В 1982 году я разделил вместе с советским народом тяжелую утрату. В лучший мир отошел «дорогой Леонид Ильич Брежнев». Эта печальная новость застигла меня в лечебном диспансере на Фонтанке, где я посещал оздоровительный бассейн. О смерти Брежнева мне сказал другой мальчик, и я сперва не поверил скорбной вести. Под отеческой дланью тирана на тот момент прошла вся моя сознательная жизнь. Но, к сожалению, факты подтвердились. На день похорон вождя занятия в школе были отменены и полдня я провел перед телевизором, наблюдая, как советский народ прощался с Леонидом Ильичом. От речей членов политбюро и руководителей советского государства клонило в сон, но самое действо с перевозкой тела на лафете и орудийными салютами производило большое впечатление.
В первые школьные годы за счет доступа к фондам школьной библиотеки мой круг чтения несколько расширился. Я продолжал любить сказки и книги про космос, но теперь передо мной открылись новые миры. Если средневековые подростки зачитывались житиями святых, то я любил небольшие издания, посвященные пионерам-героям, национально-освободительным движениям и крестьянским восстаниям. Про Дольчино я узнал задолго до прочтения романа Умберто Эко. Не исключено, что фантазии об истязаемых патриотах в живописных лохмотьях, сквозь которые просматривалось обнаженное тело, пробуждали мою детскую сексуальность.
По окончании первого класса я впервые поехал с мамой на Черное море. Так получилось, что моим первым курортом стала Одесса. Из известных достопримечательностей знаменитого города мне запомнился оперный театр и знаменитая одесская лестница. Но гораздо большее впечатление на меня произвел музей обороны Одессы с выставленной под открытым небом военной техникой и катакомбы, где в годы оккупации скрывались партизаны. Здесь, как всегда, дал о себе знать мой латентный милитаризм. Также в этой Одессе со мной впервые заговорили не по-русски (а по-украински), что вызвало у меня небольшой культурный шок.
В последующие годы каникулы на юге стали нашим регулярным ритуалом. Обычно мы проводили там около месяца, а стоимость поездки на двоих составляла около 600 рублей. После Одессы мы с мамой поехали в Крым, где остановились у наших друзей в Севастополе. Нельзя назвать эту поездку удачной. Хотя я смог посмотреть знаменитую панораму Рубо и получил массу удовольствия от плавания через севастопольскую бухту на катере, в итоге меня настигла простуда. К этому времени мы уже не могли дольше оставаться в гостях и сняли комнату. Для жителей юга сдача помещения отдыхающим всегда была важным приработком. В итоге мы нашли жуткую коморку-«пенал», устроенную на приусадебном участке предприимчивого севастопольца. По соседству с нами было еще несколько аналогичных «номеров». Болеть в таких условиях было тяжело и неприятно.
Когда я оправился, мы из Симферополя полетели в Винницу. После Севастополя этот зеленый город на Буге показался мне раем. Мы арендовали лодку и часами плавали по реке. Именно там, в Виннице, я овладел искусством плавания.
Август наша семья проводила на даче. Около трех лет мы снимали большой старый дом в Рощино. Каждый год дачная жизнь шла по накатанной колее. В теплые дни мы ходили купаться на озера, катались на велосипеде, играли в бадминтон, а когда небо хмурилось, направлялись мимо многочисленных пионерских лагерей в лес собирать грибы и ягоды. По выходным в поселковом кинотеатре шли фильмы, и если речь шла о премьере вроде «Пиратов ХХ века» перед входом выстраивалась многочасовая очередь. Иногда мы на машине ездили на Голубые озера, расположенные в сосновых лесах вблизи нынешней трассы «Скандинавия». К сожалению, прокладка данного шоссе плохо отразилась на экологии, и читатели данного текста уже не могут полюбоваться сквозь идеально прозрачную воду камнями, лежащими на глубине нескольких метров.
В последние дни августа мы возвращались в город. Знаком окончания лета был день рождения моего друга и соседа по двору, Мишы Искры, которое справляли 31 августа. На этом празднике я, как правило, ел первые арбузы и изумительно вкусные пироги, которые пекла Марья Петровна, бабушка изменника.
А следующий день первое сентября всегда ассоциировался у меня с дождем. В первый школьный день учителя обычно не мучили маленьких детей, и занятия ограничивались «уроком мира», на котором звучали общие слова о негативном влиянии ядерной войны на судьбы человечества, и походом в кино на детский фильм. В те первые дни после каникул я давал себе мысленный обет быть хорошим, прилежным, аккуратно делать домашние задания и прилежно усваивать материал, который дают учителя. Но затем наступал новый день, а за ним еще один, и еще один, и я снова с тоской глядел на медленно ползущую стрелку часов на стене класса или грустно грыз авторучку, делая домашнее задание до восьми часов вечера.
Некой отдушиной для меня были кружки и походы в библиотеку. Последняя находилась в Аничковом дворце, ставшем с 1937 года Дворцом пионеров. Поклонники творчества Бабеля могут прочитать ее описание в рассказе «Дорога», где герой приезжает в Петроград 1918 года, чтобы поступить на работу в ЧК и проводит одну ночь на полу этого книгохранилища, разбирая детские тетрадки Александра III и Николая II. Я был очарован этой готической скриптой с деревянными шкафами, винтовой лестницей и мягкими коврами. Даже если я не всегда был удовлетворен выбором книг, сама атмосфера библиотеки навевала мысли о романтике подвигов и дальних странствий.
Что же касается кружков, то мне больше всего запомнились занятия в шахматной секции, футбольной команде 216-ой школе, археологическом и военно-историческом кружках.
В шахматный кружок меня привела одержимость званиями, титулами и значками. Я мечтал об «Анне на шее», 4-ом, самом низшем, шахматном разряде. Почти два года я усердно ходил в дом пионеров на Фонтанке и играл по две-три партии в день, иногда выигрывая, иногда проигрывая, но разряда так и не получил. Полуторачасовое сидение за шахматной доской было непростым испытанием для 10-11-летних мальчишек, и после занятия мы устраивали в коридоре сражения, но не шахматными досками, как у Ильфа и Петрова, а школьными сумками. В один прекрасный день точный удар противника оцарапал мой висок, что вызвало обильное кровотечение. Мама отвезла меня в травмпункт, и я пережил пару крайне неприятных часов, опасаясь, что рану мне придется зашивать. Однако все обошлось зеленкой, пластырем и двумя неделями больничного. Но и походы в шахматный кружок после этой истории прекратились.
Вторым моими фиском была футбольная команда, сформированная для учеников нашей 216-ой школы. Я никогда не был против побегать и побить по мячу, но реальность развеяла мои грезы. Если в фильме "Берегись автомобиля" театральным режиссером был бывший тренер, то у нас все было наоборот. Наш тренер, скорее, напоминал театрального режиссера, причем злоупотребляющего пивом это был добродушный, курчавый человек с огромным животом. Меня сразу определил во вратари, да и то большую часть времени я проводил на скамейке запасных, наблюдая как по полю бегают другие. Вероятно, наш гуру сразу понял, что Диего Марадонны из меня не получится. Мы тренировались в школьном спортзале и на футбольном поле Таврического сада, но затем количество занятий стало почему-то уменьшаться, тренер регулярно пропадал, а в один прекрасный день на стенах школы появился подметный листок со словами: «Не верьте толстому чемодану!» На этом наш футбол и закончился.
Еще около полутора лет я проходил в археологический кружок, куда меня привлекла романтика дальних странствий и поиска неизведанного. И снова детские фантазии столкнулись с прозой жизни. Мне кажется, что археологию во дворце пионеров вели хорошие специалисты, но не самые лучшие педагоги. Мы получали массу информации о неолите, палеолите и разных способах датировки артефактов. За полтора года занятий наша группа так и не вышла из каменного века. Неким развлечением были практические занятия, когда нам в класс принесли пару мешков обсидиана и предложили попрактиковаться в изготовлении каменных орудий. Стоит ли писать, что к концу второго часа я исцарапал все пальцы и стал испытывать комплекс неполноценности перед неандертальцами?
Впрочем, совсем без приключений дело не обошлось. На зимних каникулах 1986 года мы с археологическим кружком отправились в Псков и Печерский монастырь. На улице стояли страшные морозы, столбик термометра опустился ниже -30 градусов. Поезд, на котором мы ехали, по непонятной причине остановился на середине пути, где и простоял без света около двух часов. В Пскове мы разместились на матах в спортивном зале местной школы. Конечно, там была плюсовая температура, но не та, при которой ощущаешь тепло. Две ночи мы провели дрожа от холода. Сама же прогулка по Пскову свелась к отчаянным поискам места, где можно было бы поесть и согреться. В конце концов мы нашли пельменную, и там я утолил голод абсолютно некошерным и нелюбимым блюдом, которое в обычной ситуации никогда бы не взял в рот. По возвращении из Пскова я свалился с простудой и пролежал в постели до конца каникул.
После археологии я стал посещать военно-исторический кружок, также на базе дворца пионеров. Здесь все было очень здорово. Я впервые услышал о битве при Павии и посетил запасники Эрмитажа, где прикоснулся к настоящему рыцарскому оружию, поражаясь, насколько оно мало весит и как хорошо сбалансировано. Самой большой проблемой кружка была дисциплина его участников. Как только малолетние военные историки собирались группой более трех человек, то поднявшийся шум было слышно в другом крыле Аничкова дворца. По завершению занятий мы отправлялись во дворцовый сад со стороны площади Островского, где устраивали эпические снежные битвы, после которых вся моя одежда отправлялась в сушку, а из ботинок снег можно было выгребать лопатой. К сожалению, после одного из занятий, руководитель кружка заявил, что именно я являюсь главным источником беспорядка и выставил меня из комнаты. На тот момент это было совершенно несправедливое обвинение, и, страшно разозлившись, я вышел с почтенного ареопага, громко хлопнув дверью. Дома я сказал, что ноги моей не будет на кружке до получения извинений. Мама ходила во дворец пионеров и пыталась урегулировать конфликт, но ее посредничество ни к чему не привело. Военные историки всегда были склонны идти на принцип, даже до появления социальных сетей.
Ленинград Перестройка
1986-1991 гг.
В 1986 году я сменил учебное заведение, перейдя в 210 школу. Горожане хорошо знают ее здание на Невском проспекте именно на его стену нанесена знаменитая надпись: «Граждане, при артобстреле эта сторона улицы является наиболее опасной». Социализация на новом месте заняла у меня много времени: мой задиристый нрав никуда не делся. Лишь через пару лет я понял, что не обязательно реагировать на каждую колкость, после чего моя оценка за поведение повысилась на один балл с «трех» до «четырех», а родителям пришлось уделять меньше внимания приведению моего костюма в божеский вид.
Тем временем на мирном горизонте страны советов появились первые тучки. В то время я стал выписывать журналы «Юный техник» и полюбившийся мне «Технику молодежи», который публиковал материалы не только на технические темы. В этом издании была хорошая фантастическая рубрика, в которой в скором времени стали выходить космические оперы Гамильтона и Артура Кларка, фэнтези Урсулы Ле Гуин и ранние рассказы Андрея Лукьянова. Раздел «Антология таинственных случаев» писала о малоизвестных тогда исторических событиях вроде гибели эскадры Шпеера или исчезновении клипера «Опричник». Периодически появлялись статьи, посвященные военной технике, но, к сожалению, и псевдонаучным уткам, вроде пресловутой Велесовой книге, о которой журнал напечатал весьма благожелательную заметку еще в 1981 году!
Именно с третей страницы «Техники молодежи» в один прекрасный день на меня взглянуло лицо нового Генсека. Заметим, что в то время «блевок» на лбу Горбачева прилежно ретушировался. После «пятилетки великих похорон», когда чуть ли не каждый год главу государства вывозили из Кремля на лафете, я с большим интересом изучил биографию вождя и несколько приуныл. Горбачев был относительно молод и в ближайшие годы на лишний выходной, похоже, рассчитывать не приходилось. Если верить фейсбуку, подобные циничные чувства в ту пору испытал не я один. Впрочем, я не терял юношеского оптимизма, надеясь, что Михаила Сергеевича на тяжелой работе свалит внезапный инсульт или инфаркт.
Подборка событий, на которых акцентировалось мое тогдашнее внимание, может показаться кому-то странной, но следует учитывать, что я черпал информацию главным образом из телевизора и с международного разворота газет. Читать внутрисоветские новости было невыносимо скучно. Так, я фактически проигнорировал катастрофу в Чернобыле, до конца и не поняв, что случилось. По мне было уже хорошо, что не произошло ядерного взрыва так из-за чего паника? В школе рассказывали анекдот о «чернике из Чернобыля», которую покупают «кто для тещи, кто для зятя». Я смеялся и пересказывал его приятелям и одноклассникам.
В то же время я хорошо запомнил землетрясение в Армении, «которой помогала вся страна», и переговоры Горбачева с Рейганом в Рейкявике и на Мальте. Телевизор твердил, что эти встречи очень важны и открывают новый этап мира и сотрудничества между странами, а я охотно в это верил и стоял по стойке смирно, подняв руку в пионерском приветствие, когда после подписания соглашений исполнялся американский и советский гимн. Правительство начало политику Перестройки и Ускорения, и каждый вечер после программы «Время» стали показывать «Прожектор Перестройки», рассказывающий об отдельных проблемах и локальных успехах. Все это я воспринимал весьма благожелательно. То, что в СССР имели место недостатки, было очевидно даже 12-летнему ребенку, и борьба с ними была таким же хорошим делом, как и защита мира во всем мире.
Затем в новостях стали появляться тревожные нотки. После Чернобыля произошел страшный взрыв газопровода, который испепелил проходивший неподалеку пассажирский поезд. На Красную Площадь сел самолет Мартина Руста, а в Баренцевом море утонула подводная лодка «Комсомолец». Школьный фольклор откликнулся на эти события глумливыми стишками:
«Перестройка важный фактор,
Сразу грохнули реактор,
Потопили пароход, пропустили самолет.
А какая-то пзда с рельс спускает поезда».
Местные ленинградские новости тоже становились веселее день от дня. Больше всего поначалу лютовали экологии, выступившие в крестовый поход против строившейся дамбы по защите Ленинград от наводнений. В газетах и телепередачах появлялись публикации разной степени безумия о неминуемом зарастании Финского залива и выползающих из унитазов удавов, которые будут брать горожан за самые уязвимые места. Надо сказать, что если бы не истеричная атмосфера, сопровождавшая эту кампанию, к некоторым сказанным тогда вещам стоило бы прислушаться. Посетил я в начале 2000-хх годов берег залива у некогда существовавшей платформы «Морская» и с горечью убедился, что море, действительно, исчезло за зарослями тростника. Не дремали и чудовища. В один прекрасный день из отверстия моего ватерклозета внезапно показалась крысиная морда. Я думаю, что читатель без туда представит себе мое состояние в данный момент. Унитазного монстра ликвидировал за три рубля приведенный с улицы алкоголик, а садиться на горшок я потом боялся еще долго.