Махит взяла стакан, допила водку. Всю, вместе с кубиками льда, сделала это так быстро, что алкоголь обжег пищевод и ей едва удалось сдержать кашель. Когда стакан опустел, она, перевернув его вверх дном, поставила со стуком на стол. Стук получился достаточно громкий, чтобы придать ей уверенности в себе чувства непотопляемости, полета.
Советник, сказала она, когда дыхание вернулось к ней. Ваша коллега по пилотам посоветовала мне проконсультироваться с моим имаго, прежде чем возвращаться к ней. Я так и сделала. И вот я здесь. «Наследие», вероятно, предпочло бы, чтобы наша встреча не состоялась, или, по меньшей мере, хотели бы заглянуть в мою черепную коробку. А как насчет вас?
Подошел бармен с водкой для Махит, но она отправила его к Ончу. Она играла, стукнув стаканом об стол. Играла в игру, кто тут сильнее. Она знала, что не она. Она допила водку Ончу, потому что попала в беду в «Наследии» и не знала, как выпутаться, но
<Ну, мы так или иначе будем играть>, пробормотал Искандр, и она с ним согласилась. Ончу приняла стакан без всяких слов.
Тарац протянул коричнево-серую руку, взял стакан, наклонил в одну, а потом в другую сторону.
По зрелом размышлении, сказал он, я бы тоже хотел заглянуть к вам в черепную коробку. Если бы, конечно, мог увидеть мои собственные отчеты по вашей имаго-интеграции в сравнении с отчетами «Наследия». Интересно, что вы вернулись. Интересно, что вы сохраняете в достаточном для проверки состоянии вашу имаго-линию, невзирая на мнимое повреждение. Интересно, что вы после возвращения абсолютно ничем не занимали себя, хотя вам следовало бы сообщить кому-нибудь обо всех этих интригующих фактах.
Махит и глазом не моргнула. Ничуть. Нельзя было сказать, что она ничего не делала. Она пыталась вернуться в свое нормальное состояние, вернуть себе ощущение собственного «я», образ жизни любой жизни, в которую вместились бы и станция Лсел и Тейкскалаан, два Искандра и одна она, каким бы все это ни было. Она, как ни крути, много думала, нарезая бессмысленные круги по станции, но ничего лучше не придумала. Физические движения пошли ей на пользу. Об этом речь шла и в психотерапевтических методиках, известных каждому ребенку на Лселе.
Она и глазом не моргнула.
Что ж, значит, это увидит «Наследие», сказала она.
Предложение. Если вы ничего не предпримете, ни один, ни другая, то Акнел Амнардбат разберет меня на части и я стану бесполезной для вас.
<Это больше похоже на прошение суду>.
«Мне и раньше везло с убежищами»
<Это не Город. Тарац не Девятнадцать Тесло>. Флэшбек: голубизна джина, темные руки Девятнадцать Тесло на ее (его) щеках, рисунок кожи на ее губах, вкус можжевельника. Запах можжевельника, когда Искандр узнал, что Тарац готов использовать Лсел как наживку, чтобы вовлечь Тейкскалаан в войну с некой силой, более крупной, чем станция.
Ончу задумчиво проговорила:
Я некоторое время думала: может ли вообще «Наследие» легальным образом осуществить повреждение имаго-линии? С учетом того, что их компетенция в первую очередь сохранять наши коллективные воспоминания.
Тарац кивнул ей.
И каковы твои заключения, Декакел? Они же наверняка у тебя есть.
Махит он игнорировал полностью, и она не понимала почему.
Мои заключения не может, сказала Декакел Ончу. Но кто-нибудь из работников «Наследия» даже его советник безусловно может. Дарц, кто-то должен вырезать имаго-линию этой женщины и поместить в жесткий вакуум.
Против этого Махит ничуть не возражала. Может быть, пилоты помогут ей, если шахтеры не захотят она теперь должна была найти способ показать свою огромную полезность, чтобы ее не отправили в заботливую хирургическую пасть аналитиков «Наследия», которые мгновенно поймут, что она осуществила незапланированную корректировку имаго-машины. А то и вовсе просто убьют на месте, чтобы скрыть таким образом повреждения, внесенные Амнардбат.
Я согласен, сказала Тарац. Я знал ее предшественника, и он ни на что такое не пошел бы; а эта имаго-линия членов совета «Наследия» имеет протяженность в шесть поколений. Что-то пошло не так. Это дело с Дзмаре явление такого же порядка.
Что касается меня, сказала Махит с максимальными безразличием и невозмутимостью, какие ей удалось изобразить, то я бы вообще не хотела иметь с «Наследием» никаких дел.
Тогда вам следовало бы вернуться в Империю, сказал Тарац, глядя ей прямо в глаза. Наконец-то он посмотрел ей в глаза.
Вы потратили столько времени, чтобы убедить Искандра вернуться домой, ответила она. И вот я здесь.
Я здесь, вы прежде этого хотели.
Искандр огорченно пробормотал: <Он хотел, чтобы вернулся я и он мог бы мною управлять>. Желудок Махит реагировал так, будто она никогда в жизни не пила столько водки, сколько выпила сейчас, реагировал неторопливой, ползучей тошнотой. Было бы неплохо, будь этот эффект и правда от выпивки.
Ваш имаго знает меня, сказал Тарац, словно слышал слова Искандра с такой же четкостью, как она. Вы сказали, что повреждения, которые вы чувствовали, были не столь сильны, чтобы вы утратили ощущение непрерывности, пусть и устаревшей, я получил от него то, что хотел благодаря вашей хорошей работе. Если бы вы остались в Империи или пришли ко мне по возвращении и у вас было бы желание снова отправиться на прежнее место, я, возможно, и дальше нашел бы вам употребление.
Ей было нужно услышать эти слова от него. Произнесенные громко в этом баре, где полно пилотов, где кто-нибудь может его услышать.
Что вы хотели от Искандра?
Карие глаза Дарца Тараца смотрели на нее самым ледяным взглядом, какой Махит могла представить, карие, как пыль, как ржавчина в вакууме.
Тейкскалаан начинает войну, сказал он. Прямо над нами. Через наши гиперврата постоянно проходят корабли, и ни один не останавливается здесь со своими легионерами, чтобы аннексировать эту Станцию.
Долго это не продлится, пробормотала Ончу. Этот бесконечный поток.
Это продлится долго, сказал Тарац. У них проблемы покруче, чем мы, и это весьма бодрит.
Махит сердито, отстраненно и холодно подумала, что Тарац слишком доволен собой, слишком доволен тем, что помог ей сделать в Городе. Он создал эту войну между Империей и более мощной, злобной силой за Дальними гипервратами, создал, чтобы иметь точку политического давления, ось, на которой можно провернуть кризис престолонаследия и одновременно отвлечь завоевательную войну от Станции. Он сделал все это, чтобы удовлетворить свое желание вовлечь Империю в разрушительный конфликт. Задуманное удалось, и эта мысль была ему слишком приятна, чтобы портить себе настроение, допуская вероятность правоты Ончу, которая говорила, что ни одна сила, будь то Тейкскалаан или инородцы, не оставит идею завоевывать богатые ресурсами горнодобывающие станции.
А как вы узнаете, не передумали ли они? спросила она из чистой, аполитичной неприязни если, конечно, о чем-то, выходящем сейчас из ее рта, можно сказать, что в нем отсутствует политика. Империя явно изменила не только ее язык.
По моим расчетам, у меня будет минут тридцать, чтобы поднять пилотов по тревоге, сказала Декакел Ончу, когда противник начнет расстреливать наши наиболее отдаленные горнодобывающие посты.
До возвращения к нам Дзмаре, у нас, возможно, было бы более ясное представление о том, что происходит, даже из Города, сказал Тарац.
В этом и была загвоздка, почему он не помогал ей, почему ему все равно, если Амнардбат убьет ее или разберет на части: он больше не знал, что происходит в голове у императора. Искандр Агавн был мертв, Махит Дзмаре вернулась домой, потерпев, как он это понимал, поражение. Был ли причинен вред ее имаго или нет, какой смысл в том, чтобы демонстрировать особое к ней отношение и предлагать спасение?
Я по-прежнему остаюсь послом в Тейкссалаане, сказала она. Она не подала в отставку. Она взяла отпуск, просто длительный отпуск. Она пыталась вернуться домой.
<Ничего подобного>.
«Я знаю, знаю, но я хотела»
Тарац пожал плечами едва заметное усталое движение.
Значит, остаетесь, хотя я сомневаюсь, что это продлится после вашего обследования в «Наследии».
И тогда у вас вообще не будет глаз, никого, кто был бы знаком с новым императором и кто знает ее
Даже ей самой собственный голос показался криком отчаяния. Но Тарац смотрел на нее, прямо в глаза, словно он она была куском молибденовой руды, чем-то, что можно поднести к свету и наблюдать отражающие грани. Она молчала. Заставила себя молчать.
Вы правы, сказал он наконец. Вы к тому же довольно похожи на Искандра. Может быть, вы и есть Искандр в достаточной мере. Еще одна пауза. Махит поймала себя на том, что ждет затаив дыхание. Вы сделаете вот что, Махит Дзмаре: вы пойдете на запланированную встречу с Амнардбат и ее хирургами. Но там будут не ее хирурги. Хирурги будут мои.
Она затаила дыхание.
Ваши? И что они сделают?
Извлекут вашу имаго-машину, сказал Дарц Тарац. Фактически проверят ее на повреждения. И если машина пригодна к дальнейшему использованию, то установят ее в позвоночный столб нового посла в Тейкскалаане. Посла, которого выберу я и, возможно, Декакел. Какого-нибудь молодого человека, обладающего необходимыми способностями. Ваша имаго-машина определенно повреждена, Дзмаре, и самое главное, вы были выбором «Наследия». Лучше всего начать все заново.
На одно странное мгновение объективности Махит показалось, что эта идея вовсе неплоха для нее. Прийти на обследование так, будто ей нечего скрывать; позволить Тарацу взять ее имаго-машину, все воспоминания двух Искандров и одной Махит. Полностью освободить ее от ответственности, от обязанностей представителя Лсела в Тейкскалаане, от необходимости изыскивать способ полюбить Тейкскалаан, будучи при этом станциосельником, и не задыхаться от этого. Стать свободной.
«Нет никакой чертовой свободы». На сей раз это был ее голос, не Искандра. Та же тональность. Подтверждение неясности.
А что произойдет со мной в этом гипотетическом сценарии? спросила она.
Близится экзамен по проверке способностей, сказал Тарац. Пройдите его заново. Для новой имаго-линии или для чего угодно, что вам по душе. Вы вернулись на Станцию, так будьте же станциосельником. А все, что вы сделали и запомнили, будет навечно вписано в имаго-линию послов.
Такого рода предложения делались людям, у которых обнаруживалась несовместимость с имаго, чья гендерная идентичность была сильнее, чем они думали, а потому межгендерная совместимость памяти оказывалась невыносимой. Или людям, которые были очень близки к сети отношений, накопленных их предшественником, и они не могли понять, как ориентироваться во всем этом без эмоционального урона. Или тем, чья имаго-линия была настолько весомой и протяженной, что они не могли достаточно быстро интегрироваться и в стрессовых ситуациях ломались. Такой оказалась одна из ровесниц Махит. Инженер по гидропонике, которая получила имаго протяженностью памяти в тринадцать поколений. Она имела наивысшие оценки способностей в системном мышлении и станционной биологии, но просто разрушилась под таким гнетом. Через две недели ее лишили линии и позволили пересдать на способности через год.
Махит не знала, где та оказалась в конечном счете.
Предложение Дарца было плохим.
Она и вообразить не могла жизни без Искандра. Она не знала, насколько сильно или слабо они интегрированы, насколько силен ущерб повреждения; не знала, что останется от нее, если эту имаго-машину извлекут из ее черепа, как Пять Портик извлекла ту, прежнюю. Не говоря уже о несчастном, глупом парне, который получит гибрид из трех имаго из двойной порции Искандра и одинарной того, что осталось от самой Махит, а также первого из их линии, переговорщика Тсагкел Амбак, которая существовала главным образом в виде чувства.
<Я бы утонул в нас>, сказал какой-то из Искандров, а может быть, сразу оба молодой и старый. Подобие общего страха, инстинкт самосохранения сущности, которой они были, все вместе.
К тому же она не доверяла Дарцу Тарацу, не верила, что он и в самом деле сделает то, что говорит. Она придет в медицинское отделение «Наследия», ляжет на операционный стол, а там в конечном счете все окажутся людьми Амнардбат. И что тогда? Тарац и Ончу оба смотрели на нее. Она не знала, что написано на ее лице. Оно онемело, одеревенело.
Не знаю, что сказать, сказала она, потому что и в самом деле не знала.
Я мог бы предложить вам место на одной из горных станций, сказал Тарац. Но это было бы расточительством, если только вы в области операционного и финансового анализа не превосходите обычного дипломатического работника.
Амнардбат отозвала бы меня, сказала Махит, потому что так оно и случилось бы. А еще потому, что не хотела жить человеком Тараца, который смог сохраниться благодаря его стараниям и получил место на астероидной станции, где его не видно и не слышно. Но какой выбор у нее был?
Да, она бы это сделала, сказал Тарац и замолчал.
Все предложения были плохими, и если Махит отвергнет все, то останется ни с чем. Она подала знак бармену. Если заказать еще водки, может быть, у нее будет шанс подумать и она сможет предложить что-то что-то такое, в чем разбирается только она, что не будет сохранено в имаго-линии
<Предложи ему меня, сказал Искандр. Те пятнадцать моих лет, что я отказывал ему. Скажи ему, что нас двое два Искандра. И что я буду говорить с ним>.
Махат открыла рот.
На пилотской палубе Станции вдруг разом заработала вся тревожная сигнализация опасного сближения.
Интерлюдия
Рассмотрим виды использования мяса.
В качестве еды: мясо, которое взрывается на наших языках, вкус крови и структура сопутствующих мясных волокон, тауриновый привкус и высокое содержание путресцина. Тело требует мяса, потому что тело и есть мясо, и мы под песни наслаждаемся не только созданием звездолетов и городов, исследованиями естественных процессов и разными версиями песен, но и простыми радостями принятия питательных веществ, энергией, вкусом.
Утилизация: некоторые тела в помете не пригодны для превращения в личности, и в конечном счете все тела стареют и прекращают существование. Но ничто созданное не теряется в пении общего «мы»: все тела, которые не являются личностями или перестали быть личностями, перерабатываются и снова используются, разделяются на компоненты, должным образом потребляются.
Навыки: все тела есть мясо; мясо, генетика и опыт каждого тела создают навыки. Рассматривать использование мяса таким образом есть приглашение рассматривать скорбь. Все тела стареют или получают неизлечимые повреждения и перестают быть голосом гармонии; познать потерю голоса значит познать скорбь, нужду, перейти от пения к стенаниям.
Но рассмотрение вариантов использования этого мяса дело методологически сложное. Этот тип мяса существует в двух разновидностях тел, их аккуратно извлекают из звездолетов, как клешня извлекает устрицу из раковины. Два тела не дали единого «мы» одновременно, хотя и произошли из одинаковой разновидности звездолетов. Звездолетов, которые происходят из войд-дома, построенного мясом по другую сторону гиперврат, ближайших к далекому от центра земля-дому «мы».
Они не личности.
Они мыслят языком.
Но реагируют они так, как если бы были личностями. Все время повторяется одна и та же последовательность: но только в том, как они летают на своих звездолетах, в их понимании вектора и тяги. Во всем остальном они не личности, они не слышат пения «мы», они только пища и навык. Кроме названной закономерности. Кроме пилотирования.