Вот ведь гнусь какая! Знаю я, что многие охоту в наше время атавизмом и даже зверством считают, но, по мне, мужик, который ни разу в жизни сам, своими руками мясо не добыл, вроде как и не пожил нормально. Но одно дело добрая охота, по всем правилам и без лишнего вреда природе, а совсем другое вот такое скотство. Какой же мразью надо быть, чтобы мать с молодняком побить, да еще, считай, для баловства, только куски повыхватывать. Да ни один зверь так никогда не поступит!
Нет, не слыхал ничего, один я в округе вроде шумел. Тебе, может, с облавой на этих тварей помочь? Ты скажи, я пойду, и мужиков еще поднимем. За такое руки по локоть поотрубать надо у*бкам.
Эх, толку-то от облавы той, Илюха, махнул снова рукой Петька, уныло скривившись. Ну поймал я одних на той неделе, лосиху беременную застрелили. Ну и чё? Они мне в рожу корочками эсбэшными и депутатскими ткнули, на хер послали и дальше разделывать ее стали. Сказали, еще рот раскрою, и самого завалят и скажут типа, несчастный случай на охоте, и ни хрена им не будет. И чё я им сделаю? Развелось их, господ новых, чинуш да бандюков вперемешку. Постоял, обтекая, и дальше поехал.
По закону с такими ничего не добьешься, вынужден был согласиться я и не продолжил, хоть на языке и вертелось, что с такими надо не по закону, которым они подтираются, а по справедливости. Но не болтать вслух на всех углах, а делать надо молча, да так, чтобы концов не нашлось потом.
Уже на подъезде к поселку, километрах в десяти, ожил мой телефон. Надо же, а я его кинул в бардачок да и забыл, как выехал, думал, сел давно, а он жив. Потянулся, нашарил, только и успел увидеть на экране «Гром», и этот гад сдох. Телефон в смысле.
Твою же налево! ругнулся и прибавил газу.
Сто процентов, Никитос или сам ко мне решил нагрянуть, или вместе с мужиками еще. Пиво-баня-водка, посиделки, короче, а я сам не дома, еще и телефон сдох. Он со своими и так не частыми, раз в полгода где-то, наездами оставался почти единственным моим нормальным кругом общения до последнего времени. Ну за исключением здрасти-досвидания с соседями. Одичал я практически за эти пять лет, но не тяготило это ничуть. Наоборот, хоть и рад был ему и бывшим сослуживцам, но все равно каждый раз потом внутри ныло, и спать опять не мог, километры десятками вышагивал по лесу, выгоняя это из себя. Вот, правда, с месяца четыре как ко мне молодежь ездить стала, Антон с Лизаветой. Те самые, что сюрпризом на пасеку ко мне вылезли избитые и в драку лезть готовые друг за друга. Хорошие такие и влюбленные, видно, до полного одурения. Я это в них еще тогда, в мае засек, хоть Лизка-оса и фыркала и нос задирала все, вся из себя вольная птица. Балбеска, ну чисто как Табак мой. А сейчас приезжают, она поутихшая, к Антохе льнет, смотрит уже совсем по-другому. Не бритвой будто от себя всех отхреначивает, а просто, по-нормальному уже. Оттаяла девка-то. У меня от них тоже сердце щемит, но по-другому, не расшатывает, не бередит. Они мне о моих хороших моментах напоминают, о том, что было до всего дерьма в жизни.
Вошел в дом, поставил телефон на зарядку, сам в душ и, только когда вышел, запустил его и хотел набрать Громова, но он опередил меня.
Горе, да где тебя носит? как-то очень хрипло против обычного спросил он. Заболел, что ли, или опять вчера гулеванил до синевы и песни горланил? Он это дело любит.
Да я в лесу был, вот только прибыл домой. У тебя срочное что? Подтянуться хочешь?
Несчастье у нас, Илюха. Командир наш помер. Сегодня в два хоронят.
Петрович? Помер? дошло до меня не сразу.
Понятное дело, что своих уже похоронено немало. Больше, конечно, пока служили, но было достаточно и после, на гражданке. Кто спился, кто разбился, кто руки на себя наложил, а кого и в бандитских разборках постреляли или посадили за то, что они кого порешили. Мало кого из нас, обожженных войной, жизнь-то обычная принимала. Не вливались в нее, все вышвыривало, выдавливало, как земля плодородная из себя камни наверх обычно исторгает. Единицы смогли устроиться достойно, семьи удачно создать, зажить по-людски, спокойно. И наш Петрович был одним из таких везунчиков. Женился сразу же после отставки, дочь растил, в бизнес подался, да так подфартило ему, что прямо зажиточным он у нас стал. Короче, хорошо ведь все у него было.
Случилось что? я даже почти не спрашивал, сразу предполагая дерьмо.
Да такое случилось, Илюха короче, давай не по телефону. Подтянешься?
Само собой.
Я постоял, тупо пялясь в стену. Как так-то?
Собак загнал в вольеры, дичь всю из машины вытащил и, все еще пришибленный на всю голову, пошел стучать к соседке.
На! забыв и поздороваться, сунул я ей связку битой птицы.
Ой, дядя Илья, куда столько-то! изумилась Маринка.
Я ей всегда после охоты, рыбалки подкидывал чег. И как мед качал тоже. Она, бедолага, одна троих детей поднимает, муж-дебил спился да угробился зимой на тракторе, на лед заехав и провалившись.
Бери, у меня пропадет все равно. Уезжаю.
Спасибо, дядя Илья! Мне за собаками присмотреть?
Если задержусь. Мало ли, буркнул и повернулся уходить.
Случилось что, Илья Иванович?
Случилось, Мариш. Хоронить еду человека, которому жизнью обязан.
Женщина охнула мне вслед и тихо запричитала.
Я глянул разок на себя в зеркало. Опять парадная форма. Опять похороны. Пять последних лет каждый раз единственный повод увидеть себя почти прежним это чья-то смерть. Погано-то как. А ведь я почти убедил себя, что у меня тоже жизнь наладилась. А оно вон как.
Пока добрался до города, уже настало время ехать непосредственно на кладбище. Громова и остальных мужиков увидел уже у могилы, над которой какой-то высокий чин с грудью в орденах толкал пафосную речь о том, каким был наш Петрович. Самому лет тридцать пять едва ли, по роже холеной видно если порох он и нюхал, то издалека или на учебных стрельбах, а хрен он там служил с командиром когда-то и знал его хоть немного близко. Классическая такая крыса штабная, зато говорить вон красиво на похоронах уже наблатыкался. Встал просто пока с мужиками плечом к плечу, не время руки жать, и обвел взглядом остальных скорбящих. Напротив у самого гроба две женщины в черном и девочка, лет шесть, дочка командира, похоже. Что-то общее в чертах улавливается. Зачем было ребенк-то сюд тащить? Глазенки вон перепуганные, ресницы белесые слиплись, губешки дрожат. Жмется к боку одной из женщин, видать, она и есть вдова, но за руку крепко держит вторую. Тоже родня какая?
Я посмотрел в лицо первой женщине. Бледная, без косметики, темные волосы едва видны из-под черной косынки. Красивая, но какая-то изможденная, что ли, или перепуганная. Оно и понятно, за Петровичем как за каменной стеной небось была, а теперь все сама. Нарвался на ее пристальный взгляд, и что-то вдруг екнуло внутри. Да не просто екнуло, а как будто встряхнул меня кто, как сосуд с водой пустотелый, и та от этого вся заколыхалась, перемешиваясь и стремительно разогреваясь. Это она из-за шрамов? Или мы знакомы? Точно видел ее, такие глаза вряд ли забудешь. Зеленые-зеленые, а вокруг радужки кольцо цвета ореха. И смотрит ведь так, будто готова через могилу перепрыгнуть и вцепиться, а глаза при этом сухие совершенно, хоть и красные, безумно усталые. Где и когда мы встречались?
Меня аж вдоль хребта изморозью пробрало, и я прямо-таки заставил себя перевести взгляд на лицо второй женщины. Высокая, ярко-рыжая, тонкокостная, но все при ней, вон платьем черным обтянуло-подчеркнуло все добро бабское такое знатное, а еще и заметно округлившийся животик, что, однако, нисколько красоты ее не умалял. Моя Ритка тоже беременная ходила глаз не отвести до последнего. Не портило ее, красоты и капли не сжирало, хоть старушки и болтали мол, когда женщина девочку вынашивает, та ее красоту себе отбирает. У нас так не было. У нас
Тряхнул головой, изгоняя прошлое, и снова уставился на беременную красавицу. И вот она-то рыдает в голос, и прямо трясет всю, бедолагу Может, это она вдова тогда? Это что же, Петрович у нас вторым ребенком обзавестись мог, да не успел? Что же ты, судьба, сука-то такая к нам?
Командир меня тогда, пять лет назад на свадьбу приглашал, само собой, как и всех наших мужиков, но я сослался на занятость. Ага, бухал чутка после санатория, никак не отлучиться было. Не готов был в люди выходить и на роже своей изуродованной ловить взгляды. Ведь и сейчас пялятся, а тогда тем более. Кто с сочувствием, кто с отвращением.
А потом мы пересекались в ресторанах на посиделках разве что, так что в лицо супругу я его ни разу и не видел, а он сам не имел привычки некоторых мужиков чуть что фотками своих из бумажника тыкать при встрече. Он в этом смысле своеобразный мужик был. Семья она там, дома осталась, а мужик за его пределами орел и свободный молодец. Подкалывали меня, бывало, за неприятие этого Не вспоминать!
Глаза мои будто гравитацией какой опять к первой женщине притянулись, а она на меня все это время смотрела, и не думая оторваться. Бледные ее, обветренные будто, губы шевельнулись.
«Помоги», прочитал я по ним так четко, словно она мне в ухо шепнула.
Чего? Моргнул, недоумевая, и, нахмурившись, уставился уже вопросительно. Как раз штабной речь закончил и грянул оркестр. А странная незнакомка осторожным, бесконечно заботливым движением прикрыла ухо льнущей к ней малышке и повторила, не разрывая нашего визуального контакта:
«Помоги нам, пожалуйста».
И вот тут я окинул быстрым, уже совсем иным взглядом всю картину. Девочку, что отчаянно жмется к ней, тогда как беременную не она сама держит за руку, а та за нее уцепилась. И то, что, содрогаясь в рыданиях и то и дело вытирая глаза, незнакомка номер два украдкой кидает очень острые, совсем не рассредоточенные горем взгляды в нашу сторону, будто оценивая степень опасности. И то, что за спинами женщин стоит человек семь мордоворотов в костюмах, мало того, что создавая из себя некий живой заслон между ними и остальными скорбящими, так еще и большинство сосредоточили свое основное нависание именно над попросившей о помощи и девочкой. Так, как если бы не только охраняют от всего извне, но и готовы пресечь попытку к бегству.
Что, на хрен, тут происходит-то?
Глава 3
Я его узнала. Мгновенно. Как только он появился, мелькнув за спинами бывших сослуживцев Якова. Даже не всматриваясь, не гадая ни секунды он ли или кто-то очень похожий. Невзирая на толпу других мужчин, так же одетых в парадную форму, схожего роста и сложения. Я их будто сразу и видеть перестала. Он стал старше, виски чуть-чуть тронула седина, вокруг выпивших когда-то мою душу глаз лучи морщинок, отрастил бороду, совершенно скрывшую шрам на шее, рубец на лице не бросался в глаза, как прежде, но все равно импульс узнавания ударил меня прямиком в разум и сердце, да с такой силой, что почудилось, сейчас просто упаду на спину, как от жесткого толчка в грудь. На мгновение исчезло все: кладбище, люди, пришедшие на похороны, опасность, которая нависла над нами с Нюськой. И эти пять лет, что прошли с той самой ночи. Больно стало так же, как тем проклинаемым мною все это время утром. Тем утром, когда я, по сути, погибла, оставшись надолго обманчиво живой для окружающих. Опустошенная изнутри и окруженная лишенной его тепла пустотой.
Как же так? Я ведь верила: все забылось, зажило, сгинуло безвозвратно. Но вот он появился, и мне опять нечем дышать, в ушах грохочет зашкаливший пульс, и снова хочется закричать, выпуская хоть часть боли наружу. Боли, что внезапно оживила. Ведь если ты и правда умер, то болеть уже нечему.
Однако к тому моменту, когда Илья встал практически напротив, мне удалось справиться с первоначальным болевым шоком, и реальность вернулась. Мне сейчас совсем не до глупых любовных переживаний прошлого, тем более, что реально любовными они никогда и не были. Наваждение. А мне нужно спасать как-то себя и дочь.
Я буквально выдавила прочь вспыхнувшие в памяти неуместные и сейчас, и всегда картинки той близости, которой между нами никогда не должно было случиться, и принялась перебирать в голове все, что слышала от Якова об Илье. Он честный, сильный, верный до маниакальности прямо и очень справедливый. А еще он не общался ни с кем из нового окружения моего мужа, в отличие от других, пришедших на похороны бывших военных, а значит, не может быть с ними заодно. И обязан Якову жизнью. Но ведь ему, а не мне, и захочет ли помочь? С другой стороны, я же о многом не попрошу, нам бы с Нюськой только вырваться и сбежать куда глаза глядят. Провались оно, наследство это, пусть все себе эта змея забирает.
Меня передернуло, стоило вспомнить, как я ее вчера на коленях просила нас отпустить, после того как нас с дочкой поймали у ограды и притащили назад в дом. Умоляла просто отпустить, позволить исчезнуть. Клялась, что хоть прямо сейчас подпишу все бумаги на имущество и все, что только потребует, пусть только отпустит. А гадина смотрела сквозь меня, холодно улыбаясь и поглаживая свой живот, и молчала.
Инна Кирилловна, вам лучше уложить девочку спать и лечь самой, процедила она наконец, когда я выдохлась. Завтра очень тяжелый день, будет очень много людей, знавших ВАШЕГО мужа очень хорошо, и все должно пройти идеально. Пройти. Идеально. И тогда уже сможем говорить о будущем. Мы понимаем друг друга?
И тогда я поняла. Никуда она меня не отпустит. Ни завтра, ни потом.
Мерзавка, а ведь она мне даже понравилась, когда только появилась в нашей с Яковом жизни. Такая вся собранная, терпеливая, ничего не забывающая, заботливая, просто нахвалиться муж не мог. Таня то, Татьяна это, Таня умница такая, у нее не забалуешь. В документах мигом порядок навела, за тем, чтобы Яков питался правильно следила по моей просьбе, даже периодические запои его помогала мне останавливать и прикрывала перед партнерами и заказчиками. И, конечно, я знала, что муж с ней спал. Но у нас с ним изначально отношения были не те, чтобы сцены устраивать, и он не скрывал своей жизненной позиции, что жена это дом, уют, забота, ребенок, этим и жить мне должно, затем я нужна, чтобы он себя центром Вселенной дома чувствовал. За то и баловал, обеспечивал, ни в каких просьбах не отказывал. А что у него с кем за пределами дома происходит не мое дело. Да и не хотела я Якова никогда, а он, несмотря на возраст, аппетиты в сексе имел немалые и это при твердом убеждении, что женский оргазм вещь мифическая и совершенно бесполезная, так что скорее уж рада была, когда он в загулы уходил. В общем, о лучшей помощнице и он мечтать не мог, и меня все устраивало. Кто же мог знать тогда, что это просто камуфляж, построение засады, из которой эта змея нападет.
Самое время нам отправляться в ресторан, Инна Кирилловна, обманчиво заботливо сказала гадина, как только сама процедура погребения закончилась, и отзвучали речи, музыка и залпы. Девочка уже очень устала.
На самом деле причина была совсем в другом. Бывшие сослуживцы Якова, в числе которых был и Илья, пошли в нашу сторону, само собой, собираясь выразить положенные соболезнования, но мордовороты, нанятые Татьяной, мигом отсекли нас с Нюськой от них и повели к машинам, в то время как Татьяна встретила мужчин, принимая их слова, как если бы именно ей они изначально и предназначались.
Да-да, мы вам так признательны за теплые слова о нашем Якове Петровиче! звенел мне в спину ее голос с надрывом и всхлипами. Нет, Инне Кирилловне слишком тяжело сейчас. Она не может пока ни с кем общаться. Такое горе, вы же понимаете, еще и ребенок очень устал и напуган. Она просила вас извинить ее и следовать с нами на поминки в любимый ресторан Якова Петровича, где он любил вас всех собирать. Возможно, там она уже сможет с вами поговорить.