилович Зорич, уже по окончании случая, устроил в своем имении в Шклове в Белоруссии настоящий игорный рай, так что Шклов именовали «русским Монако». В параллель встает решение Германна: «Он стал думать об отставке и о путешествии. Он хотел в открытых игрецких домах Парижа вынудить клад у очарованной фортуны». Однако «в Москве составилось общество богатых игроков, под председательством славного Чекалинского» Чекалинский современный Пушкину аналог Зорича. Обоим улыбнулось счастье в игре или в политике. Даже место жительства Зорича на бывших польских землях, отошедших к России по разделам и пожалованных минутному любовнику царицы наводит на польский след.
Последний король Речи Посполитой Станислав Август Понятовский, давний возлюбленный Екатерины в бытность ее еще великой княгиней, получил свою корону из рук российской государыни с условием, что он останется во всем послушен петербургскому кабинету и не будет принимать участия в политических интригах, то есть не станет «впредь уже никогда играть». Станислав Август действительно «промотал миллионы», но, нарушив запрет своей благодетельницы и пустившись в политику, то бишь снова принявшись за «игру», потерял все. Фигурально выражаясь, он «умер в нищете» лишился страны и окончил дни в изгнании, проживая то в Петербурге, то в Твери.
О польских ассоциациях в «Пиковой даме» мы еще поговорим, касаясь основного временного потока повести, то есть конца 20-х начала 30-х годов XIX века. Что же касается Екатерины II, то ее в пушкинскую эпоху считали виновницей уничтожения государственности соседей. Что неверно. По разделам императрица забрала у Речи Посполитой земли, населенные не поляками и не католиками, а православными украинцами и белорусами. Эти территории легко срастались с Россией. Она даже требовала у корреспондентов поздравить ее с древней «русской колыбелькой» то есть с присоединением очага, из которого, собственно, и произошла Русь. Но коронной Польши «польской колыбельки» Екатерина предусмотрительно не тронула. Чужое сердце забилось на окраинах империи после победы над Наполеоном, по решениям Венского конгресса в 1815 году отдавшего основные земли Польши России.
Строго говоря, винить следовало Александра I, добивавшегося соединения двух государств под одной короной. Но виноватой называли именно «бабушку», поскольку она начала дело. Масть карты пики имеет более благородное название: вини. Ее рисунок напоминал лист винограда. Понятие перешло в русский язык из польского, где, как и у нас, слово «вино» и «вина» звучат похоже. Сравним: вино wino; виновник poczucie winy; дама виней pani winy. Игра слуховых ощущений виноватая дама. Отсюда еще одна форма «тайной недоброжелательности». Доброго отношения быть не могло: оба народа претендовали на одни и те же земли. А «тайной» вражда стала, потому что в явном столкновении Польша много раз была побеждена и могла сопротивляться только скрыто. «У раба лишь одно есть оружье измена», писал Адам Мицкевич. Эта измена в теле России возникла, по мнению современников Пушкина, по вине Екатерины II.
Лицом к императрице от «Пиковой дамы» читателя поворачивает и образ старой «барской барыни», «ровесницы покойницы», провожавшей графиню в последний путь. «Две молодые девушки вели ее под руки, сказано в повести. Она не в силах была поклониться до земли, и одна пролила несколько слез, поцеловав холодную руку госпожи своей». Само по себе присутствие старых слуг, поседевших вместе со своими господами, было явлением заурядным. Екатерина II держала возле себя именно таких людей. В день ее смерти пожилые камердинеры, находившиеся в императорских покоях, положили тело разбитой ударом хозяйки на матрас и тянули из уборной (помещения с уборами, а вовсе не клозета) в комнаты.
Возле Екатерины II существовала довольно известная личность Марья Саввишна Перекусихина, чья самоотверженная преданность умирающей государыне была отмечена даже недоброжелателями из окружения Павла I. Федор Васильевич Ростопчин писал: «Твердость духа сей почтенной женщины привлекала многократно внимание всех, бывших в спальне. Занятая единственно императрицей, она служила ей так, как будто ежеминутно ожидала ее пробуждения, сама поминутно подносила платки, коими лекари вытирали текущую изо рта материю, поправляла ей то руки, то голову, то ноги»[75]. Перекусихина доживала век в Москве, удивляя современников молчаливостью насчет скончавшейся императрицы. Не вызывало сомнений, что она многое знает, но так никому и не открывает «тайн своей госпожи».
Люди вольных воззрений называли Перекусихину «проб-дамой», считая, что новые фавориты попадали к императрице после аттестации у верной служанки (Шарль Массон поставил на ее место фрейлину Анну Степановну Протасову)[76]. В этом смысле любопытно, что Германн, раздумывавший, а не сделаться ли любовником 87-летней старухи, подошел к ее гробу сразу после барской барыни.
Екатерининская тема в «Пиковой даме» оказалась особенно понятной представителям русских масонских кругов. Недаром Петр Ильич Чайковский в опере увеличил долю сцен, происходивших в XVIII веке, по сравнению с повестью. Он даже придумал пышный эпизод приезда императрицы на бал, вырезанный в советское время, несмотря на восхитительное музыкальное решение.
Если учесть, что на так называемый «петербургский текст» опера Чайковского повлияла не в меньшей а на Ахматову в большей степени, чем сама пушкинская повесть, то допустимо говорить и о екатерининских реминисценциях у Достоевского, Блока, Бенуа, Белого.
Примечания
1
Словарь языка А. С. Пушкина: В 4 т. / Отв. ред. В. В. Виноградов. М.: Азбуковник, 2000. Т. 1. С. 800.
2
Елисеева О. И. Тот самый Сен-Жермен. Кто скрывается за образами «Пиковой дамы» // Родина. 2000. 6. С. 1720.
3
Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. / Гл. ред. В. Г. Базанов. Л.: Наука, 19721990. Т. 11. С. 303.
4
Эйдельман Н. Я. «А в ненастные дни» // Звезда. 1974. 6. С. 206.
5
Есипов В. М. Пушкин в зеркале мифов. М.: Языки славянской культуры; Изд-во А. Кошелев, 2006. С. 211.
6
Декабристы: Антология: В 2 т. / Сост. Вл. Орлов. Л.: Художественная литература, 1975. Т. 1. С. 330.
7
Восстание декабристов: Документы / Под общ. ред. и с предисл. М. Н. Покровского. М.; Л., 19251986 (Материалы по истории восстания декабристов). Т. 1. С. 457.
8
Пушкин А. С. Собрание сочинений: В 10 т. / Под общ. ред. Д. Д. Благого и др.; послесл. Д. Д. Благого. М.: Гослитиздат, 19591962. Т. 9. С. 233.
9
Там же. С. 235236.
10
Там же. С. 223.
11
Корф М. А. Воспоминания // Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками: В 2 т. / Сост., вступ. очерки и примеч. В. В. Кунина. М.: Правда, 1987. Т. 2. С. 44.
12
Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя; Статьи и заметки: 19601990; Евгений Онегин: Комментарий / Вступ. ст. Б. Ф. Егорова. СПб.: Искусство-СПБ, 1995. С. 55.
13
Набоков В. И. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин». СПб.: Искусство-СПБ; Набоковский фонд, 1998. С. 357358.
14
Чернов А. Ю. Длятся ночи декабря: Поэтическая тайнопись: Пушкин Рылеев Лермонтов. СПб.; М.: Летний сад; [б. и.], 2008. С. 1719.
15
Пушкин А. С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 9. С. 57, 59, 62.
16
Греч Н. И. Записки о моей жизни / Под ред. П. С. Усова. СПб.: Изд-во А. С. Суворина, 1886. С. 393394.
17
Восстание декабристов: Документы. Т. 1. С. 444.
18
Лебедев Н. М. «Отрасль Рылеева» в северном обществе декабристов // Очерки из истории движения декабристов: Сборник статей. М.: Госполитиздат, 1954. С. 388403.
19
Лейтон Л. Дж. Эзотерическая традиция в русской романтической литературе. Декабризм и масонство. СПб.: Академический проект, 1995. С. 99104.
20
Бестужев-Марлинский А. А. Повести / Сост., вступ. статья и примеч. В. И. Кулешова. М.: Правда, 1986. С. 421.
21
Захаров Н. С. Петербургское совещание декабристов в 1824 году // Очерки из истории движения декабристов. С. 97101.
22
Николай I. Записки // Николай Первый и его время: Документы, письма, дневники, мемуары, свидетельства современников и труды историков: В 2 т. / Сост., вступ. ст. и коммент. Б. Н. Тарасова. М.: ОЛМА-Пресс, 20002002 (Архив). Т. 1. С. 108.
23
Erman G. A. Travels in Siberia. V. I. Philadelphia, 1850. P. 293294.
24
Бестужев А. А. Письма к Н. А. и К. А. Полевым // https://sv-scena.ru/Buki/Pisjjma-k-N-A-i-K-A-Polyevym.16.html Дата обращения 13.12.2021.
25
Бестужев А. А. Письма к Н. А. и К. А. Полевым // https://sv-scena.ru/Buki/Pisjjma-k-N-A-i-K-A-Polyevym.19.html Дата обращения 13.12.2021.
26
Вяземский П. А. Записки // А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. / Сост. и примеч. В. Э. Вацуро и др.; вступ. ст. В. Э. Вацуро. М.: Художественная литература, 1985 (Серия литературных мемуаров). Т. 1. С. 59.