Вторая часть определяет исторические, религиозные, идеологические и геополитические истоки русофобии и выделяет пять ее основных разных форм. Все в целом рассказывает генеалогию русофобии в различных европейских нациях за тринадцать веков, точнее говоря, с тех пор как Империя Карла Великого сменила Византию в качестве наследника Римской империи. Еще с религиозного и имперского соперничества империи, созданной Карлом Великим и папством и стоявшего у истоков французской, английской, немецкой, а позднее и американской русофобии длится эта более или менее горячая война Запада против России (которая, впрочем, скажем честно, отвечала ему тем же!).
Третья часть описывает, как действует современная русофобия. Создание антирусского нарратива в медиа и в академическом мире, фабрикация зла, персонифицированного сегодня во Владимире Путине, призваны вписываться в весь русофобский контент, в мифологему о свирепом русском медведе, пляшущем под дудочку своего злобного президента. Она предлагает синтетическое прочтение всех элементов в свете недавних событий и особенно украинского кризиса, показывая, как все ресурсы западной мягкой силы были мобилизованы на рассказ о «злобной» России, мечтающей сожрать белую и пушистую Европу.
В действительности негативный дискурс об инакости русских есть составная часть так и не завершившей свое формирование западной идентичности. Запад, стремясь сохранить свою гегемонию над остальной частью мира, нуждается в российском враге, дабы реализовать свои амбиции, всячески их маскируя. Подобно мачехе Белоснежки, Запад без конца смотрится в зеркало, чтобы их легитимизировать. Но зеркало всегда возвращает ему голую правду: на востоке существует страна, которая оспаривает его мнимую красоту. Так объясняется наша насмешливая адаптация сказки про Белоснежку. В том же пародийном ключе обрисовываются и конфликтные отношения, связавшие Европу и Россию, в конце концов толкающие ее в объятия нового очаровательного принца с Дальнего Востока, который гордится своими раскосыми глазами.
Вот так, в амплитуде от надменности до глупости, продолжается долгое противостояние, у нас на глазах порождающее новый миропорядок, в центре которого будут уже не Европа и не Соединенные Штаты.
Во всех случаях мне показалось важным углубиться в прошлое, чтобы развенчать самый тонкий тезис русофобов что Запад всегда лишь реагировал на антизападничество и животный антиамериканизм российского общества и российской власти[11]. И чтобы показать, что русофобия обладает еще и религиозной основой и не ограничена временем. Она тянется сквозь века, бесконечно возрождаясь при всяком удобном случае. Исчезая здесь, она вдруг возникает в другом месте, стихая на несколько поколений, чтобы внезапно вспыхнуть опять по какой-то загадочной причине.
А подчас она исчезает совсем, сменяясь симпатиями и неожиданным восхищением. Потом, из-за нового инцидента, неверно понятого намерения, непродуманного заявления, новой городской легенды, приграничного конфликта, вспыхивает с новой силой. Наконец, русофобия обладает сильной геополитической коннотацией и является феноменом присущим исключительно Западу.
Многообразная, межкультурная, изменчивая, многонациональная, трансисторическая, русофобия разворачивается в полушарии северного католичества и протестантизма. Жители Азии, Африки, арабы, южноамериканцы никогда не были русофобами. У китайцев и японцев иногда возникали проблемы с Россией как с соседкой. Между ними вспыхивали войны, как это часто бывает между соседями, но они никогда не приводили к выработке расистской антирусской идеологии.
Невозможно поблагодарить всех тех, кто помогал мне в подготовке и сочинении этого труда. Но считаю очень важным выразить свою признательность моему издателю, Сержу де Палену, принявшему мою тему очень близко к сердцу и предоставившему замечания и документы, Олимпии Верже, тщательно и компетентно выверившей издание, и авторам, помогавшим мне в создании этой книги. Особенная роль тут, по-моему, принадлежит пионерам исследований западной «антирусскости», которые и это не случайно почти все американцы или англичане. Если англосаксы возвели русофобию до вершин неестественности и эффективности, то они же и бескомпромиссно анализировали и разоблачали ее в серьезнейших академических трудах. И за это надо воздать им высокое должное[12]!
Еще считаю себя обязанным Эзекиилю Адамовски, он аргентинец, Джону Хоузу Глисону, Тони Пэддоку, Андрею Цыганкову, Маршаллу По, покойному Стивену Дж. Коэну. Фелиситас Макджилкрист, Раймонд Тарас, Айвор Ньюманн и Пол Сандерс опубликовали эмоциональные исследования различных форм русофобии[13]. Затем назовем еще имена: Слободан и Марко Деспот, Эрик Хёсли, Габриэль Галис и Жорж Нива, дали мне полезные советы и существенные замечания. Драгоценной была и помощь «Монд дипломатик», как и блога Жака Сапира, всегда хорошо информированного, и более фрондерского сайта Винейярда Сэйкера, и особенно очень профессиональные расследования американских журналистов «Consortium News» и «The Grayzone».
Наконец, дабы внести полную ясность, должен уточнить, что с 1998 года у меня двойное гражданство швейцарское и российское, и российское я принял после удочерения моей дочери Оксаны. Это решение, принятое в годы президентства Ельцина, когда такое еще было возможно, ничем не обязано ни президенту Путину и никоим образом не свидетельствует о каком-либо преклонении перед ним. Мой интерес к России и истории восточной Европы и Балкан возник во время двух поездок в Сараево, в 1993 и 1996-м, кода я смог воочию наблюдать, как сильны и широки царящие на Западе антиславянские предубеждения.
Наконец, посвящаю эту книгу всем собратьям-журналистам, которые, несмотря на трудности профессии, продолжают делать свое дело в соответствии с совестью и возможностями, и университетским исследователям, историкам и политологам, упорно работающим на совесть, и без гнева и пристрастия, не давая столкнуть себя с прямого пути пропаганде, нападениям, ненависти и предубеждениям.
Эта книга является одновременно результатом многолетнего профессионального опыта и реакцией на украинский кризис 2014 года.
Начиная с первых недель моей журналистской практики в «Журналь дё Женев», авторитетной и вполне либеральной газете, ныне уже не существующей, я понял, что такое двойные стандарты, применяемые западной прессой и западными лидерами по отношению к странам или политическим режимам, которые им не по вкусу. Весной 1980-го я едва успел освоиться на новом рабочем месте в Женеве открылось заседание Всемирной антикоммунистической лиги[14]. Погода на выходные ожидалась хорошая, и штатные журналисты не рвались присутствовать на этом мероприятии. В результате туда отправили меня стажера. На встрече собрались самые свирепые диктаторы и палачи планеты, посланцы Аугусто Пиночета и аргентинских генералов, корейцы, тайваньцы и представители других азиатских диктатур, коих тогда было великое множество. Все они крайне неловко чувствовали себя в гражданском, как герои дешевых сериалов, прятали глаза за стеклами темных очков, и мне казалось, что на их лбах все еще виден след от военной фуражки, снятой накануне. Вернувшись в редакцию, я честно изложил все, что видел и слышал, а поскольку было воскресенье, никто не стал вычитывать мой материал, и он пошел в печать как есть.
Какова же была оторопь моих начальников на следующее утро! Меня вызвали на ковер и устроили разнос. Откуда же мне было знать, что одним их крупнейших акционеров газеты является швейцарский представитель этой самой Всемирной антикоммунистической лиги? Мне следовало бы понимать, что диктаторы бывают разные, что диктатура диктатуре рознь. Бывают хорошие диктатуры во главе их стоят прозападнически настроенные генералы. А бывают плохие они свирепствуют в России и в Восточной Европе. Нельзя также говорить, что «диктаторы бросают в тюрьмы инакомыслящих и применяют пытки к политзаключенным». Надо формулировать иначе: «Это защитники свободного мира, который они охраняют от коммунистической заразы».
Таков был мой первый урок.
Несколько лет спустя, 19 ноября 1985 года, в Женеве состоялся первый саммит Рейгана и Горбачева. После войны во Вьетнаме, после ввода советских войск в Афганистан, после истории с размещением в Европе американских ракет средней дальности, после стратегической оборонной инициативы Рональда Рейгана, с которой он выступил в марте 1983 года, это была первая встреча восточного и западного лидеров. Кроме того, из России впервые приехал молодой глава государства, привезя с собой симпатичную, представительную жену, которая тут же заняла место на обложках глянцевых журналов и сама быстро купилась на эту иллюзорную популярность. В тот день мне исполнилось 29 лет, и я как сейчас помню окрылявшие меня надежды. Но вместе с тем меня не покидало ощущение ирреальности происходящего. Встречались два блока, и закоснелым оказался совсем не тот лидер, от которого ждали закоснелости.
Наиболее гибким, наиболее готовым к уступкам и идеологическим жертвам пусть даже это была мера вынужденная оказался не американский президент, а советский генсек. Для Горбачева договор был, что называется, дороже денег. Он не понял, что для Рейгана договор лишь промежуточный этап и что «правовое государство», о котором столько кричат западные юристы, не более чем красивое выражение. Во-первых, при чем здесь государство ведь речь не идет о чем-то статичном и незыблемом? А во-вторых, это самое право не является раз и навсегда установленным и незыблемым напротив, оно постоянно меняется, виляет, выбирая окольные и непредсказуемые пути, в зависимости от интересов правящих группировок и доминирующих интеллектуальных тенденций определенного исторического момента. Совершенно в англосаксонском духе правовая система отражает не столько принципы, сколько конъюнктуру.
По сути, для Запада право это меняющееся понятие, актуальное лишь на сегодняшний день, потому что завтра оно устареет. Оно удобно, чтобы вести войну и завоевывать новые территории невоенными средствами. Оно не является самоцелью, а отвечает известному постулату: «Все что мое мое раз и навсегда, все что твое подлежит обсуждению». Горбачев так и не понял этой истины и впоследствии, в 1991 году, повторил ту же ошибку, выведя советские войска из Восточной Европы в ответ на устное обещание, что НАТО не будет вводить туда свои войска. Прошло несколько лет, и вся Восточная Европа оказалась в руках НАТО, которое добралось даже до Грузии и Афганистана территорий, удаленных от Северной Атлантики на тысячи километров. Так я на практике убедился, что добрые намерения редко приводят к правильной политике.
Это был мой второй урок.
Благие намерения в Сараево
Четыре года спустя после падения Берлинской стены, в сентябре 1993 года, будучи главным редактором газеты «Трибюн дё Женев», я приехал в Сараево вместе с делегацией журналистов из разных стран. Целью поездки было поддержать независимость газеты «Ослободжение» и защитить ее от сербов. В этот период США и ЕС под лозунгом о праве наций на самоопределение решили поменять существующие границы и спровоцировать раскол югославского союза, мало заботясь при этом о мнении составляющих его народов. Словосочетание «неприкосновенность границ» еще не вошло в западный лексикон, поэтому всем казалось абсолютно правильным перекроить карту Центральной Европы, от Чехии до Македонии, нарушив союз народов, живших доселе под одной крышей. Но это было задолго до того, как события на Украине и в Крыму заставили западных юристов интерпретировать международное право совершенно в ином ключе.
Итак, в 1993-м тон задавала группа влиятельных парижских интеллектуалов и несколько видных представителей французской и европейской прессы. Все они тогда в один голос кричали о праве на вмешательство в конфликт и о необходимости остановить «сербских варваров». История показала, что этим пророчествам суждено было сбыться два года спустя в Сребренице. Но в 1993-м сербы были всего лишь воинствующими националистами, такими же, как все, не лучше и не хуже, и было еще не поздно заключить международное соглашение, чтобы мирно и справедливо разрешить этот конфликт и избежать кровопролития.
Так вот, облачившись в каски и пуленепробиваемые жилеты, мы отправились в полуразрушенное после бомбежек здание газеты, ставшей символом сопротивления «варварам», оплотом журналистской независимости и защитником идеи многоэтнического государства. Нам устроили встречу с журналистами и несколькими еще остававшимися в редакции сербами и хорватами, окруженными плотным кольцом боснийских офицеров-мусульман. Само собой разумеется, они как «Отче наш» отбарабанили все, что мы хотели от них услышать, так что все остались очень довольны. Никому даже в голову не пришло, что мы сыграли на руку службе пропаганды боснийского президента Изетбеговича, выпустившего в 1970 году книгу «Исламская декларация» и активно насаждавшего в Боснии ислам.
После этого фарса я решил первым же самолетом СООНО (FORPRONU)[15] улететь в Италию. «Ослободжение», самая крупная газета Сараево, которая доселе воплощала независимость и многоэтническую идею, превратилась в карикатуру, стала выражать интересы Боснии и вести пропаганду, которую в те времена еще не называли мусульманской. Мы же, журналисты, пытаясь защитить попранные свободы, стали пособниками одного лагеря против двух других. Из нас сделали боевое оружие, в то время как мы, напротив, должны были разоблачить обман и беспристрастно выслушать все стороны. Мы позабыли о том, что для торжества истины нужно, чтобы сначала прозвучали все правды; и что пресса должна остерегаться нравоучительных позиций и высказываний, потому что чаще всего они прикрывают интересы тех, кто не хочет быть назван.
Это был мой третий урок.
Четвертый урок был более личным. В 1994 году, в самый разгар кризиса, последовавшего за развалом Советского Союза, так получилось, что мы удочерили маленькую русскую девочку. Она была родом из Суздаля, звали ее Оксана, а нашли мы ее во владимирском детском доме, в 180 километрах от Москвы. Ей было три года с небольшим. Ехали мы за ней хмурым декабрьским днем, бушевала метель. Это было самое волнующее событие в моей жизни. В результате, по закону, принятому при Ельцине, я получил российское гражданство. Это совершенно изменило мое отношение к России. Если раньше мной руководило любопытство, что же будет в этой стране в посткоммунистическую эпоху, то теперь я почувствовал мою причастность ко всему, что здесь происходит. Я пришел к заключению, что для того, чтобы беспристрастно судить об этой стране как и о любой другой, надо перестать ее ненавидеть и начать хоть немножечко ей сопереживать.