Привет, сказал я, как будто был знаком с ним сто лет.
Привет, приятель, я видел тебя в самолете. Гляди, разве это не нечто?
Мы посмотрели на телеэкран. Кадры сопровождал комментарий, но из-за гула голосов в терминале ничего не было слышно. Картинки и титры говорили сами за себя. Это был своего рода непрерывный монтаж кадров важнейших событий: самолеты таранят небоскребы и взрываются внутри зданий, наружу вырываются гигантские языки пламени, тщетные попытки спасения людей с земли, жуткие кадры оказавшихся в ловушке на верхних этажах несчастных, которые падали или совершали прыжок навстречу смерти, внезапное обрушение сначала одной башни, затем другой.
Господи, они обе рухнули! воскликнул австралиец. Да этого просто быть не может!
Страшное зрелище повергло меня в шок. Даже толпа вокруг нас в терминале примолкла. Я подумал о людях, которые все еще были внутри, о пожарных, о полиции и машинах «Скорой помощи», сгрудившихся вокруг входов в здания. Это была беспрецедентная катастрофа, кошмарная, даже если бы обрушилось только одно здание, но два
Ужас того, чему мы были свидетелями, лишил меня дара речи.
Черт, мы только что увидели невозможное! воскликнул австралиец. Башни построены таким образом, чтобы выдержать столкновение с ними большого самолета.
Но вы видели, что произошло! Самолеты с горючим
Этого недостаточно, чтобы их обрушить. Башни-близнецы были спроектированы с большим запасом прочности, все заложенные в расчеты коэффициенты были вдвое, а то и втрое выше обычных. Они не могут взять и вот так запросто рухнуть, осесть прямо вниз.
Но мы видели, как это произошло, повторил я, ничего не понимая. Пока я говорил, по телевизору повторно транслировали видео, на котором одна из башен на наших глазах оседала и рушилась, стальные колонны торчали с обеих сторон, а к земле устремлялось огромное облако обломков.
Они падают, но это не обрушение. Это просто невозможно. Башни были построены так, чтобы выстоять, даже если в них врежется полностью заправленный топливом «Боинг 707».
Огромная пелена пыли застилала вид улицы и здания Нижнего Манхэттена.
Вы говорите так, будто что-то об этом знаете, заметил я.
Я инженер-строитель, сказал он. Я работаю с архитекторами. Здания со стальным каркасом не могут обрушиться, это в принципе невозможно.
Но огонь?..
Без разницы. Никакое пламя, даже самой высокой температуры, не способно расплавить конструкционную сталь.
А как насчет авиационного топлива?
После первых нескольких секунд это мало что значило. Авиационное топливо сгорает слишком быстро, чтобы оказать какое-либо серьезное воздействие.
Но это случилось! Я махнул рукой в сторону телевизора. Самолеты врезались в башни, повредили их, взорвались, устроили пожар.
То, что вы видите, это не обрушение, сказал он. Эти здания были взорваны. Это единственное объяснение. Кто-то, должно быть, заложил взрывчатку.
Я собрался было возразить, заявить, что это совершенно невероятно, но картинка на экране телевизора внезапно изменилась.
Еще одно здание было охвачено огнем, и клубы дыма растекались по голубому небу. В нижней части экрана красными буквами шли титры.
Пентагон? сказал я. Они попали и в Пентагон?
Этого я не знал, ответил австралиец. Что еще, черт возьми, подверглось атаке?
Мы молча стояли в толпе, время от времени продвигаясь вперед, по мере того как другие люди покидали терминал.
Шли минуты. Телеканал продолжал повторять одни и те же кадры самолеты врезаются в башни и те начинают обрушиваться. А вот кадров о том, что случилось с Пентагоном, не было, что мы оба заметили.
Это место одно из самых охраняемых в США, заявил австралиец. Но почему нет записей с камер видеонаблюдения? Это смешно. Рядом с федеральными зданиями просматривается каждый дюйм пространства. У них должны быть записи. Что они пытаются скрыть?
Я согласился, но мы больше не говорили об этом. Шок от увиденного блокировал нормальные мысли. Мы сосредоточились на том, что нам показывали. Еще больше людей говорили перед камерами, пытаясь объяснить, что произошло, и сделать эти нападения хотя бы отчасти понятными. Медленно продвигаясь вперед, мы узнали больше из того, что говорилось, чему способствовали субтитры.
Новостные станции опрашивали свидетелей. Большинство были обычными людьми офисные работники, туристы, водители такси или автобусов. Все они или стали свидетелями случившегося с улицы или же находились на тот момент внутри зданий, но сумели выбраться наружу. Да, они были там, но не всегда соглашались с тем, что говорили все остальные, хотя все, по их словам, были в шоке, увидев, как самолеты таранят башни.
Несколько свидетелей категорично заявили репортерам, что слышали громкие взрывы еще до того, как в башню врезался первый самолет. Один даже заявил, что за несколько минут до того, как появился первый самолет, он услышал и почувствовал мощный взрыв в подвале одной из башен. Это подтвердил водитель «Скорой помощи», который ехал по срочному вызову во Всемирный торговый центр в восемь тридцать, более чем за четверть часа до нападения на Северную башню. Некоторые свидетели описали самолет как не имевший опознавательных знаков. Один утверждал, что он был серебристо-белый, без иллюминаторов. Полицейский сказал, что слышал несколько взрывов внутри башен, когда те рушились, это подтвердили двое пожарных, один из которых был сбит с ног взрывом в вестибюле Северной башни, когда спасался бегством. Одно интервью взяли у начальника пожарной команды. Белый от пыли, запекшейся на его волосах, лице и одежде, он хрипло выкрикивал ответы с улицы, где в окружении обломков и извивающихся пожарных шлангов стояли аварийно-спасательные машины, часть из них пострадали от упавших сверху обломков бетона. Он предупреждал о новых взрывах.
Политики выходили вперед, чтобы выразить свое соболезнование, ужас или принести людям слова утешения. С заявлением выступил вице-президент, поскольку сам президент Буш в тот момент возвращался президентским бортом из Флориды. Мэр Нью-Йорка. Сенатор. Еще один сенатор. Эксперт по строительству. Эксперт по терроризму. Эксперт по взрывчатым веществам. Эксперт по полетам. Представитель «Американских авиалиний» и еще один сотрудник «Юнайтед Эйрлайнз», двух компаний, чьи самолеты были угнаны.
Картинка постоянно менялась, репортажи в прямом эфире из студии или с улиц перемежались записями предыдущих атак. Свидетели на улице, офисные работники, которым удалось спастись бегством, родственники и друзья пропавших без вести. Бесконечные повторы леденящих кровь кадров. Все люди, которых мы видели, были в истерике, некоторые плакали, многие растеряны, другие возмущены и взывали к мести.
Большая часть того, что мы видели, было репортажами о Нью-Йорке. Кадров о крушении самолета над Пентагоном в Вашингтоне пока не было. Там продолжал полыхать огромный пожар, но операторов не подпускали близко, а значит, камеры не могли выхватить какие-либо детали. Крупных разрушений не было, как не было и видимых обломков самолета рядом со зданием.
Это то, что вы видели, когда садились в самолет? спросил я у австралийца. В тот момент на экране появился, как я теперь знал, ранний кадр, вскоре после начала этого ада: верхние этажи Северной башни пылали, и из них валили клубы дыма. Южная башня еще не пострадала. Обе все еще выглядели практически целыми, без намека на грядущие катастрофические обрушения.
Тогда это показывали в прямом эфире, сказал он и через несколько минут зашагал прочь.
Я был в Колумбусе, штат Огайо. Я не знал никого, кто жил в этом городе или даже где-то поблизости. Мне негде было остановиться, я очень быстро обнаружил, что все отели в радиусе двадцати миль забиты под завязку. Воздушное пространство оставалось закрытым, все рейсы временно отменены. Я пытался взять напрокат машину, но ни одной свободной не осталось. Остаток дня я провел в аэропорту, пытаясь найти номер в отеле, ел нездоровую пищу из киоска, а когда все было распродано, купил себе еды в торговом автомате. Каждые несколько минут я пытался дозвониться до Лил. В трубке стояла гробовая тишина, но я заметил, что некоторые другие люди вокруг меня вновь начали выходить на связь. Значит, недосягаемым был не я, а Лил. Батарея в моем телефоне почти полностью разрядилась.
Примерно через час после посадки, пока я, по-прежнему стоя в толпе из нескольких сот человек, все еще смотрел на телеэкран в терминале, в моей голове начали складываться воедино все пугающие известия о рейсе АА 77. Борт вылетел из Вашингтона, из аэропорта имени Даллеса, в 8.20 утра и взял курс на Лос-Анджелес. Незадолго до девяти часов угонщики атаковали экипаж и проникли в кабину пилотов. Один из них взял управление на себя и развернул самолет обратно на Вашингтон. Сразу после девяти тридцати самолет на высокой скорости спикировал и на уровне земли врезался в западную часть Пентагона.
Хотя ее тело так и не было найдено или опознано среди руин и обломков, тогда или в последующие долгие и мучительные месяцы, я в конце концов пришел к выводу: Лил наверняка была в числе пассажиров этого самолета.
В ту ночь, когда я с трудом мог представить себе последствия этого дня, я урывками спал на полу терминала в Колумбусе, штат Огайо.
Глава пятая
Тогда: 20082009 гг.
Русская история
Весной 2008 года мне позвонил человек по имени Брайан Клермонт. Он представился продюсером фильмов и телепередач и предложил встретиться на следующий день за обедом в Лондоне. Он не уточнил, о чем пойдет речь, сказал лишь, что хотел бы обсудить идею фильма, возможно, художественного, возможно, телевизионного. Тема не подлежала разглашению, пока мы не встретимся и не обсудим кое-какие вещи. Конечно, это пробудило во мне любопытство, и я попросил его сказать мне хотя бы, что за фильм он имеет в виду и каким образом я могу участвовать в его создании.
Я смотрел программу на четвертом канале, сказал он. Пару недель назад. Один из ночных научных фильмов о теории струн. Вы упоминались как автор сценария.
Помощник главного сценариста, сказал я. На самом деле все, что я сделал в этой программе, это быстро заработал пару сотен фунтов, прочитав ее сценарий, чтобы проверить его на точность, и указал на пару незначительных ошибок. Просто один мой приятель, работавший в телевизионном агентстве по поиску талантов, в ответ на какую-то услугу вывел на меня продюсерскую команду. Однако Клермонту я этого не сказал.
Тогда вы понимаете, о чем я, сказал Брайан Клермонт.
Вы хотите снять фильм о теории струн? сказал я.
Нет. Кое-что другое.
Мы договорились встретиться в ресторане недалеко от Сити-роуд, и я на следующий день поехал туда.
Клермонт был немолод, полноват, лысоват. Он громко говорил и пил много вина, но был серьезен и полностью сосредоточен на том, чего хотел. Несмотря на его слова о конфиденциальности, когда мы говорили с ним по телефону, я обнаружил, что разговаривать с ним легко. Его сопровождала молодая женщина, которую он представил как Жаклин, свою помощницу. Большую часть времени она молчала, внимательно слушая то, о чем говорили мы с Клермонтом, и делала пометки в блокноте. Насколько я помню, на протяжении всей встречи Жаклин не проронила ни слова. Она сидела, склонив голову над блокнотом. Она не пила алкоголь и взяла себе на обед простой салат из шпината. Мы с Клермонтом заказали стейки.
После нескольких общих фраз я вкратце поведал ему о нескольких опубликованных мною статьях и профилях, а он, в свою очередь, описал телепрограммы, над которыми работал на протяжении многих лет, после чего подошел к делу.
Меня интересует человек по фамилии Татаров, сказал он. Кирилл Татаров, русский математик, эмигрант, живущий в Нью-Йорке. Мне кажется, вы его знаете.
Как бы вам сказать, промямлил я, застигнутый врасплох. Я действительно знал Татарова, но, как и сам Клермонт, тоже был связан требованиями конфиденциальности. Я описал нашу встречу в Нью-Йорке, когда я брал у Татарова интервью в Институте Куранта, что не было великой тайной. Я бы не стал утверждать, что хорошо его знаю, осторожно добавил я.
Но вы встречались с ним лично? Вы тогда писали о нем?
Да.
Что вам известно о том времени, когда он примерно на месяц исчез?
Так вот в чем дело! Я принялся энергично работать челюстями, как будто пытался разжевать очень жесткий кусок, и притворился, будто вспоминаю.
Вы ведь знаете, о чем я говорю? спросил Клермонт.
Конечно. Что вас интересует?
Клермонт пустился в пространную историю о том, как он заключил контракт с независимой продюсерской компанией, работая поставщиком документальных фильмов о текущих событиях для Би-би-си, но что его контракт подходил к концу. Ожидалось некое щедрое вознаграждение, и он планировал вложить большую часть денег в свое дело и уже создал небольшую кинокомпанию. Ряд других разработчиков программ выразили желание присоединиться к нему, и он знал людей, которые готовы были вложиться в его проект. Все складывалось удачно, но пока что в его штат входили только он сам и Жаклин.
Он вручил мне свою визитку. Брайан Джулиан Клермонт, директор компаниии «Теорем Фильм Инишиативс» со служебным адресом в Лондоне, WC2. Телефон, факс, электронная почта, веб-сайт, социальные сети.
Как во все это вписывается Татаров? поинтересовался я.
Что вам известно об 11 сентября?
Наверное, больше, чем мне хотелось бы. Но наверное, так думают многие люди. Меня начал беспокоить вопрос, к чему он клонит. А в чем дело?
Татаров был к этому причастен. Неким образом я так и не узнал, как именно и в какой степени. Но он наотрез отказался это обсуждать, отчего я подумал, что это повлияло на него больше, чем он готов признать. Место его работы недалеко от Граунд-Зиро[1].
Может, все дело в этом. В любом случае в прошлом месяце я поехал в Нью-Йорк и встретился с ним. Он уже довольно стар, но его разум все еще остер, как лезвие бритвы. Если честно, он напугал меня. Он весьма впечатляет, но за ходом его мыслей сложно уследить. С вами тоже было так?
Я журналист, пишущий на научные темы. Я справился.
Он не стал рассказывать о том времени, когда исчез, не делился тем, что знает об 11 сентября. Он сказал, что в тот день был в Нью-Йорке, слышал, как пролетел первый самолет за секунды до того, как тот врезался в Северную башню, но большую часть этого времени смотрел телевизор, как и все остальные. Честно говоря, поездка к нему оказалась пустой тратой времени. Но он вручил мне несколько журнальных вырезок, и в одной из них я увидел интервью, которое он дал вам.
Это очень старое интервью, сказал я. Кажется, десятилетней давности?
Что-то вроде того. А вы? У вас есть соображения насчет того, что он делал, когда исчез?
Нет, солгал я.
Вы не знаете, где он был, с кем он был и чем занимался?
Нет, повторил я.
У меня такое чувство, что вы что-то от меня утаиваете.
Вспомнив, что Клермонт предупреждал меня о том, что у нас будет конфиденциальная встреча, я подумал: в эту игру могут играть двое.
Зависит от того, что вам нужно, сказал я.
Значит, вам известно больше, чем вы готовы признать.
Поняв, что мы сошлись в спарринге, я позволил ему немного поупражняться в нем. Первая бутылка вина быстро опустела, и Клермонт заказал другую. Жаклин попросила вторую бутылку минеральной воды. Мы с Клермонтом продолжали прощупывать друг друга на предмет того, что, собственно, известно собеседнику, не выдавая слишком много своей осведомленности.
Я провел с Татаровым несколько часов того времени, когда он исчез. Но он предупредил меня, что это дело секретное, что за ним зорко следят ЦРУ и ФБР, а также, вероятно, Агентство национальной безопасности и, возможно, Министерство иностранных дел Великобритании. Среди прочего предметом их обеспокоенности было его русское происхождение, и они опасались, что российские спецслужбы могут попытаться вернуть его в Россию. Сам Татаров явно считал это чем-то вроде шутки, но я тем не менее вынужден был подписать соглашение о конфиденциальности, чтобы удовлетворить требование правительства США.