Разве не капитан Флота?
Министр войны или заместитель министра по Третьей Ладони.
Вы?
Третья Ладонь для восточного направления, для он пытался вспомнить. Дворец-Восток в нем до воцарения жила Девятнадцать Тесло, там останавливались послы, там располагалось министерство информации. Правда, это министерство было гражданским учреждением.
Одиннадцать Лавр ждал его ответа. Восемь Антидот ненавидел это, в таких ситуациях казалось, что ему потакают.
Вы, сказал он. Третья Ладонь, потому что Третья Ладонь это то, что осталось от военной части министерства информации.
Точно. Я и объединение шпионов из наших солдат Третья из Шести раскинутых ладоней: разведка, контрразведка и внутренняя безопасность Флота. А теперь, Эликсир, кто разрешил Девять Гибискус отдать такой приказ я или министр Три Азимут? Впрочем, нет, тогда министром все еще была Девять Тяга И тем не менее, кто санкционировал ее действия?
Никто, понял Восемь Антидот. У нее не было полномочий отдавать этот приказ. Но ее люди его выполнили.
Вы будете первоклассным тактиком, когда станете взрослым, сказал Одиннадцать Лавр, и Восемь Антидот почувствовал, как тепло разливается по его телу. У него покраснели щеки, и он опустил голову, чтобы Одиннадцать Лавр не увидел. Все так. Она не получила разрешения, она просто приняла решение, и никто из ее подчиненных не задал по этому поводу ни одного вопроса.
Чернота картографического стола вдруг стала тяжелой, угрожающей.
И где она теперь? спросил Антидот Восемь. Что с ней стало после Каураана?
Мы сделали ее яотлеком, сказал Одиннадцать Лавр, словно такое случалось каждый день, и как можно скорее отправили храбро умереть за Тейкскалаан и Ее Великолепие Императора.
* * *
Махит потребовались особо яростные угрызения совести, чтобы пожелать себе одиночества в собственной голове, такого одиночества, которое она знала, будучи ребенком: безо всяких имаго, наполненного предвкушением, а не переполненного воспоминаниями, которые только начинали ей принадлежать и были удвоены, искажены и пронизаны Тейкскалааном. Особо агрессивные угрызения совести также требовали, чтобы она лежала на кровати в своем яйцеобразном обиталище и с максимальной отрешенностью разглядывала успокаивающую грязно-белую кривизну потолка, не думая при этом, как глубоко она оказалась в заднице. Возможность часами рефлексировать о степени глубины ее пребывания в заднице была роскошью. В Городе у нее никогда не было времени посидеть один на один с растущим ужасом разоблачения: она все время пребывала в движении, иначе не получалось. Потолок был очень хороший и очень лселский, и никто здесь не мог посмотреть на нее; все информационные огни снаружи капсулы она переключила на «режим приватности, беспокоить только в случае чрезвычайной ситуации».
<В конечном счете тебе все равно придется выйти из этой капсулы>, сказал Искандр. Махит переполнило ощущение, что ее укоряет кто-то из родителей или детсадовский воспитатель: «Так или иначе, Махит, тебе придется лечь в кровать».
Я могла бы подождать неделю, сказала она довольно громко. Никто здесь не мог ее слышать; никто не мог заметить, что она являет собой не одну цельную личность, а подозрительное, тайное и опасное слияние трех. А потом украсть шаттл и попытаться добраться до врат Анхамемата, прежде чем Советник заметит, что я не явилась в назначенное время, и да, это дурацкая идея. Нет, я не стану воплощать ее в жизнь, и если бы я собиралась предать интересы Лсела ради тебя, Искандр, то я бы сделала это в Империи.
<А как насчет твоих интересов? Что, по-твоему, Амнардбат сделает с нами, когда узнает, что мы такое?>
«Тут возможны варианты, подумала Махит ему в ответ. В зависимости от того, повредила ли она нас в первый раз, и если да, то зачем она это сделала, по какой причине? Ты знал ее, Искандр, у тебя было больше времени, больше лет, чем у меня».
<Когда мы были в ее кабинете, ты не сомневалась, что это ее рук дело>.
«В ее кабинете я была испугана». Наступило выжидательное молчание, состояние неопределенности, которое было не столько подтверждением, сколько разочарованием, а Махит чувствовала такую усталость оттого, что не обдумывала и половины своих мыслей.
«Теперь ты доволен, Искандр? Мне было страшно, а ты накачивал мою эндокринную систему травматической реакцией. Конечно, тогда я не сомневалась, что Амнардбат нас повредила! А теперь я одна и могу думать, и мне никак не справиться с тем, что было страшно, я должна»
<Махит, очень мягко сказал Искандр в ее мозгу. Мы оба были испуганы. Все в порядке. Дыши>.
Она вздохнула. Дыхание получилось коротким. Она поняла, что уже не менее минуты часто и прерывисто заглатывает воздух, и даже не заметила, когда это началось. Она сделала еще один вдох, и он тоже дался трудно: ее легкие словно не собирались расширяться, словно нет необходимости дышать полной грудью, словно она не в ловушке. Но именно в ловушку она и попала даже в безопасности ее личной капсулы она пребывала в стопроцентной ловушке. Советник «Наследия» собиралась вскрыть ее, а она все еще не понимала, почему Амнардбат пыталась повредить ее, каким образом, хоть что-нибудь
Она дышала глубоко, круговым дыханием вдыхала через ноздри, выдыхала ртом. Не то чтобы это был ее осознанный выбор, но она знала или Искандр знал о благотворном, успокоительном свойстве такого дыхания. Он очень редко полностью завладевал их телом, и только когда это требовалось. В последний раз по-крупному, в реальных обстоятельствах он вывел их из разразившихся вокруг беспорядков без единой царапины, хотя в Городе вовсю бушевала толпа.
<Ну вот, сказал Искандр тогда. Кислород по-настоящему помогает прочистить мозги>. Осколок того яркого, веселого человека, остатки ее первого имаго, поврежденный Искандр, который не помнил собственной смерти, помнил только длившиеся десятилетиями ожидания грядущей жизни на Тейкскалаане, а еще огромные амбиции и ум, которыми хотела владеть Махит, обитать в них, позволить им завладеть ею.
«Спасибо».
По телу разлилось тепло. Волоски на ее руках и ногах поднимались торчком и ложились пугливой волной, словно ее собственная неврология осторожно прикасалась к ней. Это тоже не входило в элементы имаго-подготовки, не было тем, что ожидаешь от процесса, когда человек получает живую память и жизненный опыт другого, частью которого становится. Ничто в образовании Махит не говорило ей о странном благе обитания в одном теле с другом.
<Сентиментальность не способствует ясности мысли>, сказал Искандр.
С невыносимо докучливым другом.
Заразительный смех и злобный шип боли в локтевом нерве. Теперь эта боль не всегда была мерцающей. Иногда болело по-настоящему.
<Итак. Мы испуганы, и мы в ловушке, а поскольку ты не собираешься покидать станцию, как герой какого-нибудь комикса вроде того, что ты купила Что мы с тобой будем делать, Махит?>
Она села, прижалась спиной к удобной внутренней кривизне ее капсулы. «То, что нам следовало сделать, когда мы только вернулись, Искандр. Я думаю, мы должны сказать Декакел Ончу, что ее послания к тебе все-таки были прочитаны».
И она опять почувствовала себя живой проснувшейся настолько, насколько ни разу не была после возвращения на Лсел. Быть проснувшейся в равной мере означало быть испуганной и восторженной. Она наблюдала примечательное сходство между тем, как искали риска их с Искандром способности; она всегда исходила из того, что это является необходимым предварительным условием для ксенофилии, которая влюбляла человека в культуру, медленно поедавшую культуру ее собственного народа. Но, может быть, дело было в чем-то более простом, в глубинном «не живется спокойно».
<Значит, ты все-таки решила быть политиком>, сказал Искандр, и его тон был так близок ее мыслям, что между имаго и наследником не осталось никакого пространства знак будущего размытия границ. На его слова отозвалось одно из ее собственных воспоминаний: Двенадцать Азалия в ее посольских апартаментах в Городе, до того как все начало идти наперекосяк, до того как он погиб. Обращается к ней: «Значит, ты все-таки тоже политик».
«Лепесток», подумала она с нежной скорбью. Нет, она сама его так не называла, это было ласковое прозвище, которое Три Саргасс дала человеку, названному в честь розовой экстравагантности одного цветка.
«Да, пожалуй, я решила быть политиком».
* * *
Это был не язык. Капитан «Острия ножа» в этом отношении оказался прав. Сигналы, посланные с вражеского корабля, перехваченные и записанные, могли быть плохой помеховой реакцией, воздействием космической радиации, усиленной до резкого треска. По крайней мере, так показалось Девять Гибискус, неопытной в подобных делах. Резкий, уродливый шум с намеком на грядущую головную боль; шум заканчивался криком, имевшим неприятный, маслянистый, обволакивающий язык привкус, который вызывал у нее тошноту. Синестезия не принадлежала к числу обычных неврологических странностей Девять Гибискус, а звук, который вызывал у людей аналогию со вкусом, был в лучшем случае неприятным, в худшем выраженно болезненным.
Тем не менее она два раза прослушала его, подтверждая для себя, что «Острие ножа» был прав относительно пауз в треске: даже если это не было языком, это было реакцией на то, что делал «Острие ножа». Значит, это коммуникация, та или иная ее разновидность. Она вызвала к себе Двадцать Цикаду в третий раз за день. Когда звук набирал высоту и громкость, ее адъютант морщился и прикрывал рот ладонью, глотал подступившую к горлу тошноту. Он всегда был чувствительнее к окружающей среде, чем Девять Гибискус. Она запоздало пожалела, что заставила его слушать это.
не могу, сказал он, овладев собой, представить, что их рты имеют приятную форму, если они говорят вот так.
Девять Гибискус пожала плечами, вернее одним, опустив и затем подняв его.
Они могут использовать искажатель. Или это машинная коммуникация, связь двух кораблей
Или они могут быть разговаривающими между собой машинами.
Она подумала, что, может быть, Двадцать Цикаде это придется по душе: машины, время от времени разговаривающие между собой способом, который тревожит человеческий гомеостаз, а не нечто органическое, которое может привести к повреждению другой органики с помощью речи. Если бы не дефицит времени который еще усугубился теперь, когда она через час ждала Шестнадцать Мунрайз для стратегического снятия остроты в политических отношениях за обедом, она бы спросила у него. Но вместо этого она сказала:
Сомневаюсь. Плевок, сожравший тот «Осколок» Слышишь? Я уже называю его плевком. Слишком органическое вещество. Это не машины.
Вы этого не знаете, сказал Двадцать Цикада, и она кивнула.
Я ничего не знаю. Нам нужен лингвист. Кто есть у нас на борту для переводов?
Двадцать Цикада откинулся к спинке стула, сплел пальцы за ровным куполом своей головы и крепко сомкнул веки, сверяясь с внутренним списком персонала. У него всегда была хорошая память на такие вещи.
Квеквелиху Четырнадцать Шип именно она и была на «Острие ножа». Но она переводчик, а не лингвист. Языки Внешнего Кольца. Она из ваших недошпионов, состояла в наземной команде в Каураане. Умная, но я думаю, что ее ум позволяет ей работать с людьми, а не со всяким не знаю чем.
Только не она, сказала Девять Гибискус. Мне нужен кто-нибудь без каких-либо предубеждений, кто не слышал прежде про эту передачу сигнала.
Четырнадцать Шип была одним из недошпионов настоящих шпионов у нее не было, если не считать самого Пчелиного Роя. Те, кто состоял в Третьей Ладони «политические офицеры» на военном жаргоне, разведывательное подразделение министерства войны, не принадлежали к сорту людей, которых какой угодно капитан Флота держал при себе для каких-то целей. Четырнадцать Шип была одним из ее солдат, которых она выбрала за мягкую харизму, знание языков, способность становиться незаменимыми. Обычно это был кто-то в звании квеквелиху, не командный состав, но самый высокий уровень неофицерских званий для специалистов. Кто-то достаточно гибкий для независимой работы, но при этом достаточно крепкий физически для несения службы; как металл, который не становится хрупким, когда его сгибают. Иногда люди такого рода могут разговаривать с варварами так хорошо, что те забывают о тейкскалаанском происхождении своих собеседников, а вспоминают об этом, когда уже слишком поздно. Четырнадцать Шип специализировалась на варварах. Не на инородцах, не на чем-то, не только не цивилизованном, но и до человека не дотягивающем.
Кто еще?
Я мог бы пригласить остальную каураанскую команду
Мне не нужен человек, который может вызывать доверие у людей, Пчелиный Рой. Мне нужен тот, кто может говорить с инородцами, не открывая рта.
Двадцать Цикада снова прикрыл ладонью рот, но на сей раз, чтобы скрыть смешок.
Тогда и вы не подходите, мой яотлек. Ведь вам доверяют только люди.
Ее люди и в самом деле доверяли ей. Десятый легион доверял ей, был готов умереть за нее, как она была готова умереть за них, это был капитанский договор. Остальная часть этого Флота? Пока нет. Не с Шестнадцать Мунрайз и ее письмом с выражением неудовольствия, уже прокладывающего путь в другие легионы. Девять Гибискус не могла привлечь переводчиков из других легионов, в этом она была почти уверена, пока не узнает о планах Шестнадцать Мунрайз и о том, как далеко все это могло зайти. Она не любила работать на неустойчивой почве без министра войны, к которому можно обратиться в крайней ситуации. Но, возможно, она слишком уж привыкла к этой палочке-выручалочке.
Возможно, пришло время узнать, каким яотлеком она хочет остаться в памяти за собственные заслуги.
Она села рядом с Двадцать Цикадой так, словно они были совсем зелеными кадетами, плечом к плечу, и сказала:
Это работа для министерства информации.
Глава 3
Верхняя панель, две трети страницы: Капитан Камерон и спасенный архивист «Наследия» Эшаракир Лрут жмутся друг к другу в тени превращенного в руины караван-сарая. Идет сильный снег. Эшаракир подкладывает в огонь бумаги и кодексы, которые хранила двадцать лет, одну за другой. Языки пламени похожи на слова, корежат панель: тейкскалаанская поэзия, документы «Наследия», может быть, даже пассаж из «Лселской летописи происхождения», узнаваемый, но слегка измененный. Тайная версия, которая может пережить грозу.
Нижняя панель, одна треть страницы: рука капитана Камерона выхватывает из огня горящие слова «История происхождения» и лицо Эшаракир. Она сама невозмутимость.
КАМЕРОН: Это необязательно Эшаракир, какой смысл, если мы не можем сохранить то, что нашли стойте
ЭШАРАКИР ЛРУТ: Это мусор, капитан. Это драгоценно, но это не воспоминание. Вы что думали пришли сюда за документами? Какой станциосельник станет спасать документы, если можно сохранить имаго-линию, которая будет утрачена без него? Я все, что вам нужно.
Расшифровка комикса «ОПАСНЫЙ ФРОНТИР!»Том 1, дистрибуция малая местная типография
[ ]еда, дополнение к гидропонике (заменитель мяса, заменитель таурина) двенадцать контейнеров; еда, дополнение к гидропонике (консервированные фрукты) один контейнер; ракеты (реактивные снаряды, ручное оружие) три контейнера; ракеты (реактивные снаряды, наземная артиллерия) четыре пушки [ ]
Ассигнования на снабжение Флота, сектор Западной дуги(страница девять из двадцати двух)