Тогда мне принимать предложение франкского короля?
Я своё мнение тебе высказала, а принимать или не принимать его дело твоё. Ты великий князь Руси тебе и решать.
Тогда я подумаю над этим, сказал Ярослав, вставая и покидая ее горницу.
Ингигерда знала, что за этими словами уже стоит согласие супруга, и удовлетворенно улыбнулась. Сначала она хотела позвать к себе дочку и поговорить с ней о предстоящем замужестве, но потом отказалась от этой мысли. Когда явятся франкские послы, тогда и поговорит.
Когда приехал гонец от мытника на западной границе Руси, была уже глубокая ночь. На следующий день Ярослав занимался подготовкой к встрече важных гостей, а потому только к вечеру сообщил супруге, что завтра их встретит Всеволод и привезет в Ярославов двор.
Мне утром поговорить с Анной? спросила она его.
Не спеши. Скажешь ей обо всем, когда приму окончательное решение.
А когда его ждать?
После того, как прочитаю письмо Генриха и посмотрю, какие дары он мне прислал, и тотчас сообщу тебе об этом.
Тогда не спеши звать к себе Анну, чтобы познакомить с послами ее будущего мужа. Только после того, как она узнает о них от меня.
На этом они расстались.
На следующий день уже где-то в три часа после полудня печатник принес Ингигерде известие, что великий князь принял предложение франкского короля Генриха I, и она тотчас послала Любаву за дочкой. Та вскоре явилась в ее малую княжью горницу и прямо с порога спросила:
Ты меня вызывала, матушка?
Да, садись в кресло напротив меня для серьезного разговора о твоем будущем.
Эти послы приехали сватать меня? спросила Анна.
Откуда ты знаешь? удивилась Ингигерда.
Видела с крепостной стены, куда ходила с Дариной и Любиславой. А откуда они приехали?
Из Королевства франков. Послов прислал король Генрих I.
Он молодой или старый? спросила Анна, затаив дыхание.
Она знала, что для заключения брака возраст короля не имел никакого значения. И если батюшка прикажет ей выйти замуж, она выйдет за любого, которого он ей выберет. Тем не менее, ей хотелось, чтобы он был молодым и красивым, как Филипп, воевода дворцовой стражи.
Ему сорок один год, ответила Ингигерда.
Такой старый, разочарованно протянула Анна.
Ты своего отца считаешь старым?
Нет, батюшка любого молодого за пояс заткнет и силой, и сноровкой.
А я ведь, когда выходила за него замуж, тоже посчитала, что он старый: ведь он был старше меня на двадцать три года. Король Генрих старше от тебя на двадцать четыре года. Так что, как видишь, разница не велика. А ведь мне, было всего восемнадцать, на год больше, чем тебе. Однако мы с твоим отцом прожили в ладу и мире тридцать лет, родив девять детей. Надеюсь, и вы с Генрихом проживете не меньше.
А какой он? поинтересовалась Анна. Батюшка не рассказывал?
Не знаю, милая. Приедешь на место увидишь. Каким бы он ни был, ты должна быть ему хорошей и верной женой. Должна, если не сможешь полюбить, хотя бы уважать своего супруга. И, конечно, родить ему наследников.
А почему мои сестры вышли замуж по любви, а мне это счастье не выпало? огорченно спросила девушка.
Уж так получилось, что их будущие мужья жили у нас при дворе долгое время, вот и они и полюбили друг друга. Но ведь я прожила без любви в супружеской жизни и не могу пожаловаться на свою жизнь. Твой отец всегда уважительно относился ко мне и ценил, и со временем я привязалась к нему как к родному человеку. И у тебя, надеюсь, это получится с Генрихом.
Главное не забивай себе голову ненужным мыслями. А сейчас пойди в свою светлицу и красиво оденься. Скоро тебя и меня призовет к себе отец, чтобы познакомиться с франкскими послами.
Однако великий князь Ярослав не спешил спускаться из своих покоев, когда ему доложил печатник, что послов Всеволод провел в гридницу. Он не хотел предстать перед ними правителем, доступным для всякого, а потому решил появиться в особо торжественной обстановке, тем самым произведя на франков сильное впечатление. Кроме этого, о причине приезда послов ему надо было посоветоваться с пресвитером Иларионом.
А потому он призвал к себе сына и сказал размещать гостей для отдыха, поскольку сегодня с ними он встречаться не собирался. «Пусть подождут, сказал он ему, отпуская. Тем ценнее будут воспринимать каждое мое слово».
В тихой его опочивальне несмотря на лето, горел очаг и потрескивали в двух серебряных подсвечниках свечи, которые Ярославу привозили с Востока, чтобы он мог по ночам разбирать письмена.
Ложе его было узкое на четырех точеных позолоченных столбиках с пологом из тяжелой парчи. Стены были обиты золоченой материей. У одной из них стоял ларь, доверху наполненный книгами в переплетах из кожи, бордового, синего и коричневого бархата и сукна. Некоторые из книг были украшены разноцветными каменьями, вышиты жемчужинами, имели серебряные и золотые кованые застежки. Они представляли собой настоящее сокровище, поэтому великий князь бережно брал их в руки не столько ради высокой цены, сколько из уважения к искусству писца, ибо его труд считал святым. И так же он относился к книгописанию.
При всей своей бережливости, из-за которой его прозвали Скупым, Ярослав тратил огромные деньги на покупку и переписку славянских и греческих книг, поэтому не удивительно, что ларь, окованный железом, он закрывал на хитроумный замок.
В углу висела икона с ликом Богоматери. Её написал молодой киевский художник не в мрачных красках, как это было принято в иконописании, а как бы освещенной нежностью утренней зари. Он нашел в ее лике скрытую прелесть, что и решило выбор Ярослава в пользу этого художника, когда обсуждался вопрос, кто будет рисовать княжескую семью на стенах Софийского собора.
Он читал «Притчи Соломона», умостив поудобнее больную ногу, чтобы не ныла, когда услышал шорохи за дверью и насторожился, прислушавшись. Впрочем, ему незачем было волноваться, поскольку на страже у двери стояли, бодрствуя, преданные отроки с мечами на бедре.
Заметив, что буквы стали расплываться, Ярослав потер уставшие глаза и лег на кровать. Сон не шел, а вместо него голову заполонили воспоминания о том, какую обиду он испытал, получив отказ на династический брак с Анной от Генриха Черного. Что ж, теперь, когда он выдаст дочку за короля франков, он будет отомщен.
Утешало также то, что другие достойные браки ему всё же удалось заключить и они укрепили дружбу и мир, которые воцарились на землях Руси.
Ингигерда в эту ночь тоже почему-то не спала. Возможно, через стену ей передалось внутреннее состояние супруга: ведь её опочивальня соединялась с ложницей Ярослава низенькой дверцей. Правда, он уже давно не открывал ее к ней.
Сердце беспокойно стучало, а в голове теснились мысли, мысли, мысли Они гнали прочь сон, и, несмотря на тьму, разбавленную тусклым светом лампадки перед иконами, перед ее взором стали проноситься картины прошлого. И ничего в этом удивительного не было, так как ею уже почти полвека прожито. Много за это время повидала и передумала. Поэтому и сейчас ворочалась на постели, не найдя удобной позы для своего погрузневшего тела, которому было жарко на лебяжьей перине.
В углу опочивальни60 на кинутой на пол рогоже лежала шестнадцатилетняя служанка, которую звали Уна, в переводе со скандинавского «счастливая». И в чем ее счастье? В рабстве? Или в том, что должна спать в одежде и так чутко, чтобы в любое мгновение вскочить и побежать туда, куда ее пошлет хозяйка? А в бессонные ночи, как сегодняшняя, Ингигерда часто поднимала ее среди ночи, чтобы принесла ей то хлебный квас, то сладости, к которым питала слабость. Да и сейчас ей нечего спать, если хозяйке не спится.
Уна, повысив голос, позвала девушку Ингигерда.
Та тотчас вскочила и замерла в ожидании повеления. На девушке в темноте белела рубашка из грубого полотна, поверх которой был надет синий сарафан. Она их никогда не снимала, чтобы каждую минуту быть готовой выполнить приказание хозяйки. Её ноги проворно бегали по лестницам, она была лёгкой, как пушинка, перемещаясь из горницы в горницу, но Ингигерда никогда не хвалила ее за это, чтобы не возгордилась и не возомнила о себе.
Принеси мне медовых пряников и кваса. Да побыстрее.
Девушка выбежала из опочивальни и вскоре вернулась, неся в руках миску с пряниками и кружку с квасом. Придвинув маленький стол к ложу хозяйки, она поставила на него принесенные кушанья и отошла на несколько шагов, застыв в темноте, как изваяние.
Иди уже ложись и не мозоль мне глаза, недовольно сказал Ингигерда, беря в руку медовый пряник.
И вновь она осталась один на один со своими воспоминаниями. На память пришёл Олаф. Наверное, что-то в сердце всколыхнул вопрос младшей дочери о том, что ей, в отличие от старших сестер, придется идти замуж без любви. Что ж, такова женская участь подчиняться мужским прихотям и установленным ими правилам.
Олаф, конунг Норвегии, лишь один раз приезжал к ее отцу, но им оказалось достаточно бросить друг на друга один взгляд, чтобы влюбиться.
Высокого роста, с широкими плечами и стройными узкими бедрами, норвежец сразу завладел ее девичьим вниманием. В каждом мускуле его тренированного тела ощущалась свобода. Черты его нордического лица были ярко выражены: лоб с легким наклоном назад, светло -голубые глубоко посаженные глаза, узкий прямой нос, выступающий подбородок, тонкие губы и почти вертикальные скулы всё выдавало в нём смелость, силу и даже агрессивность. Белые волосы, густые и длинные, были связаны сзади кожаным шнурком. И она в своих смелых мечтах не раз распускала их и погружала пальцы в золотистый шелк, струящийся ему на плечи
Сколько счастливых минут она провела, выходя в своем воображении за него замуж! А потом ее вызвал к себе отец и сказал собираться в поездку в далекий Хольмград, где она должна стать женой великого князя Ярослава, недавно воссевшего на престол всея Руси.
Только ее подушка знает, сколько слез она пролила, заламывая в отчаянии руки. Но не подчиниться отцовской воле не могла. Даже выйдя замуж за сурового и скупого на ласки Ярослава, Ингигерда продолжала любить своего Олафа, хотя он никогда её и не был. И как она завидовала сводной сестре Астрид, которая стала его женой, о том не мечтая. Ингигерда и Магнуса полюбила как родного только потому, что он был сыном Олафа.
Казалось, только начали рубцеваться ее сердечные раны, как Олаф прибыл к их двору, потерпев поражение в битве, когда хотел захватить датский престол, но потерял и свой. Это было время ее испытаний. Она старалась тайком любоваться им и вздыхать с сожалением, что этот мужчина не достался ей.
Ярослав заметил чувства своей жены к красивому гостю и постарался побыстрее от него избавиться, для чего два года спустя помог ему вернуться на родину, где верх взяли язычники. И Олаф начал борьбу за возвращение своего королевского трона, на который имел все права. Однако был убит в одной из битв, сражаясь с войском норвежской родовой знати и бондов. Его сразила смертоносная вражеская стрела.
Ингигерда болезненно переживала смерть любимого, но ее жизнь была связана с Ярославом, а потому пришлось смириться со своей участью. Спустя годы слюбилось стерпелось. Супруг тоже любил ее без нежности, продолжая долго ревновать к норвежскому конунгу.
Но время, как убедилась Ингигерда, дарит забвение и залечивает сердечные раны, и рожала она мужу одного за другим здоровых детей. Сначала появился на свет Владимир, которому дали имя его известного всей Руси деда. Потом родилась Анастасия, а за ней Изяслав. На следующий год в их семье появилась Елизавета, а через два года Святослав. Не прошло и трех лет, как родился Всеволод. Не успела она отдохнуть, как в этот мир следом пришла Анна, а четыре года спустя двойняшки Вячеслав и Игорь.
По настоянию Ярослава всем сыновьям были даны древнеславянские имена, а при крещении греческие. Но них княжичи вспоминали только во время причастия да церковных служб.
И вот почти все дети выросли, стали взрослыми, и у каждого из них своя жизнь, не пересекающаяся с её, свои интересы, которые для нее чужие. Разве только Вячеславу и Игорю по тринадцать лет. Да и Анна скоро уедет, и вряд ли им придется в этой жизни когда-нибудь свидеться.
Уже тридцать лет как она великая княгиня Руси, но так и не привыкла к ее укладу. Ближе ее душе северный, в отчем крае, хотя в нём она прожила намного меньше. Ингигерда не смогла, хоть и пыталась, принять трогательные разговоры между мужчинами о книжных премудростях, которые считала бесполезными для жизни. И, будучи сама грамотной, в душе была глубоко патриархальной, считая, что назначение мужчин война и охота, а женщин деторождение.
Как её внутренне напрягало, когда она видела, что ее старый супруг не расставался с книгами ни днем, ни ночью; что ее младшая дочь не выходила из тесной комнатенки, переводя с греческого и латыни привезенные книги или переписывая манускрипты для других церквей, вместо того чтобы заниматься рукоделием или хозяйственными делами, как это надлежит делать каждой благонравной девице; что для старшего сына переписывал невесть откуда взявшийся странный жид какие-то пророческие книги; что дом Святослава был полон книг; что Всеволод постоянно читал латинские и греческие книги
Что ж, Ингигерда видела, что наступили совсем другие времена. Теперь ни ее супруг, ни сыновья не стремятся на поля битв, а предпочитают сражениям чтение Псалтыри или беседы с пресвитером Иларионом.
Не стало у них потребности убить как можно больше врагов, захватить богатую добычу, в том числе пленных, чтобы затем продать её с выгодой для себя или разделить по-братски между своими дружинниками. Теперь же они помышляют о приобретении сёл, а не о славе, забыв о том, что под солнцем никогда не прекращалась борьба за власть и богатство
Если бы она не была женщиной, то не сидела бы в горнице, устремив свой взгляд в книги. Но у нее другая участь, а потому она стремится строго следовать ей: слушает ежедневно утрени и обедни, раздаёт милостыню убогим и нищим, ибо так должна поступать супруга конунга61 в христианской стране, хотя сердце ее было чуждо милосердия, следит за княжеским хозяйством, чтобы в нем не было никаких сбоев.
Вот и переезжая в Ярославов двор, она в душе не согласилась с оформлением гридницы, которую по требованию Ярослава украсили живописью. Греческий художник изобразил на стенах не только христианские праздники, но и различные сцены охоты, корабли на море и пальмы Разве такой должна быть пиршественная зала, в которой собираются дружинники вместе со своим князем? На стенах ее должны висеть военные трофеи, добытые на полях брани.
Однако когда Ингигерда увидела гридницу, такую величественную и красивую, ей вдруг стало до слёз обидно, что ни у ее отца, ни у Олафа, который несмотря на прошедшие годы все же продолжал оставаться глубоко в её сердце, не было ничего подобного, что жили они намного скромнее, хотя она понимала, что слово «беднее» в этом случае было бы правильнее.
Рядом в ее душе уживалась и другая обида, а может, горечь, от мыслей, что ее сыновья потеряли свою мужскую суть: Всеволод не любил охоту, ограничиваясь травлей жалких зайцев; Изяслав избегал воинских трудов; Владимир, если бы отец не посылал его в военные походы, так бы и сидел в своем Новгороде, строя соборы да монастыри И лишь Святослав считал войну привычным делом и жил как воин, устраивая в промежутках пиры и радуя себя охотой.