Мастер подобрал царский перстень, встал и отряхнулся. Ежели продать перстень, денег хватит, чтобы добраться до родного Шклова и снять опять ту славную мастерскую в подвальчике.
В Москве Петрушка не останется. Тут шестеренки плохо работают. Механизм государственный так проржавел, что уже и масло не поможет. Даже ежели оно оливковое, особо привезенное купцами-фрязинами из Рима.
Федор III и постельничий Языков
Федор III Алексеевич (годы правления: 16761682)
Фёдор царствовал всего 6 лет но сколько же щегольства было в его правлении! Роскошные кареты, немыслимо дорогие скакуны, красивая жена в дерзких нарядах от европейских дизайнеров, шикарные дома. Никакой больше скромности все должно быть не хуже, чем за границей! При этом сам Федор был образованным, энергичным, но немного стеснительным человеком. А история его первой любви заслуживает отдельного рассказа. Во всех приключениях царю Федору помогал его ближайший друг и советник постельничий Иван Максимович Языков.
Ивану Языкову предстояла невыполнимая миссия. Уж лучше бы ему поручили найти иголку в царских амбарах, заваленных сеном до самой крыши! Это и то было бы проще, чем отыскать таинственную незнакомку, про которую только и было известно, что она живет в Москве Предположительно. А может, и не в Москве. Уверенности даже в этом нет.
Но, если честно, вся эта история Ивану скорее нравилась. Всё это было очень похоже на современные рыцарские романы, которые он читал запоем и собрал, кстати говоря, весьма неплохую библиотечку. Яркие цветные книжки на разных языках, с красивыми картинками, ему присылали со всей Европы знакомые дьяки Посольского приказа. Иван прочитал уже столько романтических историй, что мог бы и сам, наверное, написать нечто подобное. Тем более жизнь сама дарила ему увлекательный сюжет.
А поручение у Ивана было вот какое. В Вербное воскресенье, еще пару недель назад, царь Фёдор Алексеевич торжественно шествовал во главе крестного хода. И в толпе, между многим смотрящим народом, приметил голубоглазую боярышню. Незаметно указал на нее своему ближайшему помощнику постельничему Ивану Языкову и процессия двинулась дальше. «Лицом ангел небесный, смущенно вспоминал потом восемнадцатилетний Фёдор, ероша волосы, слежавшиеся под царской шапкой. А ведь она была в простом венке из подснежников, с косой до пояса, без всякого платка значит, не замужем! радовался он. Вань, а ты видел ее косу? Чистое золото!..» И, батенька, сразу понял опытный тридцатилетний Иван, а государь-то наш влюбился!
Да вот только в кого влюбился? В призрак, в тень, в фантазию! Как найти-то теперь этого голубоглазого ангела в двухсоттысячной столице? А если она просто на праздники приехала погостить к родным?
Но рыцари они на то и рыцари, чтобы делать невозможное и до последней капли крови служить своему королю.
Helfen Wehren Heilen, пробормотал Иван девиз Тевтонского ордена, о котором столько читал в своих любимых романах, и прибавил от себя по-русски: «Помогать Защищать Исцелять» Потом пришпорил белого коня: Вперёд, мой верный Тинтагель! Добудем нашему Тристану его милую Изольду!
Тинтагель ловко скользил по утренним московским улочкам, суетливым, шумным и запруженным, а Иван раздумывал над своими шансами на успех. В глубине души он все-таки верил, что всё получится. Дело в том, что избранница царя была одета на шляхетский манер: меховая пелеринка, пышная юбка со складками. Значит, круг поисков сужался до уроженцев Речи Посполитой. За две недели Иван объехал десятки московских поляков, пересмотрел сотни голубоглазых панночек с золотыми косами, но ни одна из них пока не была похожа на ту самую, единственную.
Пора было расширять зону поисков до ближайших деревень и подмосковных городов, где тоже проживало немало поляков. А для этого нужно было заскочить к окольничему Семёну Ивановичу, ведавшему устройством всего необходимого для царских посланников. Семён Иванович уже не раз снаряжал Ивана в поход по государевым делам, и походов этих за три года правления Фёдора свершилось великое множество. Юный царь оказался на удивление активным и во всём хотел докопаться до сути, потому и отправлял повсюду Ивана это было то же самое, что отправить куда-нибудь свои глаза и уши. Ивану он доверял, а старым хитрым боярам не очень. Они на молодого государя затаили обиду после того, как он заставил их сбрить бороды и собираться в Думе каждый день, а не когда захочется. Бояре на этих заседаниях стыдливо прикрывали руками голые подбородки и краснели от злости, когда Фёдор приступал к излюбленному занятию самолично зачитывал им сводку свежих европейских событий, составленную по иностранным газетам. Да, за границей уже давно издавались газеты! «Вот бы и у нас такую выпустить, с нашими русскими новостями, вздыхал Фёдор каждый раз, да только кто ее будет читать? Все вокруг неграмотные Надо с этим что-то делать».
Дом Семёна Ивановича был похож на сказочный замок, только из дерева. Среди обычной непритязательной московской застройки он выделялся, как фламинго среди уток. В этом доме было всё: и башенки, и мансардные окошки, и витые лесенки. Иван не упускал случая заскочить сюда лишний раз, и теперь тоже надеялся, что застанет Семёна Ивановича дома. Повезло окольничий в домашней рубахе пил чай из самовара и ел на завтрак тушеную капусту с колбасками.
Друже! широко улыбнулся Семён Иванович и франтоватым жестом подкрутил свои седые усищи предмет давней зависти Языкова. Ну садись, отведай бигоса.
Не откажусь, Иван успел проголодаться. Шутка ли пол-Москвы уже с утра отмахал! Ох, острятина! выдохнул он, распробовав блюдо. В тушеной капусте обнаружились специи в большом количестве перец, можжевельник, мускатный орех. Но вкусно хоть на пиру короля Артура подавай! А колбаса у тебя, как всегда, образцовая. И в Немецкой слободе такую не сыщешь!
Правильно, не сыщешь, по семейному рецепту делается За чем сегодня пожаловал? В новую поездку собрался? спросил Семён Иванович, с аппетитом принимаясь за пончики с повидлом. Куда на этот раз? Еще одна тайная инспекция боевого духа наших солдат на войне с турками? Вот сам бы поехал, честное слово! На Чёрном море-то сейчас рай
Ага, рай если не считать кровопролитных сражений с турками, отметил Иван, пробуя пончик. Что за повидло?
Из дикой розы. Семейный рецепт. Так куда тогда? Проследить, как перепись населения в сибирских деревнях идет? Дам тебе с собой тулуп и сани, снег там до июня будет лежать Или в Рим опять собрался за новыми нотами? Возьми в подарок монахам янтарные четки, а то над нашим вином они в прошлый раз потешались Слышал, царь в восторге от их песнопений?
А патриарх зол, как чёрт! кивнул Иван, уминая уже, кажется, четвертый бесподобный пончик. Кричит, нет ничего лучше нашего православного одноголосья, освященного веками. А царь ему: «А мне нравится новая музыка, это что, преступление?» В общем, летом снова за нотами поеду.
Люблю нашего Фёдора, Семён Иванович мечтательно подкрутил усищи. Прямо свежий ветер ворвался в Кремль! Так куда тебя собирать, друже?
Пока недалече, по окружным городам и сёлам. Ищу я панночку
Какую? Любопытный нос Семёна высунулся из чайной чашки.
Нельзя было налево и направо болтать, что царь влюбился, поэтому Иван степенно сообщил:
Царевна Софья подбирает себе горничную. Проверить, так ли это, было никак нельзя, поскольку сестры государя жили крайне замкнуто, ни с кем не общались. Царский терем, по сути, мало чем отличался от монастыря. Поэтому Иван свободно продолжил вранье: Царевна дала мне задание. Нужна девица из хорошей семьи, причём именно полячка, поскольку царевна желает в польском языке упражняться. Может, знаешь кого? спросил Иван на всякий случай. Одарим достойно, и тебя, и девицу, и родителей ее. Не сомневайся, дело верное.
Семён Иванович прищурился и намотал ус на палец.
Есть у меня на примете одна девица, наконец сказал он. Племянница моя Агафья, дочь моей сестры. Она сейчас здесь, в северной башне. Дела у шурина пока не ладятся, ну я и взял всё семейство к себе. Одному-то скучно в таком огромном доме жить.
Иван вздохнул:
Я бы рад, Семён Иваныч, но мы именно полячку ищем.
А я-то кто, по-твоему? усмехнулся хозяин.
Иван посмотрел на бигос На пончики с розовым повидлом На польские обои на стенах И его наконец осенило. Он с размаху хлопнул себя по лбу:
Вот лапоть! Забыл! Ты ж у нас Заборовский! А я-то всё привык «Семён Иваныч», да «Семён Иваныч»
Из старинного рода Заборовских мы, похвастался окольничий. У нас и выписка из «Орбиса Полонуса» имеется, гербовника польского. А отец Агафьи из славного рода Грушецких. Ее настоящее имя Агата. Агафья на русский манер.
Пока прислуга бегала за племянницей, Семён Иванович нахваливал Агафью:
По-русски читает и пишет, по-польски бегло говорит, латинские книги наизусть знает, французский язык понимает! А ты бы послушал, как она на клавесине бренчит! Светлая царевна Софья будет довольна. С нашей Агафьей ей будет о чём поговорить, не то, что со всеми этими мамками да няньками
Распахнулись двери и вошла она.
Да-да, та самая голубоглазая боярышня, которую они с царём видели в толпе на Вербное воскресенье. И вблизи она была еще красивее. Взгляд у Агафьи был прямой и смелый. Девушка держалась приветливо, спокойно и с врожденным царским достоинством.
Это была победа.
Это был тот самый святой Грааль.
Иван наклонился к старому другу и зашептал:
Слушай, Семён Иваныч, про царевну Софью я всё наплёл. Тут вот какое дело
Спустя несколько часов двое всадников в белых плащах с капюшонами, скрывавшими их лица, остановились на пыльной дороге возле причудливого дома Семёна Ивановича. Из верхнего окна северной башни на мгновение выглянула златовласая принцесса, махнула рукой всадникам и тут же снова скрылась за бархатной шторой.
Это она, восхищенно воскликнул первый всадник. Моя принцесса в башне! Как в той книге, Иван, помнишь?
Иван кивнул. Они с царём понимали друг друга с полуслова. Ведь Фёдор тоже обожал красивые рыцарские романы.
Царевна Софья и наставник Полоцкий
Царевна Софья Алексеевна (регент при младших братьях Иване и Петре: 16821689)
Софья Алексеевна поистине выдающаяся особа, успешно руководившая большим государством целых семь лет. В те времена царевны почти ничем не отличались от монахинь. Никаких перспектив ни в личной жизни, ни в общественной. Вокруг царских дочерей создавалась атмосфера таинственности и святости. Софья единственная из кремлевских девочек получила наилучшее образование, доступное в ту эпоху. Ее наставником был талантливый поэт и богослов Симеон Полоцкий, которого называют представителем европейского барокко. Учитель занимался науками с сыновьями Алексея Михайловича, но взял в класс и 10-летнюю царевну, оценив ее способности.
Симеон был почти уверен, что царь согласится на его предложение, но все же Все же Алексей Михайлович был непредсказуем. Как-то раз государь вспылил из-за мухи, угодившей в его чернильницу и испортившей письмо боярину Матвееву, в котором царь просил главу Посольского приказа достать ему датский телескоп. Алексей Михайлович накричал и на муху, и на изляпанную бумагу, и на старца Симеона, скромно стоявшего в сторонке; бросил чернильницей в витражное окно, едва не разбив бесценные цветные стекла, туда же швырнул перо с мухой на кончике. Потом государь, как всегда, многословно перед всеми извинялся и перед Симеоном, и перед «божьим созданием» пострадавшей мухой. К вечеру в знак примирения прислал монаху с царского стола леденцов и конфектов два блюда по полуфунту, да ягод винных и фиников по фунту на блюде. Симеон в ответ преподнес Алексею Михайловичу очаровательные стихи «От избытка сердца уста глаголят», оформленные в форме сердца и посвященные рождению царевича Фёдора. Происшествие с мухой было забыто навсегда.
Но после сегодняшней беседы Симеон сам мог оказаться на месте несчастной мухи. Он хотел просить о небывалом, невозможном, не виданном на Руси и Алексей Михайлович, несмотря на всю широту своих взглядов, мог взорваться.
В царских палатах было темно и тихо. Мелькали озабоченные тени слуг, по углам негромко переговаривались доверенные бояре, на Симеона внимания никто не обращал все знали, что вход к царю ему позволен в любое время.
Монах нерешительно постучался в приоткрытую невысокую дверь, покрытую чудной резьбой с заморскими единорогами, и услышал слабый голос: «Ну что там опять? И покоя-то мне нет ни ночью, ни днём»
Ваше величество, робко проговорил Симеон, заглядывая в опочивальню, я новые вирши принёс Но вижу, нездоровится вам
Заходи, почтенный старец, вяло обрадовался Алексей Михайлович. Виршами меня излечишь.
Государь уютно устроился на высокой, богато изукрашенной кровати с балдахином. Кровать была короткой доктора рекомендовали спать полусидя, чтобы во время сна кровь к голове не приливала. Белели в полумраке пышные подушки, подрагивали огоньки свечей в красном углу, заставленном иконами.
Возле кровати деловито раскладывал инструменты царский лейб-медик, англичанин Сэмюэль Коллинз. Монах отвесил эскулапу уважительный полупоклон и обратился к царю-батюшке на западный манер:
Ваше величество, дозвольте зачитать новейшее сочинение оду царевне Софии.
Позволяю, позволяю, сказал же, добродушно ответствовал Алексей Михайлович и тут же повернул бледное лицо к врачу: Ну скорее, Сэм, сейчас голова моя бедная лопнет!
Да, сир, кивнул Коллинз и сделал аккуратный надрез на сгибе локтя государя.
Царская кровь не голубая, алая, как московский закат, хлынула в золотой сосуд, умело подставленный Коллинзом.
Алексей Михайлович утомленно прикрыл глаза другой рукой и потребовал:
Читай, старец!
Симеон встал в позу декламатора как он когда-то учил своих воспитанников в Полоцкой братской школе, и размеренным голосом начал:
О благороднейшая царевна Софиа, // Ищеши премудрости выну небесные
Монах читал свои стихи, а сам краем глаза следил за государем.
Кровопускание и эликсир поэзии пошли царю на пользу. Пухлое лицо Алексея Михайловича разгладилось, в темных зрачках вновь разгорался интерес к жизни. За этот вечно любопытный огонек в глазах Симеон бесконечно уважал русского государя. Монах был искренен, сравнивая в хвалебных одах царя с солнцем.
Но сегодняшнее сочинение в честь царевны Софьи преследовало другую цель. Симеон дошел до самых главных строк:
Увидевши же, яко и книга писася новая, // Яже «Венец веры» реченная, // Возжелала ту еси сама созерцати // И еще в черни бывшу прилежно читати, // И, познавши полезну в духовности быти, // Велела еси чисто ону устроити.
Алексей Михайлович вскинулся с подушек, чуть не опрокинув золотой сосуд:
Погоди, старец! Софья читала твою новую рукопись «Венец веры»?
Истинно так, ваше величество, монах торжественно наклонил голову.
Где же она ее взяла? с недоумением спросил царь.
У своего брата, царевича Алексея, степенно ответствовал Симеон. Я дал ему задание заучить из «Венца веры» пятнадцать стихов.
И что же? не мог поверить государь. Девчонка смогла пробраться через эту книгу?
Истинно так, ваше величество, Симеон собрался с духом и перешел к делу. Собственно, именно по этому поводу я и хотел вас просить. Дозвольте царевне учиться вместе с наследником.
Кому позволить? Софье? Царь изрядно растерялся. Так она же девчонка. Ей бы в тереме сидеть да с сестрами церковные ризы расшивать, а не книги читать.