А что у нее было? спросила Дора шепотом.
Рак.
Но ведь его лечат!
Как правило. Но не всегда. У нее была тяжелая форма, к тому же запущенная. Тут и моя вина, если б я был здесь Хотя и будучи здесь, я виделся с ней нечасто, в те времена я вел весьма богемный образ жизни, с несколькими такими же олухами жил в ангаре, приспособленном под мастерские, где мы больше пьянствовали и похвалялись, чем работали. Потом я уехал в Италию, автостопом, провел там около полугода, ездил из города в город, ее звонок насчет того, что она срочно ложится в больницу, застал меня в Риме, и я сразу приехал, но было уже поздно, у нее оказалась последняя стадия, и через два месяца она умерла.
А отец?
Ив пожал плечами.
Никогда его не видел. Мать не говорила мне, кто он, может, и сама не знала. Обычное дело.
О, Ив В голосе Доры звучали слезы.
Не расстраивайся. Это было давно. Десять лет назад.
Дора помолчала, потом спросила:
А как ее звали?
Маму? Линда.
Необычное имя.
Да. Это в честь ее бабушки, та была откуда-то из Скандинавии, то ли Швеции, то ли Норвегии. Ну пошли.
А к кому мы идем?
Идем проведать одного моего старого приятеля. Как раз из той компании, о которой я тебе только что говорил. Только он не художник и не скульптор, а поэт.
И что с ним?
Он перерезал себе вены.
Ив снова остановился, повернул к себе Дору и посмотрел ей в глаза.
Послушай меня, Дорри. Здание, в которое мы направляемся, в народе называют корпусом самоубийц. Сюда свозят тех, кто пытался свести счеты с жизнью, но не преуспел в своем печальном начинании. Обычно их удается спасти, но я не знаю, все ли они этому рады. Я, правда, читал где-то, что самоубийцы редко повторяют свою попытку, но не уверен, что это так уж точно соответствует истине. В любом случае, атмосфера здесь особая, не такая, как в отделениях, где лежат обычные пациенты. Понимаешь?
Понимаю, ответила она потухшим голосом, наверняка сразу подумала, что сюда могли привезти и ее родителей, привезти и вернуть к жизни, если б доставили вовремя, если б кто-нибудь обнаружил их раньше, даже она сама, почему у нее не возникло предчувствия, потребности бежать домой, убедиться, что там все в порядке, да, бедная Дора, на миг его охватило раскаянье, какого черта, в самом деле, он ее сюда притащил, но потом он успокоился, в конце концов, стоит ли прятать голову в песок, действительность такова, какова она есть, и надо к ней привыкнуть.
Холл «корпуса самоубийц» был пуст, только за стойкой, больше напоминавшей гостиничную, нежели больничную, сидела крупная женщина в зеленом халате с аккуратно уложенными тронутыми сединой волосами, лет пятидесяти пятидесяти пяти, не меньше, Ив удивился, скорее он ожидал бы увидеть на этом месте красотку вдвое моложе, потом он вспомнил, что медицина чуть ли единственная область, где конкуренция за рабочие места не шла ни в какое сравнение с прочими, наоборот, по всей Европе наблюдалась постоянная нехватка врачей, в чем тоже ничего неожиданного не было, современный человек отнюдь не стремится отягощать себя излишком ответственности, да и усердия и самоотдачи врачебная работа требует больше любой другой. Конечно, сидеть за компьютером в холле это не за операционным столом стоять, но на такие должности все-таки ставили медсестер, и хотя об этом он почти ничего не читал, но вполне мог предположить, что в медсестринские школы или где там их готовят, конкурс тоже невелик, малоприятная работа, утомительная и грязная, и если учиться на врача может толкнуть и такой стимул, как честолюбие, то идти в медсестры человека может побудить только что?.. гуманизм?.. ха!
Он назвал имя и фамилию, регистраторша пробежалась пальцами по клавиатуре, нажала на клавишу и сунула ему карточку с отпечатанным номером палаты. Он хотел пошутить насчет многоумных посетителей, которые пару циферок запомнить не в состоянии, но потом увидел, что число четырехзначное.
Четвертый этаж. Лифт за вашей спиной.
Выйдя из лифта, они попали в длинный коридор, от которого под прямым углом отходил еще один, Ив сверился с указателями и свернул направо.
Сюда.
Коридор казался бесконечным, с одной стороны окна, с другой закрытые двери в палаты, нигде никого, хотя в простенках стояли диванчики, очевидно, предназначенные для пациентов, но пустовавшие, возможно, подумал Ив, они слишком малы, на двоих, максимум троих, что предполагало доверительные беседы, здешней клиентуре, скорее всего, несвойственные, ведь если человек умеет кому-то довериться, он себе вены не перережет умеет или имеет, кому так, наверно, рассуждали и господа психологи, их-то, в отличие от врачей, целые армии, проходу нет, решили, что pares cum paribus, подобный с подобным легче сойдется, потому и корпус этот придумали, но нет, не все так просто Кое-где виднелись и кресла, однако и в них никто не сидел.
Сколько их! сказала Дора нервно.
Кого?
Палат.
Да, немало.
Он посмотрел на карточку, перешел к следующей двери и осторожно ее приоткрыл, здесь он пропускать Дору вперед не намеревался, бог знать, на какие игры в подобных местах можно наткнуться, он помнил, как десять лет назад худая, как скелет, но размалеванная, как клоун в цирке, женщина пыталась затащить его в постель прямо в палате на глазах у умирающей матери, нам, мол, все позволено, поскольку мало осталось Однако внутри все было спокойно, и он, увлекая за собой Дору, вошел. Большое помещение было густо заставлено кроватями, шестнадцать, восемнадцать, что-то в этом роде, пересчитывать он, конечно, не стал, три или четыре были застелены, несколько разобраны, но пусты, а на остальных лежали люди, то ли спали, то ли нет, но молчали, в палате стояла поистине мертвая тишина. Мертвая еще и потому, что не работал телевизор, который бубнит везде и всегда, но тут нет, большой экран на одной из стен, высоко, чтобы видеть его отовсюду, был темным и немым. Никто не приподнялся, не повернул головы, ходить между кроватями и разглядывать пациентов было бы странно, и он негромко позвал:
Алекс! Алекс, ты здесь?
Лежавший спиной к комнате человек у окна, резко повернулся, потом рывком сел.
Ив?
Волосы у него были всклокочены, щеки покрыты трех-, четырехдневной щетиной, но взгляд вполне осмысленный, значит, болтовня о том, что здешних пациентов пичкают транквилизаторами, беспочвенна, во всяком случае, если и пичкают, то не всех и не всегда.
Он подошел поближе, Алекс поискал взглядом что-то, наверно, стул, потом заметил робко стоявшую у двери Дору.
Твоя девушка?
Ив кивнул.
Тогда нам лучше посидеть в коридоре.
Он отбросил одеяло и встал, больничная пижама была ему коротковата, из-под штанин торчали костлявые лодыжки, из рукавов обмотанные пластырем запястья. Он надел висевший на спинке кровати халат, не менее куцый, чем пижама, сунул ноги в разношенные до упора шлепанцы и зашаркал вслед за Ивом к двери.
Ты как будто процветаешь? заметил он, как только они оказались в коридоре.
То есть?
Я слышал, что Помпиду купил несколько твоих работ.
Две.
Неплохо. Хотел сходить посмотреть, но так и не собрался.
Ничего, еще сходишь.
Да Он вздохнул, и Ив спросил прямо:
Как тебя угораздило?
Ты не представил меня своей даме, сказал Алекс вместо ответа.
Я не был уверен, что ты захочешь при ней откровенничать.
Почему нет?
Ну, коли так
«Дама», выскользнувшая за дверь сразу, как только Алекс вылез из кровати, чинно сидела на диванчике чуть поотдаль, Ив подвел к ней товарища и представил по всей форме.
Не забудь щелкнуть каблуками.
Алекс посмотрел укоризненно.
Ладно, рассказывай, велел Ив. Или нет, сначала сядем. Он подождал, пока Алекс неловко плюхнется на диван рядом с Дорой, подтащил стоявшее у соседнего простенка кресло и сел лицом к Алексу. Слушаю.
Душно здесь, снова вздохнул Алекс.
Давай откроем окно.
Нельзя. Они закупорены намертво. Чтобы никто не соблазнился, как-никак четвертый этаж, а народ тут, как ты понимаешь, на все способен Очень трудно объяснить даже себе самому Это ведь все стихийно Просыпаешься утром, голова гудит после вчерашней пьянки, вокруг ни души, и вдруг до тебя доходит простейшая, в сущности, мысль: ты никому не нужен Сколько лет мы с тобой не виделись?
Около пяти, я думаю.
Последние три я жил на Монмартре, в мансарде, мы ее снимали на троих, один художник, сейчас получил заказ, расписывает потолки в квартире какого-то хвата, мода такая, слышал, наверно?
Ив кивнул.
Его целый день нет, приходит поздно вечером. Второй Хороший был парень, закончил университет, давал частные уроки дебилам, родители которых втемяшили себе в голову их, так сказать, образовать, иногда и мне учеников подкидывал с ним можно было поговорить, но в прошлом месяце его убили, ни за что, грабить у него нечего, всякому видно, человек тихий, сам бы в драку не полез, но шпане-то все едино, избили и бросили, умер, не приходя в сознание О чем я? Да Я выпустил книжку. Несколько лет назад уговорил одно издательство, сделали электронную, она и утонула в интернете, сам знаешь, сколько там этого добра, никто не заметил, ни одна собака не купила, я и решил выпустить настоящую, бумажную. Два года бегал по разным фондам, выпрашивал подаяние, так сказать, стихи издавать ведь теперь никто не хочет, а на бумаге и вовсе практически ничего не печатают, надо самому Словом, достал деньги, нашел типографию, тираж всего-ничего, пятьсот экземпляров Ни один магазин не берет, они и так уже наперечет, а те, которые еще не закрылись, сразу дают от ворот поворот, никто, мол, не купит, бессмысленная затея, я дошел до ручки, уговаривал взять бесплатно, выручку себе, куда там! Места жалко. Так и лежит тираж под кроватью, пару десятков раздал знакомым, и весь сказ.
Он замолчал.
На самом деле, заметил Ив, несколько сот любителей поэзии в стране, может, и найдется
Да! Но поди найди их самих! Не стоять же на Конкорд и предлагать прохожим книги!
Кто-то, может, и стал бы
Может! Я не из таких Но знаешь, Ив, когда я очухался и огляделся сосед ни с того, ни с сего явился днем домой, забыл какую-то кисть, что ли?.. неважно словом, нашел меня, дурака, еще полуживым, привезли сюда, привели в чувство Так вот, когда я очухался и огляделся, мне стало стыдно. После того, как поговоришь с людьми
Мне показалось, что народ здесь молчаливый.
Так и есть. Но за четыре дня найдешь и болтливых. Люди больше простые, кажется, что им беситься, не прежние времена, когда под мостами ютились, вроде живут вроде!.. Ни профессии, ни работы, ни перспективы Ни друзей что может объединять людей, когда нет ни знаний, ни мыслей, о футболе сутками разглагольствовать или содержание телесериалов друг другу пересказывать?.. в карты играть целыми днями?.. Ни возлюбленной, откуда, когда в женщинах никакой тайны не осталось, спортивного интереса и того нет, любая готова чуть ли не на улице раздеться, только помани кто помоложе, еще вихляет задом на дискотеках или трахается с кем попало, но с возрастом до людей доходит, что жизни у них нет и не будет, полная пустота, как тут руки на себя не наложить А у меня все-таки есть призвание и занятие Надежда, наконец! Что все изменится, хоть когда-нибудь, пусть через сто лет если к тому времени французский язык не выйдет из употребления, пишу-то я по-французски, хоть и не совсем француз.
Алекс наполовину русский, пояснил Ив, обращаясь к Доре. По отцу. Вот только русского языка не знает.
Полсотни слов в уме держу, поправил его Алекс. Но у меня и отец уже тут родился, сам не очень бегло на родном языке изъяснялся. Правда, Пушкина читал и меня назвал в его честь.
Он умер? спросила Дора несмело.
Давно. Инфаркт. Пил много. Не состоялся, как он считал.
А мама?
Мать жива. В Бретани обитает, с теткой моей, бабушка еще была, за девяносто, недавно умерла, мама за ней ухаживала. Как отца не стало, отправилась к родным пенатам. И меня с собой звала, но что мне там делать?
Стихи писать, заметил Ив насмешливо. Какая разница, где этим заниматься?
Для меня есть. Я человек городской, а там деревня.
Ладно, оставайся, раз так. А вены больше резать не будешь?
Не буду.
Отлично. Запиши адрес, принесешь нам свою книжку, когда выпишут.
Дора порхала между кухней и столовой с полными тарелками, ингредиенты завтрака в приюте были четко определены, за исключением багета и кофе, которые не лимитировались, каждому полагалось по круассану, по три куска сыра и по две крошечные упаковки масла и мармелада, вроде не так уж мало, ее родители ограничивались по утрам кофе с булочками или парой бутербродов, конечно, потом следовали и другие трапезы, а приютские редко выходили за пределы завтрака да супа, потому их кормили чуть основательнее, естественно, сыр был дешевый, а мармелад кроме приторного вкуса фруктовой эссенции иного не имел, но что делать Хорошо еще, что их не пытались потчевать американской едой, несмотря на все протесты и скандалы, избавиться от нее не удавалось, однажды много лет назад прорвавшись на европейский рынок, Штаты отступать уже не желали, упрямо навязывая свои генетически изуродованные, как их называли в народе, или напичканные всякими малопонятными веществами продукты хотя бы тем, кто победнее, но им сопротивлялись даже приюты, по крайней мере во Франции. Дора помнила, как ее подружки при виде безобразно растолстевших мальчиков и девочек, на улице, у них в школе таких не было, перешептывались, мол, бедняг, наверно, кормят «по-американски», и, когда она спросила, что это значит, ей охотно объяснили, предостерегали ее и родители, если купишь себе мороженое, обязательно посмотри, нет ли на этикетке того и этого, написанного оранжевыми буквами
Она посмотрела на часы, вернее, циферблат на включенном большом телевизоре, или мониторе, в данный момент это был телевизор, поскольку показывал телепрограмму, пять минут десятого, Ив, наверно, еще спит или лежит в постели, он не любит рано вставать, а может, он уже на ногах, варит кофе, вид у него отсутствующий, как всегда по утрам всегда это сильно сказано, она видела его в такую рань только по выходным, то есть четыре раза, у нее было два свободных дня в неделю но, наверно, так у него всегда, выпив кофе и рассеянно съев круассан их он покупает накануне и, чтобы не засохли, кладет в термостат с материалами, удивительно для такого педанта, у которого все всегда лежит на своем месте, как он мог вести богемный образ жизни хоть когда-нибудь, непостижимо, у художников ведь все валяется где попало впрочем, это она взяла из книг, никого такого, кроме Ива, она никогда не встречала выпив кофе, он встает и, засунув руки в карманы, начинает бродить по студии, десять минут, двадцать, полчаса, потом решительно открывает дверцу термостата, его включают вечером, чтобы к утру материал был готов, вынимает большой ком пластика, переносит на специальную подставку с подогревом и начинает осторожно разглаживать в одном месте, вытягивать в другом, и потихоньку в бесформенной массе проступают очертания головы, тела
Дора! окликнули ее, она обернулась и увидела Сюзанну, сидевшую за крайним столиком в полном одиночестве. Давно тебя не видела, совсем домой не приходишь.
Я вчера поднималась наверх, тебя не было, возразила Дора.
Все равно. Иди сюда. Сама-то завтракала, нет?
Дора покачала головой.
Не успела.
Так возьми тарелку и садись ко мне. Как раз затишье.
Когда Дора послушно села со своей порцией за ее столик, Сюзанна сразу спросила:
Кто он?
Он?
Ну да! Не будешь же ты утверждать, что проводишь ночи у вдруг объявившейся двоюродной тети.