Где была твоя часть? спросил он отрывисто.
Там за горами какой-то город. Даже не знаю, как называется. Убежал в первый же день, как нас только привезли.
Да что с ним разгавариват, раздалась из сидящей поодаль группы ломанная русская речь. Отрезать ему башка, и дела конца.
Я страшно испугался. Для этих типов человеческая жизнь, видимо, ничего не стоила. Увидев мое состояние, люди-животные снова захохотали. Человек с крючковатым носом поднял руку, и голоса затихли.
Где конкретно тот город? По карте показать можешь? снова спросил главарь.
Я не знаю. Бежал сначала на запад, а потом на юг в горы. По солнцу ориентировался.
Похоже, он на Грозном быль, снова послышался голос.
А куда бежал?
В Армению. У меня там друг. Не хотелось погибать ни за что. В военкомате обещали, что буду служить в нормальной части! Понимаете, меня обманули
Трус, послышался совсем рядом женский голос.
Невольно бросил туда взгляд.
Одна из неподвижно сидящих у костра фигур зашевелилась, и ко мне повернулась девушка с тонкими правильными чертами лица. Волосы ее были убраны под косынку защитного цвета.
Своих бросил, жестко добавила красавица.
Все молчали, ожидая, что женщина скажет дальше, но она замолчала и стала копошить веткой угли.
Ладно, Ули, отвезешь его в штаб к Хасану. Там разберутся, что с ним делать. Может, он нам еще послужит.
А зачем в горах нужны трусы? сказала женщина. Чтобы из-за такого, как он, погибло много джигитов?
Не обсуждать приказания! грозно прикрикнул на нее кривоносый.
До вечера меня караулили двое, разрешив прилечь у толстых корней огромного вяза. Даже принесли еду половину лепешки, которую я с жадностью съел, запивая водой из кружки. Когда стало смеркаться, послышался звук мотора, и сразу большая группа боевиков стала подниматься с земли, отряхиваться, забрасывать за плечи автоматы. Лесные люди, и среди них эта женщина, потянулись к дороге, на которой стоял ПАЗик автобус, похожий на те, которые обслуживают похороны.
Мужчины на ходу разговаривали, дружески похлопывали друг друга по плечам. Если бы не бряцающее за плечами оружие, да не угрюмые типы, что подталкивали меня своими страшными автоматами, можно было подумать, что возвращаются с пикника спортсмены.
Гирь! прикрикнул сзади один из конвойных и больно ударил меня прикладом в спину, когда я остановился, чтобы пропустить проталкивающихся в салон боевиков.
За спиной послышался знакомый мне уже женский голос. Она сказала что-то на местном наречии, и мои конвойные заржали, перемежая свой смех восклицаниями, из которых понял только то, что женщину зовут Ули. Она вплотную за мной протискивалась в автобус.
Камон, бейби! она кивнула красиво очерченным подбородком, и посмотрела на меня холодными, голубовато-серыми глазами.
Когда я поднялся на площадку, Ули скомандовала, показывая на свободное сидение напротив входной двери:
Туда садись.
В ее речи чувствовался прибалтийский акцент. Пододвинув меня к занавешенному окну, она села рядом и поставила между стройных ног снайперскую винтовку.
На, вытрись, все лицо в крови, и Ули бросила мне на колени белоснежный носовой платок. Я принялся оттирать с лица запекшуюся кровь.
В салоне приглушенно переговаривались, крепко пахло сигаретным дымом. Надо мной тускло светил единственный дежурный фонарь. Скорее всего, на виду меня усадили специально, чтобы было хорошо видно. Да и что я мог предпринять, находясь среди такой толпы головорезов?
Наконец, автобус дернулся и затрясся по ухабистой дороге.
Ули, видимо, почувствовала мой взгляд, который я не отводил от ее крепких бедер (смотреть на угрюмых горцев я попросту боялся). Она развязала косынку, и светлые вьющиеся волосы рассыпались золотистым водопадом по ее плечам. Вероятно, она на какое-то время просто захотела почувствовать себя настоящей женщиной. Мне показалось, что в этот момент в салоне голоса заметно притихли. Наверное, все мужчины уставились на нее. Но потом привычный гул голосов возобновился.
Не в силах удержать свое любопытство, я кинул взгляд на ее безупречное лицо. Ули покосилась на меня и улыбнулась краешком губ. Я отвел глаза, делая вид, что осматриваюсь, и тут же получил болезненный толчок локтем в бок:
Не оглядывайся, прошипела она.
Однако я успел увидеть, что проход автобуса пуст, а сидения все заняты. Сидевшие на них боевики общались друг с другом, не обращая на нас никакого внимания.
Затем Ули расстегнула пошире ворот, как будто нарочно показывая кусок своего нежного тела выше груди. Но я уже боялся смотреть на нее, понимая, что с этой девушкой шутки плохи.
Ты что, маменькин сыночек? она слегка повернула голову.
Я робко поднял на нее взгляд, и показалось, что ее глаза будто бы немного потеплели.
Пожал плечами и одновременно замотал головой, робея перед ней.
Нет, почему, сказал я, нормальный парень, только не хочу воевать.
Она замолчала.
Ты у матери один? спросила она.
Да, а откуда вы знаете?
А девушка тебя ждет?
Да, сказал я, хотя был далеко не уверен.
И я ждала своего, да он не вернулся, сказала она задумчиво.
А что со мной будет дальше? спросил я, с надеждой глядя на Ули.
Ничего хорошего. Они вас, русских, просто так не отпускают. Скорее всего, потребуют за тебя выкуп, много денег. Но твоя мать миллионов собрать не сможет и тогда тебе будет кердык.
А что такое кердык?
Да ты чего, парень? Ты где жил-то? она взглянула на меня с презрительным удивлением.
В Москве.
Там все такие наивные?
Она опять замолчала.
Я испугался. Снова подумал о маме. Ведь если со мной что-то случится, она не переживет.
Ули, жалобно протянул я, и в это время она удивленно посмотрела на меня, будто спрашивая, откуда знаю ее имя, попросите за меня, скажите, что я ни в чем не виноват.
Она снова улыбнулась краешком губ, но теперь с явным презрением. Промолчала, явно что-то обдумывая. Пальцы, сжимающие винтовку, нервно вздрагивали. Я подумал: «Сколько мы уже едем? Несколько минут или несколько часов?»
Наконец она сказала:
Почему вы все, москвичи, боитесь погибнуть, как мужчины?
Я не знал, что ответить, да она, видимо, и не ждала. Автобус натужно зарычал и медленно пополз в гору. За отогнувшейся занавеской я увидел мелькающие внизу редкие огоньки какой-то деревеньки. Из-за створки плохо закрытых дверей были видны мелькающие в лунном свете белые стены низких домов.
Внизу обрыв, сказала она неожиданно и очень тихо, так, что я не сразу понял. Если отожмешь эту дверь, сумеешь выскочить. У тебя есть шанс.
Я со страхом посмотрел на нее.
Возьми вот это, с этими словами Ули вложила мне в руки холодный кусок металла.
С ужасом обнаружил, что держу гладкую, как яйцо, новенькую зеленую гранату.
Это было как во сне. Переводя взгляд с гранаты на ее двусмысленную улыбку, снова глядел на гранату и соображал, что нужно делать. Но продолжал сидеть, не в состоянии шевельнуться. А Ули косилась холодно и надменно, явно наслаждаясь моей беспомощностью. Вдруг меня как будто кто-то толкнул.
Все произошло мгновенно. Словно во сне я выдернул чеку, каким-то образом перемахнул через колени Ули, с криком «ложись» высоко поднял над головой гранату, тут же швырнул ее в задние ряды и кинулся плечом в створку двери, которая под моим напором открылась. Кубарем покатился под косогор, ожидая оглушительного взрыва, но автобус продолжал натужно рычать, продвигаясь вверх. Почему он сразу не остановился, я так и не понял. То ли у него были недостаточно надежные тормоза для остановки на горе, а может быть, водитель не сразу понял, что произошло? А граната? Почему она не разорвалась? Может быть, это был всего-навсего муляж, и Ули просто хотела посмеяться надо мной? Все это навсегда осталось для меня загадкой.
В тот миг я думал только о спасении. Кубарем скатившись по косогору и не ощущая ударов о камни и стволы деревьев, ринулся через оказавшуюся внизу дорогу к ближайшему дому, каким-то чудом перемахнул через довольно высокий каменный забор и, оказавшись на просторном дворе, хотел было спрятаться здесь, но потом метнулся на задворки, ломанулся через виноградник и скатился к бежавшему в низине ручью. Перебравшись через него, побежал к другой цепочке домов, стоявших под склоном горы. Выбрав самый ветхий домишко, забрался во двор и спрятался в безхозном покосившемся сарайчике, зарывшись в небольшой слой старого прелого сена. Я ждал, что вот-вот послышатся голоса разыскивающих меня людей, но кругом было тихо. Конечно, надо было сразу уходить дальше от селения, но тогда этот клочок сена в заброшенном сарае казался мне раем, и я мгновенно заснул.
Спал, по-видимому, недолго. Когда проснулся, еще виднелись звезды через дырявую крышу. Прислушался по-прежнему тихо. Неужели ушел? Я не верил своему счастью. Подумал, что в автобусе ехали необученные боевики, которые, должно быть, еще не были достаточно опытны, чтобы обезвредить меня с гранатой. Как я вырвался? Невероятно! Выглянув из сарая и не услышав ничего, кроме сверчков, стал медленно, пригибаясь и стараясь не производить шума, пробираться через заброшенный виноградник в горы, которые ярко освещала предутренняя луна. Своим пронизывающим светом в ту ночь, она явно не была мне помощницей. Но к счастью я никого не встретил, и вскоре попал под укрытие тенистой рощи.
Снова один Весь следующий день страх гнал меня дальше в горы, но я старался придерживаться южного направления. Теперь к сильной усталости прибавилась ноющая боль во всем теле болели ушибы, полученные при падении. Вечером, когда уже почти стемнело, набрел еще на какое-то селение и решил, что нужно, выбрав удобную позицию, оттуда понаблюдать за приземистыми домишками, крытыми на разный лад. Голод торопил, толкал на опрометчивый поступок, но я заставлял себя не спешить. Ведь в поселке могли быть военные или боевики, да и гражданские могли меня выдать. К тому же я не знал, чей это поселок чеченский или уже грузинский. Все же пересилил себя и стал обходить поселение сверху, поднявшись по склону горы. Этот переход занял часа два, но зато я был спокоен за свою безопасность. Ночь провел как дикий зверь, сделав себе логово в кустарнике на краю распадка. Утром, едва протерев глаза, подполз к растущему над обрывом кустарнику, стал вглядываться из-за него во дворы селения и тут же увидел группу бородатых людей с автоматами, выходящих из дома на улицу.
Весь следующий день снова шел по горам. Шел медленно, часто останавливался и отклонялся от дороги в поисках воды и хоть какой-нибудь еды, но в весеннем цветущем лесу были одни растения. В какой-то момент осенило, что в доставшихся мне джинсах могут заваляться какие-нибудь питательные крошки, но, тщательно проверив все карманы, ничего в них не нашел не удивительно, одежду же стирали. Может быть, их носил какой-нибудь чеченец, который сейчас воюет с нашими, а, может, они были у него единственными, и он из-за них остался дома. Не без штанов же ему воевать! Тогда получается, что я тоже внес какой-то вклад в эту войну или что там у них стряслось революция!? Эти и другие, полубредовые, глупые мысли постоянно лезли мне в голову, но я их не прогонял. Они отвлекали меня от голода. Я представлял, что рядом со мной идет друг, которому объяснял свои переживания и охотно делился с ним всем, что приходило на ум, и даже просил у него совета. «Вот ты, говоришь, нужно было остаться, обращался я к нему. А зачем? Чтобы меня убили? Там скоро начнется заваруха, если уже не началась, кто потом обо мне вспомнит?» Примерно в таких рассуждениях провел остаток третьего дня своего пути. Наконец вечером мне повезло, я нашел пластиковую бутылку и набрал в нее воды. Целых полтора литра! Теперь будет легче. Но голод! Чтобы как-то приглушить его, вместе с другими растениями жевал листья берез. Я экспериментировал с этой фито-пищей, но некоторые травы были настолько горькие, что потом приходилось долго отплевываться.
Глава четвертая. Блокпост
Я уже сбился со счета, который день длится побег, когда увидел блокпост. Вот здорово, свои! Но ведь я же дезертир Ну, выйду к ним, и что скажу? Здрасьте, ребята!.. Вы тут мой автомат не видели? В общем, решил не соваться, пройти мимо.
Вдруг послышался гул моторов, и к блокпосту подъехали две легковые машины, из которых тут же начали стрелять. Резко ударил грохот выстрелов. С блокпоста ответили ответным огнем. Сидя за большим деревом, я выглядывал, когда стихала стрельба, и снова прятался, когда она возобновлялась. И вдруг мощный взрыв. Высунув голову, увидел что это взорвалась одна из машин. Потянуло дымом и гарью. Снова спрятался за дерево. И вдруг стрельба резко затихла. Я подобрался ближе к блокпосту и, выждав еще пару минут, перепрыгнул в ближайший овраг. Второй машины уже не было, а «жигуленок» трудно было узнать, если это вообще был он. На дороге лежали убитые один с бородой, лица второго видно не было. В машину заглядывать не стал она была похожа на горящую бочку с бензином. Дым и черная копоть стелились по обочине дороги, и ветер уносил их к отдаленному лесу. Четверо наших солдат были убиты. Они застыли в разных позах за бруствером, но я старался не смотреть на них, а искал что-нибудь поесть. Трудно описать состояние человека в такой ситуации. Помню только, что нашел вещмешок, нож, спички и флягу, в которой была водка. Конечно, я мог прихватить с собой автомат и пару рожков, но мне почему-то стало стыдно. А вдруг ребята очнутся, и им нечем будет воевать
Побежал к лесу. Что меня гнало не знаю. Страх, ужас или чувство близкой смерти. Наверное, все вместе. Раньше я никогда не видел такого. Свои или чужие для смерти это не имеет значения. Для нее все свои.
В лесу отдышался и упал на траву. Сначала меня начало трясти, потом вырвало. Перед глазами стоял блокпост и перестрелявшие друг друга люди.
Ощущение смерти долго еще не покидало меня. Не знаю, сколько времени я не решался развязать вещмешок, но думаю, что долго, потому что к тому времени, как открыл прихваченным штык-ножом банку с тушенкой, уже начало темнеть. Я ел, как животное, выхватывая куски мяса из жестянки руками, а жидкость выпивал большими глотками, давясь попадавшими в ней волокнами мяса и жира. Хлеб ломал и глотал большими кусками, почти не разжевывая. Все мои познания о правильном выходе из голодовки были отброшены сразу, как только мелькнуло в голове: сейчас совсем другая ситуация. Во мне проснулись дремавшие звериные инстинкты.
Понемногу придя в себя, хотел было вернуться на блок-пост, но как только вновь представил, что там увижу, ноги сами понесли меня в другую сторону.
Всю ночь я шел, благо светила луна и ориентироваться было легче.
Утром решил как следует выспаться. Как хорошо, когда есть еда и тебя не беспокоят! Достал буханку хлеба и вторую банку тушенки. Но тут почувствовал, что как будто кто-то толкнул меня в спину: ты рожа дезертирская, а какое ты право имеешь жрать чужой паек?! Посмотрел на банку, и уже самостоятельно додумал: а ведь это правда: ем не свое. Фактически, я вор.
Есть сразу же расхотелось, и я убрал банку обратно в мешок, лишь отломив себе маленькую корочку хлеба, которую долго жевал. Но тут же неожиданно пришла другая утешительная мысль: «Я бы смог, конечно, заработать себе на хлеб, но где и как? Сейчас сделать это практически невозможно. А жить надо. Ведь ребята теперь в еде не нуждаются. Пусть я дезертир, но и преступника надо кормить. Даже с военными преступниками обходятся гуманно. Пока вина не доказана, и мне не вынесен приговор, я такой же гражданин, как и все».